Хаски и его учитель белый кот. Том III - Жоубао Бучи Жоу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если его расчет был верным, то в момент объединения двух частей души Цветок Вечного Сожаления Восьми Страданий Бытия будет уничтожен и выдернут из сердца Мо Жаня, а сам он восстановит воспоминания предыдущей жизни.
— В будущем не вини меня за то, что я разделил с тобой эту ношу. Если это возможно, я надеюсь, что тебе не придется вспоминать мое прошлое и вновь проходить через все это, но…
Так и не договорив, он лишь тихо вздохнул, после чего ушел, чтобы закончить еще одно дело.
Снятие последнего барьера — это было третьим делом, что он обязательно должен был закончить до своего возвращения... И он отправился разыскивать Хуайцзуя, чтобы передать ему заранее приготовленную курильницу.
К этой курильнице он применил заклинание объединения душ. Такого рода секретная техника поглощала самые сокровенные воспоминания из его подсознания, чтобы побудить две части его разорванной души снова слиться воедино.
Чу Ваньнин сам не знал, какие из скрытых в его подсознании воспоминаний можно считать самыми сокровенными, но чувствовал, что их может быть даже слишком много. Пожалуй, это могла быть память о том дне, когда, разорвав отношения учителя и ученика, он и Мо Жань вступили в бой друг против друга, или о том, как, потерпев сокрушительное поражение, по воле Мо Жаня он капля за каплей истекал кровью, а может, это были воспоминания о боли и унижении, что он испытал, когда впервые лег под Мо Жаня. Их было слишком много. Иногда человеку сложно отбросить эмоции и трезво оценить себя.
Он очень настойчиво попросил Хуайцзуя сохранить курильницу, запечатав ее в пещере на горе Лунсюэ, а также поручил ему в том случае, если он заметит, что в мире происходит что-то странное, добиться того, чтобы в это место одновременно пришли он сам и Мо Жань.
После того, как все было сделано, пришло время вернуться самому Чу Ваньнину. Время и пространство имели способность к самовосстановлению, поэтому разрыв начал постепенно затягиваться.
Ему и правда очень хотелось остаться в этом совершенно чистом, спокойном и безмятежном мире, где еще ничего не произошло. Но Чу Ваньнин понимал, что ему здесь не место, поэтому он не может из-за собственного эгоистичного желания вновь почувствовать тепло и доброту, отступить от принципов и нарушить главное правило первой запретной техники.
И он ушел.
Ушел, ни разу не оглянувшись назад, оставив далеко позади сладкие грезы о свободе среди рек и гор этого мира.
— Образцовый наставник Чу.
Вернувшись в свой мир, Чу Ваньнин вышел из разрыва и, быстро скрыв следы духовной силы, пошел назад. Стоило ему выйти на дорожку из серо-голубого известняка, как он увидел слугу из свиты императора, спешившего к нему с сообщением. Это был старый слуга Лю, которого Мо Жань приставил к своей наложнице Чу в качестве доверенного слуги и помощника.
— Образцовый наставник, где вы были? Его Величество велел вас найти.
— Где он? — спросил Чу Ваньнин.
— В Павильоне Алого Лотоса.
Когда он нашел Мо Жаня, тот, закрыв глаза, сидел под решеткой, увитой цветущей глицинией. Только почувствовав, что дверь открылась, он медленно поднял голову и взмахнул рукой, подзывая его к себе:
— Подойди.
Поджав губы, Чу Ваньнин нацепил на лицо свое обычное холодное выражение и безучастно спросил:
— Не понравилось пение? Что-то рано закончилось ваше гуляние.
— Какая разница, понравилось мне или нет, — сказал Мо Жань, — Одно и то же, все мелодии и песни похожи друг на друга. Надоело.
Оправив длинные рукава, он развел руки и притянул Чу Ваньнина в свои объятья. На самом деле, он и не собирался расспрашивать, где тот находился. В конце концов, Чу Ваньнин никогда не был ручным, и ему скорее показалось бы странным, если бы тот послушно сидел в надводном павильоне и никуда не выходил.
Заставив Чу Ваньнина сесть себе на колени, он поцеловал его в щеку, после чего уткнулся лицом ему в шею.
— Этот достопочтенный только что видел сон.
— Хм?
— В моем сне… именно ты учил меня писать.
Чу Ваньнин пораженно замер, сердце его пропустило удар. Однако Тасянь-Цзюнь так глубоко погрузился в собственные воспоминания, что не обратил внимания на его странную реакцию и продолжил говорить, не замечая искренней скорби и светлой печали собственном голосе.
— Я по пять-шесть раз не мог правильно написать один простой иероглиф, и хотя ты очень сердился, но не отказался от меня, — сказал Мо Жань. — Ты держал мою руку, за окном кружились лепестки цветов, и я видел…
Он был настолько сильно увлечен воспоминаниями о своем «сне», что даже перестал называть себя «этот достопочтенный».
На какое-то время он замолк. Странное дело, но в эту минуту Мо Жань вновь был похож на того незрелого и уязвимого юношу:
— И я увидел, что на бумаге написано «читая это письмо, представь, что мы встретились лично, и ты видишь мое счастливое лицо», — упомянув об этом, он растянул губы в улыбке, которую трудно было назвать довольной или злой. — Подобные вещи можно увидеть лишь во сне.
Он поднял голову и, встретившись с полными беспокойства глазами Чу Ваньнина, начал приходить в себя, постепенно возвращаясь к холодной отрешенности, присущей Тасянь-Цзюню:
— Знаешь, почему этот достопочтенный вдруг воспылал желанием увидеть тебя?
— …
Вытянув руку, он коснулся холодной щеки Чу Ваньнина.
— В том сне ты был так хорош собой, — лишенным эмоций тоном продолжил Тасянь-Цзюнь. — Ты выглядел таким возвышенным и красивым, что этот достопочтенный до сих пор не может забыть, поэтому решил прийти и посмотреть на тебя настоящего.
Чу Ваньнин опустил взгляд.
— Я испугался, что больше не ненавижу тебя, а я хочу тебя ненавидеть, — сказал Мо Жань. — Иначе я…
Он вдруг запнулся.
«Иначе — что? Иначе у меня не будет возможности потворствовать самому себе, иначе я не смогу идти вперед, опускаясь все ниже и ниже, иначе я не знаю, как мне продолжать эту разрушенную жизнь.
Мне необходимо ненавидеть тебя, я не могу это изменить, не могу
