Счастье в мгновении - Анна Д. Фурсова

— Мам, мне нужно сейчас к нему! Я не могу ждать! Ты понимаешь? — ору я.

Мама, не зная как сделать так, чтобы я успокоилась, сообщает:

— Давай позвоним папе и Ритчелл, обрадуем их.

— Нет, я иду к Питеру! Я ему нужна! Он сразу же очнётся, как только услышит мой голос!

— Пойми, родная, нам нельзя туда, так как проход в реанимацию только в строго определенное время.

— Кто придумал эти правила? — нервно выпаливаю я. — Если мне нужно, то я немедленно туда пойду!

Я двигаюсь к лестнице, мама тянет за руку меня обратно, отговаривая, чтобы я не шла туда и не нашла себе других проблем.

— Что происходит тут? Объясните мне, пожалуйста, — спрашивает дежурная медсестра, подойдя к нам со спины с мамой.

— Я хотела сходить к Питеру Моррису, но мама меня не отпускает…

— Девушка, а вы с какой палаты? — говорит она и добавляет: — И правильно, что не отпускает. Ночные походы к пациентам у нас запрещены.

— С палаты? — удивленно спрашиваю я. — Я не знаю.

Мама отвечает за меня:

— Она с семнадцатой палаты, расположенной на этом этаже.

— Милана Фьючерс, верно?

— Да, — киваю я.

— Вам немедленно нужен сон и полноценный отдых после аварии. Пройдемте со мной в палату, я измерю вам давление, а завтра будем проводить обследование и анализы. У вас был довольно-таки сильный удар. Как вы сейчас чувствуете себя?

Я наблюдаю, что мама и медсестра меня заговаривают с целью, чтобы я не попала в палату к Питеру. Но как они не понимают, что для меня это сейчас важнее всего. Я обязана придти к нему, ему же сразу станет лучше, и он почувствует моё прикосновение…

Я продолжаю стоять на своём:

— Я иду к Питеру, и не смейте меня отговаривать! К черту эти правила, кем они придуманы? — бешено кричу я. — Мне нужно увидеть этого человека!

— Вот что с ней поделать, такая настойчивая и упрямая моя дочь! — вторит мама медсестре.

— Хорошо, но только на пять минут я разрешу вам пройти к Питеру Моррису.

Я улыбаюсь сквозь слезы и иду вслед за медсестрой и мамой.

— Мам, а ты была у Питера?

— Да, — с глубоким вздохом шепчет Мама.

— Как вы себя чувствуете, Милана?

— Спасибо, доктор, в порядке!

Однако я чувствую головокружение и тошноту, но, думаю, что после аварии это побочный эффект, поэтому я не буду говорить об этом доктору, иначе к Питеру меня она не пустит идти.

Мы спускаемся втроем этажом ниже.

— У вас есть пять минут, — сообщает медсестра. Я делаю невольный вид на что она, увидев, сообщила:

— Поверьте, я и так иду против всех правил.

— Спасибо, — тихо бормочу я. — Мам, подождёшь меня здесь?

— Да, я как раз хотела позвонить папе, Джексону и Ритчелл.

— Передавай им, что я соскучилась и люблю их, — с нежностью бросаю я, открывая дверь палаты Питера.

— Обязательно.

Я захожу в палату и приближаюсь к Питеру. Все пространство палаты заполняет его душа, как будто вся комната — огромная рана. Мне страшно прервать эту тишину, страшно шагнуть к Питеру. Я медленно иду к нему в надетом на меня белом халате подобно ангелу, явившемуся на свет, и озаряющий небеса. Я осматриваю с бьющимся сердцем Питера. На нем — аппарат искусственной вентиляции легких, к рукам присоединены датчики, фиксирующие информацию о состоянии организма моего светлого лучика, проявляющуюся на экране компьютера. Голова Питера перевязана и на ней виднеются сильные и глубокие ссадины от аварии, которая прервала наше с ним общение на неизвестный срок. Я прильнула к Питеру, обозревая его своим скорбным взглядом.

— Прости меня, родной… — плачу я. Внутри — фейерверк меланхоличных чувств. — Я виновата, что все так произошло. Я не знала, что наша ссора с тобой приведет к аварии… Как все так произошло?.. — горько протягиваю я, что есть мочи. — Умоляю, только не засыпай надолго, — шепчу я, но в ответ я слышу молчание и биение сердца Питера. Его душа, словно соприкасается с моей. Я чувствую ее, она растеряна, она в замешательстве… Ей хочется открыться наружу, но никак… Ведь только пару дней назад он готов был всему миру кричать о своей любви, парить на воздусях от своих чувств, но уже сегодня — вся его любовь спрятана в нем и закрыта на таинственный ключ, который находится только у одной, одной Вселенной. Она, как партизан, не дает его нам, не гласит об ответе, заставляя мучительно ждать, ждать…

С глаз льются горькие слезы, я не знаю, как помочь Питеру, человеку, который за три месяца стал для меня близким, и за здоровье которого, я бы отдала всё на свете.

Я беру его холодную руку и прикладываю к своей щеке, говоря:

— Я люблю тебя… — трогательно признаюсь я. Какого это признаваться в любви тому, кто сейчас, как воин в бою, борется за победу, за самую главную победу в своей жизни, победу над смертью. Над великим врагом, который обладает самыми мощными орудиями в мире, забирая ежесекундно миллиард жизней на всей планете. — Знаю, это невероятно, но я люблю тебя… Я буду бороться с тобой за твою жизнь. Я верю в то, что ты поправишься. Я не приняла решение о вас с Джексоном, но я люблю вас… вас обоих.

«Я буду бороться за твою жизнь», — повторяю я про себя.

Я глажу его ладонь и кладу на прежнее место.

— Я не смогу без тебя жить, ты мне нужен… — У меня начинается истерика. Как же больно смотреть на него… Он сейчас, словно застрял в вечном круговороте Вселенных, он не может найти выхода домой, он так далеко от меня… — Прошу, очнись, родной мой… — захлёбываюсь я в слезах. — Я не верю в то, что больше мы не сможем общаться, как раньше, или в то, что ты надо мной никогда не подшутишь, не скажешь глупость, не скажешь комплимент, от которого я покраснею… Пожалуйста, проснись… — рыдаю я горькими слезами. И сейчас, в это мгновение своей жизни, я осознаю одну вещь: внутренняя боль в бесконечное количество раз больнее, чем физическая. Физическая боль имеет шанс на выживание, а внутренняя — не дает нам воздуха, не дает нам возможности придти в себя и стать прежним.

— Милана, время посещения окончено, — открывая дверь палаты, тихо бормочет доктор. — Вам пора отдыхать.

— Ещё минуту, пожалуйста, — умоляющим голосом упрашиваю я.

— Я и так разрешила вам пройти в палату сейчас. — У нее души нет. Она не понимает, что я — нужнее сейчас для Питера, чем