Инквизиция - Ансельм Одли

Мы достигли носового колодца. По взаимному согласию мы решили спускаться здесь, если получится, потому что трапы на корме наверняка будут крутыми или очень узкими, а никто из нас не хотел рисковать, если есть возможность спуститься по главной лестнице:

– По крайней мере что-то сохранилось, – заметила Равенна. – Передняя переборка выдержала.

Однако на лестнице скопилось больше дюжины крупных обломков, в том числе остатки винного шкафчика и кресел. Двустворчатая дверь, разумеется, исчезла, под одной из створок виднелось переломанное тело гвардейца. Если инквизиция хотела убить императора, то почему таким способом? Зачем убивать и всю его свиту?

Я выдохнул с облегчением, увидев, что левая лестница еще сравнительно цела, хотя балюстрады нет, и огромный кусок выломан из нее где-то посередине. В осветительном люке отражались языки пламени от двух или трех костерков, разбросанных по дну колодца, где громоздились искалеченные тела вперемешку с обломками. Меня затошнило.

– Они хотели убить не только его, – сказала Равенна, сжимая мое плечо как в тисках, когда мы начали осторожно спускаться по лестнице, шаг за шагом превозмогая боль. Глубоко внизу раздавалось громыхание, и откуда-то шел высокий вой, сильно действующий на нервы. – Они хотели убить тебя и Палатину. Меня тоже, я полагаю. Вот почему они с такой готовностью отдали нас Оросию, вот почему Сархаддон так странно выразился насчет слухов о твоей смерти. Нас всех уничтожили одним махом, и в нашей смерти повинно море.

– Но зачем убивать императора?

– Я не знаю. Твой Аркадий не казался сторонником очень крайних взглядов, ты правильно сказал, так почему они хотят поставить его у власти, когда у них был такой идеальный император?

В голосе Равенны прорвалось рыдание, и она вдруг прильнула ко мне с плачем, пряча голову на моем плече. А ведь эта девушка никогда не позволяла себе показывать слабость, особенно в моем присутствии. Она много часов терпела те рубцы и веревки… что сделал с ней Оросий?

Через минуту Равенна всхлипнула последний раз и взглянула на меня блестящими от слез глазами.

– Я этого не могу, не могу… Катан, что я говорю?

Она мотнула головой, вытерла глаза, и мы пошли дальше, прижимаясь к стене, чтобы обойти зияющую дыру. Здесь были еще тела, слишком много тел, чтобы их не видеть. Эта сцена – этот ужас – врезалась в мою память и никогда не изгладится из нее, пока я живу. Хуже всего было то, что эти люди не были изувечены или даже окровавлены, просто скручены и разбиты.

Мы как можно быстрее пробрались мимо них – до нашей цели оставалось еще четыре палубы. Следующая площадка находилась на уровне мостика, и здесь картина гибели оказалась страшнее всего. Мы обошли пламя, не в силах его потушить. Искривленный металл висел со всех сторон, и здесь мертвые были искалечены – лица ошпарены или расплавлены из-за взорвавшихся изопроводов.

Когда мы спустились на нижнюю ступеньку, Равенна показала на тело, лежащее на площадке. Ее палец дрожал. Сначала я не мог понять почему. Но потом разглядел черную форму без знаков различия, длинные волосы, фигуру. Я оцепенело уставился на труп. Потом мы, спотыкаясь, подошли к нему и вместе встали рядом на колени. Глаза Телесты невидяще смотрели в осветительный люк, струйка крови сбегала по виску.

– Ничего она на этом не выиграла, – печально молвил я. – Их обоих следует винить за это, императора и Сархаддона. Телеста этого не заслужила.

– «Не все знамения добрые, Мауриз. Пока трудно сказать, чем это все обернется», – процитировала Равенна. – Вот что Телеста сказала в Рал Тамаре, когда мы ее встретили. Я с ней не согласилась, но ты прав.

Я неуклюже протянул руку и закрыл глаза Телесты, затем уголком глаза увидел движение. Какой-то гвардеец слабо шевелился, его рука была вывихнута. Я устремился к нему. Это был первый человек, которого мы увидели живым.

– Imperatore mei, – проговорил он с кашлем, едва не перешедшим в спазм. Что-то ударило солдата в грудь, вогнало доспехи прямо в тело. Равенна слегка покачала головой, беспомощность и досада были написаны на ее лице. Казалось, она опять вот-вот заплачет.

– Те по adiuvi. – Гвардеец смотрел на меня, но похоже, не видел отчетливо. – Quite?

Пока я медлил с ответом, он прерывисто вздохнул, его взгляд стекленел.

– Requiescete en Rantaso, – тихо сказал я, надеясь, что гвардеец успел услышать. Равенна вместо меня закрыла его глаза. А я уставился на солдата, чувствуя, что мои собственные глаза наполняются слезами. До этого не должно было дойти. Умирающий принял меня за моего брата на корабле мёртвых, корабле, направляющемся к забвению из-за вероломства Сферы. «Пелей», корабль сопровождения, вероятно, тоже исчезнет, и «Дикая кошка» тоже. Все ради какой-то извращенной цели Сархаддона. Сколько еще погибнут из-за них двоих?

– Imperatore, – повторила Равенна, глядя в пламя, которое медленно ползло вперед, сдерживаемое водой из охладителя, пропитавшей все вокруг. – Он сожалел, что не сумел помочь тебе.

Я едва расслышал ее слова втреске пламени и еще одном продолжительном реве с кормы. В коридоре, ведущем к машинному отделению, пламя полыхало сильнее, но спереди донесся слабый стон: кто-то плакал не от боли, а от отчаяния.

– На мостике есть кто-то живой, – сказал я.

– Я ничего не слышу.

– Я слышу, почти.

– Император был там. Что, если он все еще…

Оросий был жив. Вот почему я слышал этот стон: потому что это плакал мой брат. Но как? Как уцелел он там, где погибло столько других? Оросий этого не заслужил. Я закончу работу, начатую Сархаддоном.

Я подергал Равенну за рукав, указывая поврежденной рукой вперед, и через минуту она сдалась. Мы вместе заковыляли по проходу, перешагивая через тела, и, пройдя мини-колодец, ступили в пещерную темноту мостика. Единственная изолампа, шипящая, но почему-то целая, бросала на все жуткий белый свет; в остальном все освещение исходило от призрачных бликов пламени с кормы, отраженных в окнах.

Полчаса назад это был великолепный корабль, шедевр кораблестроения, и по сравнению с этим мостиком любой другой, что я видел, показался бы тесной каморкой. Теперь он был непоправимо разрушен: потолок местами обвалился, все консоли мертвые, повсюду искореженный металл, обломки дерева.

Большая часть команды лежала под окнами или по углам, оказавшись в ловушке на своих постах. Воздух был неприятно теплым, я впервые это заметил. Снаружи он был таким же, но на мостике смешивался с паром и казался липким и гнетущим.

Равенна издала то ли шипение, то ли рычание, когда мы увидели Оросия, погребенного под обломками капитанского кресла. Кровь испачкала белую тунику, хотя я не мог сказать, его это кровь или нет.