Гарторикс. Перенос - Юлия Борисовна Идлис

Петляя среди стволов, караван забирался всё глубже в чащу. Тени на земле становились длиннее: приближался первый закат. Деревья вокруг стали другими: на бледных гладких стволах проступили узловатые бордовые жилы, вздувшиеся, как вены на анатомической 3D-модели. Под ногами пружинила похожая на губку красноватая земля. Тропинка почти пропала среди деревьев и бурелома, и платформы приходилось перетаскивать при помощи примов.

Вскоре они вышли на небольшую прогалину. Коул поднял руку, и караван остановился. Секты проворно выпряглись из шлеек и сдвинули платформы вместе, образовав заграждение у дальних деревьев. Эштон остался стоять, ожидая, что отстегнут и его, но секты сняли с платформ мешки, взяли по паре широких лезвий в форме полумесяца и растворились в лесном сумраке.

Едва шуршание хитиновых лапок стихло, Рихну, взвесив в руке метательное копье, перехватил его поудобнее. Шукра обошел переднюю платформу и поднял арбалет. Коул вразвалочку подошел к другой платформе и достал из-под дерюги длинную цепь с металлическими шарами.

Все трое смотрели на Эштона – молча, не торопясь.

– Отстегните меня, – сказал он, отступая к своей платформе. – Вы обещали.

Лесное эхо подхватило щелчки и хрипы и разнесло по зарослям. Коул и Рихну медленно двинулись к Эштону, заходя с разных сторон.

– Не надо, – прошептал Эштон, чувствуя, как непонятная сущность разворачивается внутри и захлестывает его целиком, не оставляя места ни для чего человеческого. – Никто не должен здесь умирать…

В следующее мгновение, на долю секунды раньше, чем Шукра нажал на спусковой рычаг арбалета, ярко-зеленая хвостовая пика с треском перерубила ремни платформы, и чешуйчатое тело скользнуло вперед и в сторону, нырнув под зазвеневшую в воздухе гартаниевую стрелу.

Рихну метнул копье и тут же выхватил из-под дерюги второе. Первое просвистело в паре сантиметров от шеи Эштона и воткнулось в ствол за его спиной, второе прим бросить не успел – Эштон пригнулся, и шипастые металлические шары, которые раскрутил на цепи Коул, врезались Рихну в морду, раздробив челюсть.

Бросив уже бесполезную цепь, Коул схватил с платформы широкий тесак и гартаниевый стилет. Шукра, подхватив чехол со стрелами, ринулся в лес. Эштон успел заметить, что колчан полон только наполовину; значит, у прима было не больше четырех-пяти выстрелов.

Эштон услышал первый, как только Коул пошел в атаку, размахивая тесаком. Шукра стрелял сбоку, чтобы не задеть напарника. Эштон припал к земле, пропуская стрелу над холкой, и хлестнул Коула хвостом по ноге. Взвыв от боли, прим упал на колено и отмахнулся тесаком от оскаленной пасти, щелкнувшей перед его носом. Эштон отпрянул и, пока Шукра за деревьями лихорадочно перезаряжал арбалет, хвостовой пикой пригвоздил Коула к пористой влажной земле.

Теперь оставался Шукра. Эштон видел его за деревьями; вернее, тело Сорок первого, привыкшее выживать в неравных боях на Арене, чувствовало каждое движение прима, слышало его судорожное дыхание и запах мускуса, исходивший от взмокшей шерсти. Шукра выпустил еще две стрелы почти наугад, прежде чем Эштон, выскользнув из-за деревьев у него за спиной, сомкнул челюсти на загривке прима и с хрустом перекусил шейные позвонки.

Гребни были всё еще стянуты шлейкой. Прислонясь холкой к стволу ближайшего дерева, Эштон поелозил туда-сюда, стараясь зацепить замок. Не сразу, но замок щелкнул и разомкнулся. Стряхнув шлейку, Эштон расправил гребни и прислушался.

От прогалины доносились хриплые стоны Рихну. Если не считать сектов, он был единственным выжившим. Если считать сектов, то выживших было трое. Вместе они легко могли бы добраться до Города и рассказать патрулю о том, что произошло.

«Решение убить должно исходить не от твоего тела, а от тебя, – вспомнил Эштон. – Только тогда оно будет достаточно эффективным». Эштон дорого дал бы за уверенность, что назад к прогалине его привела завладевшая им животная сущность, но, когда коротким движением бокового гребня он перерезал горло хрипящему Рихну, эта сущность молчала.

Запах сектов на пористой красной земле всё еще был отчетливым. Эштон нашел их неподалеку: они отрывали от стволов потеки застывавшей на воздухе алой смолы и складывали в мешки. Из оружия у них были только кривые ножи, которыми они надрезали кору деревьев. Одному Эштон снес голову, другого опрокинул на спину и воткнул хвостовую пику между разошедшимися от страха грудными пластинами.

Он поднял морду, по привычке ожидая услышать восторженный рев Арены, – но вокруг стояла тишина. Красное солнце почти закатилось. В наступивших багровых сумерках надрезы на стволах хондров сочились густым и алым, словно лес вокруг Эштона истекал кровью. Внезапно у него закружилась голова, и он прислонился к стволу, успев заметить, что оплетавшие дерево жилы были теплыми, даже горячими.

Чипы не работают за Горизонтом. Он убил здесь пять человек – убил навсегда, так, словно они были не на Гарториксе, а на Земле, где те, кто умирал, умирали всерьез, разделяясь на замороженную оболочку и ворох голографических воспоминаний.

Он судорожно втянул в себя воздух и огляделся. У корней ближайшего дерева были сложены три полных мешка смолы. Еще два раскрытых валялись неподалеку. Всё это можно загнать Вирту за несколько сотен койнов; для Периферии это целое состояние. Эштон сделал шаг вперед – и его тут же замутило: мешок, лежавший рядом с обезглавленным трупом секта, пропитался желтоватой слизью, вытекшей из-под панциря.

Но мутило только его: чешуйчатое хищное тело без всякого сожаления впитывало влажные запахи леса и прислушивалось к ночным звукам. В отличие от Эштона, его тело чувствовало себя здесь как дома.

Я животное, подумал Эштон, перешагивая через разбросанные по земле мешки и ныряя в чащу. Я всё равно не смогу вернуться обратно в Город.

– Сможешь, – хрупкий голос треснул у него в голове, как сухая ветка под лапой. – Если у тебя будет чем заплатить привратникам за молчание.

В темноте между деревьями старичок казался почти бестелесным. Белые волосы и пронзительные голубые глаза мерцали, словно отражая нездешний свет, не имевший источника в окружающем мире.

Неизвестная сущность встрепенулась внутри, и тело Эштона зашипело, подняв гребни.

– Ты человек, – старичок усмехнулся. – Как бы тебе ни хотелось перестать им быть.

Прежде чем Эштон успел подумать, его тело скользнуло вперед, разевая пасть, и острые зубы сомкнулись на тонкой морщинистой шее, торчащей из синего комбинезона.

Эштон сглотнул, но вместо крови рот был полон влажного ночного воздуха.

Старичок засмеялся и появился снова – чуть в стороне, за деревьями.

– Я буду поблизости, – сказал он. – На случай, если ты передумаешь.

Глава 32. Мия

Ровно в три тридцать раздался сигнал интеркома, и восемь призрачных голограмм окружили Мию, рассевшись вдоль затемненных стен просторного