Домби и сын - Чарльз Диккенс

Большая часть гостей м-ра Домби была молчалива, a большая часть гостей м-съ Домби — говорлива; между ними не было никакой симпатіи, и гости м-съ Домби, по какому-то матнетическому согласію, образовали союзъ противъ гостей м-ра Домби, которые, одиноко расхаживая по комнатамъ или забиваясь подальше въ разные углы, были затерты обществомъ, загорожены софами и, сверхъ разныхъ другихъ неудобствъ, испытывали толчки по головамъ отъ внезапно открывающихся дверей.

Слуга доложилъ, что подали кушать. М-ръ Домби повелъ пожилую даму, похожую на подушку изъ краснаго бархата, набитую банковыми билетами; Фениксъ повелъ м-съ Домби, майоръ Багстокъ — м-съ Скьютонъ; юная дама съ голыми плечами досталась директору остъ-индской компаніи; остальныя дамы выдержали минутный смотръ остальныхъ кавалеровъ; потомъ пары сперлись въ дверяхъ и отрѣзали отъ столовой семь смирныхъ джентльменовъ, одиноко оставшихся въ гостиной. Когда уже всѣ сѣли за столъ, вышелъ еще одинъ изъ этихъ семи круглымъ сиротою, сконфузился, началъ улыбаться и, въ сопровожденіи метръ-д'отеля, обошелъ два раза вокругъ стола, ища мѣста. Мѣсто отыскалось, наконецъ, по лѣвую руку м-съ Домби, послѣ чего онъ уже окончательно поникъ головою.

Братецъ Фениксъ былъ въ ударѣ и смотрѣлъ молодецъ молодцомъ. Но онъ былъ ужасно забывчивъ и разсѣянъ въ минуты веселья, и въ настоящемъ случаѣ привелъ въ ужасъ все общество. Воть какъ это случилось.

Молодая дама, доставшаяся директору остъ-индской компаніи, посматривала на Феникса очень нѣжно и умѣла прилавировать со своимъ кавалеромь къ мѣсту, какъ разъ возлѣ Феникса. Директоръ былъ въ ту же минуту забытъ и, осѣненный съ другой стороны чудовищною черною бархатною наколкою на костлявой головѣ дамы съ вѣеромъ, палъ духомъ и уничтожился. Фениксъ и молодая дама разговаривали о чемъ-то очень живо и весело; оиа такъ много смѣялась его разсказу, что майоръ Багстокъ, сидѣвшій противъ нихъ съ м-съ Скьютонъ, спросилъ, прилично извинившись, нельзя ли узнать, чему они смѣются?

— Вздоръ! — отвѣчалъ Фениксъ, — не стоитъ разсказывать; анекдотъ, случившійся съ Джакомъ Адамсомъ.

Общее вниманіе было обращено на Феникса.

— М-ръ Домби, — продолжалъ онъ, — вѣрно помнитъ Джака Адамса; Джака, а не Джоя; Джой — это братъ его.

М-ръ Домби отвѣчалъ отрицательно. Но одинъ изъ семи смирныхъ джентльменовъ совершенно неожиданно вмѣшался въ разговоръ, объявивъ, что онъ зналъ его, и прибавилъ: "Ну, какъ же, тотъ, что ходитъ всегда въ гессенскихъ сапогахъ".

— Истинно, — подхватилъ Фениксъ, наклонившись впередъ взглянуть на смѣльчака и одобрить его улыбкой; — это Джакъ. Джой ходилъ…

— Въ сапогахъ съ отворотами! — прервалъ его смирный джентльменъ, въ каждомъ словѣ выигрывая все болѣе и болѣе во мнѣніи общества.

— Вы, значитъ, коротко ихъ знаете? — продолжалъ Фениксъ.

— Я зналъ ихъ обоихъ.

— Славный малый, этотъ Джакъ! — сказалъ Фениксъ.

— Чудесный, — отвѣчалъ смирный джентльменъ, ободренный своимъ успѣхомъ. — Одинъ изъ лучшихъ людей, какихъ я только зналъ.

— Вы, безъ сомнѣнія, слышали уже эту исторію?

— Не знаю… разскажите, — отвѣчалъ смирный, закинувшя голову и улыбаясь на потолокъ, какъ человѣкъ, который уже знаетъ, въ чемъ тутъ штука.

— Случай самъ по себѣ вздорный, — сказалъ Фениксъ, оглядывая гостей съ улыбкой, — не стоило бы и разсказывать, да самъ-то Джакъ высказывается тутъ очень хорошо. Джака пригласили куда-то на свадьбу, — чуть ли не въ Баркширъ.

— Въ Шропширъ, — счелъ себя обязаннымъ замѣтить скромный джентльменъ,

— Что? A? Ну, да это все равно, — продолжалъ Фениксъ, — дѣло въ томъ, что его пригласили на свадьбу. Поѣхалъ, вотъ хоть бы и мы, напримѣръ, имѣя честь получить приглашеніе на свадьбу моей любезной родственницы и м-ра Домби, не заставили повторять себѣ этого два раза и чертовски рады были сойтись по случаю такого событія. Джакъ и поѣхалъ. A нужно вамъ знать, что это прехорошенькая дѣвушка выходила за человѣка, котораго ни въ грошъ не ставила, a согласилась только ради его несмѣтнаго богатства. Возвратившись со свадьбы въ городъ, Джакъ встрѣчается съ однимъ изъ своихъ знакомыхъ. "Ну, что, Джакъ? — спрашиваетъ знакомый, — что наша неравная чета?" — Неравная? — отвѣчалъ Джакъ. — Напротивъ того, дѣло слажено на чистоту: она какъ слѣдуетъ, куплена, онъ, какъ слѣдуетъ, проданъ!

Ужасъ злектрическою искрою пробѣжалъ по всему обществу, Фениксъ вдругъ онѣмѣлъ на самомъ патетическомъ мѣстѣ своего разсказа. Ни единой улыбки не вызвалъ этотъ единственный предметъ общаго разговора въ продолженіе всего обѣдаю Воцарилось глубокое молчаніе; смирный джентльменъ, рѣшительно не знавшій, въ чемъ состоитъ анекдотъ, и въ этомъ отношеніи невинный, какъ не рожденный еще младенецъ, имѣлъ несчастіе прочесть во взорахъ всѣхъ гостей, что они считаютъ его главнѣйшимъ виновмикомъ неловкой выдумки.

Лицо м-ра Домби вообще было не очень измѣнчиво; a теперь, облеченное, по случаю праздника, въ торжествеыность, не выразило при этомъ разсказѣ ничего особеннаго; оиъ замѣтилъ голько, среди всеобщаго молчанія, что "исторія хороша". Эдиѳь быстро взглянула на Флоренсу, ио, впрочемь, оставалась совершенно безстрастна и равнодушна.

Блюда слѣдовали за блюдами, на столѣ блестѣло серебро и золото, лежали кучи разныхъ фруктовъ; подали дессертъ, явилось мороженое, — статья совершенно излишняя за столомъ м-ра Домби. Обѣдъ кончился подъ громкую музыку безпрестанныхъ ударовъ молотка, по случаю пріѣзда новыхъ гостей, которымъ досталось только понюхать, чѣмъ пахло въ столовой. Когда м-съ Домби встала съ своего мѣста, стоило посмотрѣть на ея супруга, какъ онъ, въ накрахмаленномъ галстукѣ, сталъ y дверей растворить ихъ для дамъ, и какъ она прошла мимо него съ Флоренсой.

Картина была замѣчательна: y дверей торжественная фигура м-ра Домби; y пустого конца стола жалкая, одинокая фигура директора остъ-индской комнаніи; за нимъ воинственная фигура майора Багстока, разсказывающаго о герцогѣ Іоркскомъ шестерымъ изъ семи смирныхъ джентльменовъ (седьмой, честолюбивый, былъ совершенно уничтоженъ и затертъ); въ сторонѣ смиренко рисовалась фигура директора банка, выкладывавшаго изъ вилокъ передъ кучкой благоговѣйныхъ слушателей планъ своего маленькаго садика; дальше была задумчивая фигура Феникса, украдкой поправлявшаго на головѣ парикъ. Но картина эта скоро разрушилась: подали кофе, и гости вышли изъ столовой.

Давка въ пріемныхъ комнатахъ увеличивалась съ съ каждою минутой; но въ гостяхъ м-ра Домби все еще проявлялась врожденная невозможность смѣшенія съ гостями м-съ Домби, и съ одного взгляда можно было узнать, кто чей гость. Единственное исключеніе дѣлалъ, можетъ быть, Каркеръ, который, стоя въ кружкѣ, образовавшемся около м-съ Домби, былъ равно внимателенъ и къ ней, и къ нему, и къ Клеопатрѣ, и къ майору, и къ Флоренсѣ, и ко всѣмъ; онъ былъ равно привѣтливъ съ обѣими партіями гостей и не принадлежалъ ни къ какой изъ нихъ.

Флоренса боялась его, и присутствіе его стѣсняло ее. Она не могла отдѣлаться отъ этого чувства и безпрестанно на него поглядывала; недовѣрчивость и непріязнь невольно заставляли ее обращать взоры на него. Но мысли ея были заняты другимъ; сидя въ сторонкѣ, она чувствовала, какъ мало участвуетъ отецъ ея во всемъ происходящемъ вокрутъ него, и видѣла, не безъ тяжелаго чувства, что ему какъ будто неловко и невесело, что на него почти не обращаютъ вниманія гости, которыхъ, въ знакъ своего особеннаго уваженія, онъ встрѣчалъ y самыхъ дверей, что жена его, когда онъ представлялъ ей пріѣхавшихъ, принимала ихъ съ гордою холодностью и послѣ этой церемоніи ни разу не обращалась къ нимъ ни съ полусловомъ. Особенно мучило и приводило въ недоумѣніе Флоренсу то, что это дѣлала та же самая Эдиѳь, которая обращалась съ ней такъ ласково, съ такою теплою внимательностью!

И счастлива была Флоренса, что не понимала настоящей причины неловкаго положенія отца. Но, опасаясь оскорбить его, дать ему замѣтить, что она все это видитъ, полная привязанности къ нему и вмѣстѣ съ тѣмъ благородной пріязни къ Эдиѳи, она не отважилась взглянуть ни на него, ни на нее. Она страдала за обоихъ вмѣстѣ, и среди движеніи толпы закралась ей въ душу мысль, что лучше бы было для нихъ, если бы никогда не раздавался здѣсь этотъ говоръ гостей, если бы прежнее мрачное запустѣніе дома никогда ne уступало мѣста новому великолѣпію, если бы забытая дочь иикогда не находила себѣ друга въ Эдиѳи и продолжала бы жить одиноко, не зная людского участія.

Въ головѣ м-съ Чиккъ тоже ворочались подобныя мысли, но только онѣ не возникли и не развивались въ ней такъ мирно. М-съ Чикъ была оскорблена тѣмъ, что не получила приглашеыія на обѣдъ.

— На меня не обращаютъ рѣшительно никакого вниманія; все равно, что на Флоренсу, — сказала она своему мужу.

— Рѣшительно никакого, — подтвердилъ м-ръ Чиккъ, сидѣвшій возлѣ супруги лицомъ къ стѣнѣ и потихоньку насвистывавшій пѣсню.