Борьба и победы Иосифа Сталина - Константин Романенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ему опять повезло. На этот раз Тухачевскому пришлось добивать уже разгромленную, деморализованную и отступавшую армию Деникина. Враг опять бежал, а в такой диспозиции «вундеркинд» воевать умел. Основным итогом его командования Кавказским фронтом стало то, что в марте, в ходе преследования стремительно отступавших в Крым белых, он не позволил спокойно провести эвакуацию добровольческого корпуса Деникина из Новороссийска. Впрочем, игравшая основную роль в этой кампании Конная армия Буденного и без командующего фронтом знала свои задачи.
О провале Тухачевским майского наступления Западного фронта в войне с поляками уже говорилось. Лишь успешные действия Сталина и Егорова на Юго-Западном фронте, оттянувшем часть войск из Белоруссии на Украину, и прорыв конницы Буденного в тыл поляков позволили Тухачевскому занять оставленный противником Минск и, продолжая преследование отступавших, двинуться на запад.
Но этот рейд его войск, казавшийся дорогой к славе, завершился варшавским позором. И если действия Тухачевского в качестве командарма на Восточном фронте, почти партизанской войны в Сибири и комфронта на Кавказе с большой натяжкой все-таки можно отнести к категории относительно успешных результатов командования, то уже ни в какие ворота не лезет причисление к «полководческим» заслугам подавление им Кронштадтского мятежа и Антоновского восстания.
Это были откровенно карательные акции. Таким образом, была нужна откровенная неразборчивость пропаганды хрущевского периода, лепившей из «расстрелянного маршала» культовую фигуру, чтобы мог возникнуть миф о Тухачевском как о «гениальном полководце».
При ближайшем рассмотрении у тщеславного бывшего подпоручика даже через увеличительное стекло нельзя найти не только признаков талантливости, но и вообще безупречной военной практики. Наоборот, по результатам «марша на Варшаву» в книгу рекордов Гражданской войны он должен войти как военачальник, потерпевший самое крупное и сокрушительное поражение.
Впрочем, если верить родственнице Тухачевского Лидии Норд, много лет спустя неудавшийся «полководец», объясняя причины варшавской катастрофы, в разговоре с ней признался: «Я ясно увидел, что все-таки моя армия состоит на 50 процентов из всякого сброда и что она не такая, какую бы я хотел иметь. Что у меня нет еще достаточного опыта и знаний для большой войны... Другие иногда сильно подводили... Смилга (член РВС Западного фронта. — К.Р.), блюдя свой политический контроль, путался не в свои дела... Шварц (начальник штаба Западного фронта. — К.Р.) считал, что он, Генерального штаба полковник, лучший стратег, чем я...»
Что можно добавить к этому откровенному признанию? Лишь то, что он опять очевидно перекладывает вину на других. После варшавской катастрофы из опыта «большой войны» Тухачевский не приобрел ничего иного, кроме навыков карателя. В отличие от своих армейских коллег он не получил и теоретических знаний, поскольку не продолжил военного образования.
Он так и остался выдающейся посредственностью — «полководцем» поражения, «маршалом» невоюющих армий мирного периода, стратегом парадных маневров и изобретателем массовых десантов, не имевших для будущей войны реального значения. Беспроигрышно дилетант, одержимый манией величия, «побеждал лишь пером», рекламируя свой «талант».
Неудавшийся «победитель» поляков не извлек урока и из своего поражения. Когда 17 августа в Минске начала работу «мирная конференция» с участием польской делегации, то уже 20 августа командующий Западным фронтом издал приказ. В нем он утверждал, что польские делегаты преследуют исключительно шпионские цели и что мир можно заключить только «на развалинах белой Польши».
Его снова занесло. Издание такого документа в условиях очевидного военного банкротства являлось настолько безответственным, что Политбюро было вынуждено принять специальное постановление. В нем осуждался этот «хуже чем бестактный приказ, подрывающий политику партии и правительства».
Между тем у Тухачевского был шанс взять реванш и проявить полководческие таланты, если бы таковые существовали. Несмотря на варшавскую катастрофу, он остался командующим Западным фронтом. Однако, когда в начале сентября поляки возобновили наступление, войска Западного и Юго-Западного фронтов откатывались на восток, почти не оказывая сопротивления. Это было не просто поражение — это был разгром.
Поляки продвигались столь успешно, что захватили без боя Минск, из которого во время варшавской авантюры Тухачевский наблюдал за разгромом своего фронта. Будущий маршал прокомментировал эти события почти инфантильно: «Поляки перешли в наступление первые, и наше отступление стало неизбежным».
Армия утеряла все, что приобрела в результате летней кампании. Однако и этот разгром не лишил Тухачевского тщеславных иллюзий. Посетивший его в это время Троцкий писал в мемуарах: «В штабе фронта я застал настроения в пользу второй войны». Похоже, что наркомвоенмору импонировали такие настроения, но его отрезвило то, что их не разделяли в частях. Троцкий констатирует: «Чем ниже я спускался по военной лестнице — через армию к дивизии, полку и роте, тем яснее становилась невозможность наступательной войны».
Кстати, от Минска до Москвы было немногим больше, чем до Варшавы. На пути оставался только Смоленск, и, может быть, лишь вступление 12 октября 1920 года в силу условий советско-польского перемирия спасло столицу Республики от захвата поляками.
Как бы то ни было, но Сталин сразу иначе оценил ситуацию. Он остро воспринял неудачи армии. Сложившуюся военную обстановку Политбюро рассмотрело на своем заседании еще 19 августа. На нем были заслушаны доклады РВСР и Сталина о положении на польском и врангелевском фронтах.
Он не разделял оптимизма дилетантов. Его доклад был глубоко продуман и отрезвляюще объективен. Причиной неудач армии он назвал отсутствие пополнения войск, плохое обеспечение вооружением и боеприпасами и непродуманные решения Верховного главнокомандования.
В результате было принято постановление: врангелевское направление считать главным. Это было то, о чем Сталин говорил еще в середине лета. Теперь требовалось найти выход из создавшегося сложного положения.
И 25 августа он представил в Политбюро записку, в которой изложил меры по организации и подготовке резервов. Обобщая случившееся, он предложил принять программу по совершенствованию армии, в частности обеспечить «меры к постановке и усилению авто-, броне- и авиапромышленности...».
«Это в двадцатом-то году!» — восклицает, комментируя этот факт, Ричард Косолапов. Да, это так. В тот период, когда «полководцы» Троцкий и Тухачевский отмывались от грехов поражения, когда еще даже на бумаге не существовало гитлеровского Вермахта, Сталин предложил организацию механизированных родов войск.
Однако Троцкий с ходу отверг выводы Сталина. Он не хотел признать причины своего провала. Он утверждал, что подготовка резервов уже налажена, а неудачи на польском фронте пытался свалить на неотправку в район Вислы 1-й Конной армии.
Троцкий доказывал, что резервы у армии есть. Не понимая или не желая понимать предпосылок своих фатальных просчетов и поражений, он переваливал вину на чужую голову. Лейба Бронштейн стал первым, кто создал легенду, охотно подхваченную другими побежденными военачальниками, будто бы переброска 1-й Конной армии к Варшаве могла обеспечить победу над поляками.
Конечно, талантливый полководец Семен Михайлович Буденный был на голову выше и бывшего подпоручика, и сына одесского купца. Он не раз доказал это в ходе Гражданской войны, но далее легендарная Конная армия не могла бы избавить от краха заведомо обреченную на провал авантюру.
Но вопрос переходил в принципиальную плоскость, и 26 августа Сталин написал в Политбюро заявление: «Ввиду распространяющихся среди партийных кругов слухов обо мне как человеке, затормозившем дело передачи 1-й Конной армии из состава Югозапа в состав Запфронта, заявляю, что директива главкома о передаче 1-й Конармии Запфронту была получена Реввоенсоветом Югозапа 11-го или 12-го (не помню числа) августа, и 1-я Конная в тот же день была передана Запфронту».
Как это часто бывает, распуская лживые слухи, виновники поражения грубо передергивали факты. И Сталина не могла не задеть эта наглая попытка превратить его в «стрелочника», ответственного за польскую катастрофу. Он поднял перчатку, брошенную наркомвоенмором, и 30 августа 1920 года потребовал от Политбюро расследования «условий нашего июльского наступления и августовского отступления на Западном фронте».
В тот же день после ознакомления с отчетом Троцкого о комплектовании резервов Сталин пишет в Политбюро: «Ответ Троцкого о резервах есть отписка. <...> ЦК должен знать и контролировать всю работу органов военного ведомства, не исключая подготовки боевых резервов и полевых операций, если он не хочет очутиться перед новой катастрофой...»
