Все имена птиц. Хроники неизвестных времен - Мария Семеновна Галина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ее пальцы нервно барабанили по столу. В плоть безымянного врезалось обручальное кольцо с косой полосой бриллиантов.
– Спасибо, – я выпустил красивый клуб дыма, который тут же развернулся в ленту и уплыл в сторону, – я обдумаю ваше предложение.
И опять замолчал.
– Кстати, насчет брата, – сказала она.
Специалисты по межличностным отношениям, те, что ее учили, были дилетантами. Обучая ее ненавязчиво и незаметно переходить к интересующей теме, они забыли сказать, что, когда человек говорит «кстати», это значит, он вот-вот скажет нечто совершенно не относящееся к сказанному прежде.
– Сметанкин Сергей вроде ваш родственник? Я не ошиблась?
Она произнесла «Сметанкин Сергей» так, что я вспомнил: в незапамятные времена она вроде бы преподавала обществоведение в школе.
– К сожалению, нет, не ошиблись, – сказал я и выпустил еще один клуб дыма. – Родственник. Дальний.
– А почему – к сожалению?
– Он несчастный, запутавшийся человек, – пояснил я, – истосковавшийся по теплу. Рано лишился родителей, тяжелое детство…
– Он вроде собирает родню.
Грудь в вырезе платья пошла красными пятнами. Чересчур глубокий вырез. Бриллиантовое колье, опять же. Ну почему она не наняла себе приличного стилиста? Вот, например, Рогнеду. Могу ей порекомендовать.
– Да, – сказал я, – об этом было в прессе. И не только в местной.
– В центральной? – насторожилась она.
– Нет. В сибирской.
Она с облегчением вздохнула:
– И вы идете? На слет родни?
– Да, конечно. И я, и мой батюшка.
«Батюшка» было уже явным перебором. Но само как-то выскочило.
Она опять замялась.
Потом собралась, стала жесткой деловой женщиной. Женщины вообще легко меняют личины, эта вот тоже…
– Я вас очень огорчу, Семен Александрович, – сказала она, – очень. Вы стали жертвой ужасного заблуждения. Обмана. Я надеюсь, непреднамеренного.
– Да что вы говорите?
– Сергей не ваш родственник. Он просто не может быть вашим родственником.
– Почему? – очень удивился я.
– Потому что он мой сын, – сказала Эмма Генриховна.
* * *Зазвонил телефон, она не глядя нащупала трубку и бросила ее на рычаг.
– Ну да, – она раздраженно потянула пальцем бриллиантовое колье, – в общем… у моего мужа… это останется между нами, я надеюсь, так вот, у него не могло быть детей. А я тогда с делегацией полетела в Чехословакию… тогда еще была Чехословакия… Ну и был один человек. Я не хотела, чтобы муж знал. И оформилась на курсы повышения квалификации. В Красноярск. На полгода. Вы не думайте, я следила за судьбой Сережи. То есть поначалу. Потом как-то… потеряла его из виду. Но когда увидела эту газету… Слишком много совпадений. И я навела справки. И здесь, и в Красноярске. Это он, сомнения нет.
– Ясно, – сказал я.
– Сначала я подумала, может, он откуда-то узнал? У меня тоже есть недруги.
– Испугались, что он будет вас шантажировать? – спросил я напрямик.
– Нет, что вы! То есть… да, испугалась. У меня достаточно уязвимая позиция. Но вы понимаете, я ничего не понимаю. Какие-то несуществующие родственники. Если бы он хотел меня шантажировать, вообще со мной встретиться… Я думаю, что… многие вопросы можно решить. Я бы ему помогла. Помогла с бизнесом. Поддерживала бы его.
– Эмма Генриховна, – спросил я, – вы чего хотите? Чтобы он признал вас матерью или, напротив, чтобы не признавал? Это же две разные вещи.
– Я готова его признать, – сказала Эмма Генриховна.
Вот это номер. Сметанкин, получается, никакой не аферист, никакой не убийца старушек, а просто псих. Самое банальное объяснение обычно оказывается верным. А если он просто псих, просто несчастный человек, несчастный отказной малыш, как он и говорил, это значит… это значит, что и Рогнеда никакая не авантюристка, никакая не зловещая сообщница, а тоже несчастная брошенная девочка… И сосед Леонид Ильич прав. А я не прав. Рикошеты, такие рикошеты.
– Вы писатель. Вы разбираетесь в людях. Он вас уважает, я знаю. Объясните ему, что он пошел по неверному пути. Если это он, чтобы отомстить мне…
– Да нет, – сказал я, – он просто хочет, чтобы у него было много родни.
– Но у него нет родни! – Теперь уже краска залила ее щеки, такие белокожие люди легко краснеют. – Только я. Ну, еще мои родственники. Но это совсем другие люди. И его отец, его уже нет.
– Эмма Генриховна, а вы не рассматриваете вариант, что произошла ошибка? Сметанкин – фамилия, конечно, не частая, но ведь не уникальная.
– Нет, – сказала она и покачала серьгами, – я выяснила, говорю же я вам. Ошибки быть не может. Я знаю, он к вам прислушивается. Поговорите с ним тактично. Объясните ему, что нельзя жить иллюзиями. Что я готова пересмотреть свои позиции.
– Я не самоубийца, – сказал я честно.
– Чем я его могу не устроить? Как мать?
– Тем, что вы настоящая.
– Не поняла.
– Это сложно, Эмма Генриховна. Долго объяснять.
– Вы писатель, вам виднее. Все-таки я вас очень прошу. Подумайте.
– Хорошо, – сказал я, – я подумаю.
– Не затягивайте с этим.
– Эмма Генриховна, я ничего не обещаю. Он сложный человек.
– Но он к вам привязан. И к вашему батюшке.
Чтобы угодить мне, она тоже сказала «батюшка».
– Я постараюсь, – сказал я. – Эмма Генриховна, я уважаю ваши чувства. Не хочу отнимать ваше время. Будьте любезны, распорядитесь, чтобы меня отвезли домой.
– Да, – сказала она, – да, конечно. Верочка, – (это уже в трубку), – вызови машину для господина Тригорина. И еще, – она выдвинула ящик стола и что-то протянула мне, небольшое, в узкой коробке, – маленький сувенир. Просто на память.
Отказаться было неудобно, и я сунул коробочку в карман твидового пиджака «Хьюго Босс».
– Просто поговорите. Подготовьте его. Скажите, – она запнулась на миг, – скажите, я буду рада возобновить наши отношения.
И, поймав мой взгляд, поправилась:
– Я буду очень рада его видеть.
* * *Значит, Сметанкин – сын могущественной Левицкой. Ну и ну! И как я ему об этом скажу? Мексиканский сериал – не мое амплуа.
С другой стороны, я же не обязан сообщать ему об этом немедленно? Надо подготовить, может, познакомить их как-то, устроить случайную встречу. Кровь не водица, может, их потянет друг к другу, в мыльных операх потерянных родственников обычно узнают по родинке или по какой-то особой примете. Но ведь это у меня три соска, не у него.
И куда девать многочисленную сметанкинскую родню?
Они наверняка уже съезжаются. Заселяются в гостиницу. Готовятся к завтрашнему торжеству.
Молчаливый шофер высадил меня у калитки. Я вежливо сказал – спасибо, он тоже попрощался, впрочем довольно холодно. Не поверил, значит, в яхту и божоле.
Солнечные полосы на треснувшем асфальте чередовались с лиловыми, с участка почему-то тянуло дымом. Может, эта змея все-таки подожгла дом?
Я ускорил шаг.
Рогнеда, в моей куртке с подкатанными рукавами и этой чудовищной готской юбке, из-под которой торчали две тощие ноги в
