Все имена птиц. Хроники неизвестных времен - Мария Семеновна Галина

Сметанкинские родственники. Ну-ну.

Рогнеда равнодушно подправляла помаду, сидя нога на ногу на кожаном пуфике у ресепшн. Сегодня она выбрала вампирский стиль: белое-белое лицо и ярко-красная помада. Несколько сметанкинских родственников мужского пола завороженно топтались вокруг. Один наступил на ногу собственной жене.

Тут входная дверь услужливо раздвинулась сама собой, и в нее торжественно вошел мой папа под руку с тетей Лизой.

Темный костюм он последний раз надевал, кажется, на мамины похороны, но галстука этого, шелкового зеленовато-золотого, повязанного аккуратным красивым узлом, я у него никогда не видел. Тетя Лиза, в свежей прическе, бежевом ворсистом пальто, оживленно переваливалась с ноги на ногу, точно утка.

Папа взглянул в мою сторону.

А я-то не верил в Рогнедину магию – папа аж засветился. Может, это мой новый имидж произвел на него такое впечатление?

Папа высвободил руку из-под локтя тети Лизы. У него было такое лицо… Помню, он однажды встречал меня из продленки.

А потом за мной выбежала училка и сказала, что нас у нее много, а она одна и с мальчиком, который отказывается обедать за одним столом с товарищами, пускай разбираются родители.

Папа сделал шаг мне навстречу.

Я тоже сделал шаг ему навстречу.

Он раскрыл руки, как для объятия.

Пошлейшая, вообще-то, сцена.

Сын воссоединяется с отцом на всеобщем воссоединении родственников.

Папа, по дороге кивнув мне, прошел мимо. Для этого ему пришлось обойти меня. Я так и остался стоять, чуть расставив руки, поэтому занимал много места.

– Сережа, – сказал папа.

Я обернулся.

Сметанкин шел папе навстречу, руки он тоже распахнул на всю ширину, и теперь они с папой обнимались как чудом обретенные родственники.

– Дядя Саша, как я рад, что ты пришел, – говорил Сметанкин.

А папа говорил:

– Сереженька, познакомься, это твоя тетя Лиза, дочка Сонечки.

Тетя Лиза качнула свежекрашеной прической:

– Сереженька, Александр Яковлевич о вас так много говорил!

Они еще немножко пообнимались. У Сметанкина было лицо абсолютно счастливого человека. Мне сделалось его жалко. Может, он был бы не таким плохим родственником?

Обнимая за плечи Сметанкина, папа гордо огляделся и заметил меня.

– А вот мой и сын, – сказал он. В голосе его по-прежнему звучала гордость, скорее всего по инерции.

– Мы встречались, – сказал Сметанкин дружелюбно.

– Он у меня писатель, – сказал папа.

Откуда он это взял? Но я протестовать не стал.

– Знаю, – сурово сказал Сметанкин.

– И его… – Папа запнулся, поскольку статус Рогнеды был для него не ясен. Еще бы, после всего, что она ему наплела.

– Моя невеста, – сказал я. А вдруг на этом безумном сборище все сказанное становится правдой?

– На самом деле я его стилист, – с холодной сверкающей улыбкой пояснила Рогнеда.

Это Сметанкина не интересовало. Его интересовал папа. И тетя Лиза. И другие родственники.

У Сметанкина была своя магия. Магия Рогнеды на него не действовала.

– Вы сидите рядом со мной, дядя Саша, – сказал он папе, – и не спорьте.

– Конечно, Сереженька, – согласился папа.

– Там таблички расставлены.

Сметанкин окинул взглядом холл, где кучками толпились гости. Я подумал, что лицо его опять изменилось: он стал похож на кого-то очень знакомого… старая фотография? Пятна света на дощатой поверхности столика? Мороженое из мокрой алюминиевой вазочки? Господи, он был точь-в-точь мой папа в молодости. С известными поправками, конечно.

Но ведь этого не может быть.

Он не имеет к нашей семье никакого отношения.

Или Эмма Генриховна ошиблась? И он никакой не ее сын. Бывают же совпадения.

Официант в черном пиджаке ловко продвигался меж гостей, держа на согнутой руке поднос с бокалами шампанского. Пузырьки отрывались от чуть матовых стенок, уходили вверх и пропадали в никуда.

Я взял бокал шампанского и не глядя передал Рогнеде. Второй взял себе. Шампанское было холодным. И вообще неплохим.

Тетя Лиза оживленно переговаривалась с супружеской парой: женщина с широким северным лицом и ее невысокий костистый лысоватый спутник. Красноярские родичи? Дети тети Аллы?

Распахнутое небо за панорамными окнами медленно темнело, припухшие полосы облаков смыкались, словно нечувствительно срастались края операционных швов.

Родственники немножко освоились и начали разбредаться по холлу. Такое броуновское движение, как обычно бывает в компаниях, где все чужие друг другу и пытаются найти хотя бы кого-то, с кем можно поговорить.

За широкой приоткрытой дверью я видел огромный стол, накрытый крахмальной белой скатертью, на белых тарелках белые конусы салфеток. Вилки и ножи холодно блестели в свете люстр. Все это вместе напоминало о торжестве хирургии.

Никаких трупов в канализационных колодцах, никаких бедных обманутых стариков, ничего. Разве что Левицкая с ним в сговоре, а это уж совсем невероятно.

Мошенник не он, а я. Потому что я придумал ему родственников. Вызвал их из небытия. Вот они ходят по холлу, пьют шампанское.

Тут в глаза мне ударил острый свет, и я сощурился. Какой-то тип, оказывается, бегал вокруг с зеркалкой. Ну да, нанятый фотограф. Чтобы запечатлеть встречу родственников для истории.

Впрочем, вспышки загорались и гасли сразу в нескольких местах. То ли Сметанкин нанял целую свору фотографов, то ли набежали корреспонденты из местной прессы, с их природным сродством к халявной выпивке и сентиментальным новостным поводам. А тут такая удача – и то и другое сразу.

По глазам ударила вторая вспышка. Похоже, фотографы начали потихоньку стягиваться в наш угол. Еще бы, мы с Рогнедой были самой колоритной парой.

Один, с бейджиком «Пресса», вообще стоял с диктофоном наготове.

Рука, держащая диктофон, блестела от пота.

Если он такой нервный, почему выбрал эту профессию?

Я пожалел его и сказал:

– Да?

– Вот вы, писатель… Писатель ведь? – Он радостно задвигал диктофоном, приноравливаясь к моему голосу.

– Безусловно, – сказал я. – Трубка. Паркер. Видите, вот паркер. Кем я еще могу быть?

Он неуверенно усмехнулся. Ему очень хотелось сделать материал. И чтобы дали поесть. Если можно. Похоже, фрилансер.

– Как вам это… событие?

– Романтично, – сказал я, – симптоматично. Символично. Родственные узы. Мистический брак городов. Союз Севера и Юга, можно сказать. Воссоединение. Я вижу это так.

– Вы, наверное, используете этот сюжет в своих будущих произведениях?

– Жизнь, – сказал я, – лучший сценарист. Такой сюжет… не осмелится выдумать ни один приличный автор. Потому что его обвинят в пошлости и потакании дешевым вкусам толпы. Вы меня понимаете?

– Да, – растерянно сказал он.

– Вот и хорошо, – сказал я, – пойдем, Рогнеда. Познакомимся с родственниками.

Тетя Лиза продолжала беседовать с парочкой северных родственников. Она подносила к глазам платочек. И родственница подносила к глазам платочек. А родственник обнимал ее за плечи.

– Семочка, – всхлипнула тетя Лиза, – познакомься, это Риточка, дочка тети Аллы.

Так я и думал.

Тетя Лиза на самом деле мне не тетя, а двоюродная сестра. Просто у папы и тети Сони была большая разница в возрасте.

– Риточка, а это Сема. А это Риточкин муж Витя. Мы с Риточкой как раз говорим, как жаль, что тетя Алла не дожила до этого дня.

– Да, – сказал я, – надо чаще встречаться.

Папа стоял в секторе, сплошь освещенном фотовспышками, он был словно сухое дерево в грозу.