Русский флаг - Александр Борщаговский

- Гони! - кричал Мартынов ямщику, ударяя его рукавицей по плечу. Что есть мочи гони!

Сибиряк неуклюже поворачивался к есаулу и, трогая вожжи, говорил:

- Сибирь, однако, велика, барин. Хочешь доехать - береги коня.

- Но! Но! - угрожающе ворчал есаул. - Твое дело - дорогу глядеть да песни петь. Гони!

По дороге, среди новых людей, Мартынов чувствовал себя превосходно. Коренной житель Иркутской губернии, он мог объясняться с бурятом или якутом без помощи переводчика, даже если его собеседник совсем не знал по-русски, что, впрочем, случалось редко. Встреча с новым занятным человеком была для Мартынова наслаждением. Любопытный разговор мог задержать его на лишние полчаса, хотя порой, в тихую погоду, он отменял ночевку в теплой избе, заставлял закладывать лошадей и, на ночь глядя, трогался в путь...

К концу первой недели пути под вечер подъезжали к почтовой станции близ Киренска. Ночь обещала быть ясной, лунной, и казаки не сомневались, что Мартынов даст им напиться чаю, пока будут менять лошадей, а затем прикажет ехать дальше. "Приступ" на сей раз не состоялся, - предупреждая Степана, навстречу им вышел подвижный, нетерпеливый старичок в шинели, из-под которой выглядывал грязный камлотовый капот, и в поношенных башмаках тонкой работы. Редкие вихры на непокрытой голове были светлее лежащего вокруг снега. Пронзительный, вызывающий голосок не вязался с грустными, усталыми глазами. Это и был тот "оригинал", "нигилист", о котором Мартынову рассказали в станице Жигаловской, а затем и на следующих станциях.

Мартынов молча прошел за стариком в избу, выслушивая его незаслуженные упреки и брань.

- Ну-с, господа хорошие, - шумел старик, не замечая, что за ним идет один Мартынов. - Небось, вам некогда? Неотложные дела-с? Веления начальства-с? Ревизии, инспекции и все такое прочее?.. "Подавайте лошадей-с, да поживее! Не то р-р-распеку-с, упеку-с, три шкуры спущу-с!"

Старик рассмеялся мелко, заливисто. В темной избе его смех звучал неприятно, что-то в нем было нездоровое, пугающее. Он зажег коптящую лампу, закашлялся, хватаясь за грудь сухими ручками, и надел новенькую фуражку. Фуражка единственный предмет, достойный его чина и службы, все остальное - помятое лицо в светлом пуху, старое, лоснящееся платье, бурый шарф, которым была повязана его шея, - больше подходило к обитателю ночлежного дома, чем к такому важному в этих малолюдных местах должностному лицу, как станционный смотритель.

Он надел очки - одного стекла в них не хватало - и, зажмурив правый, невооруженный глаз, с удивлением уставился на Мартынова.

- Ба! - воскликнул он. - Военные господа-с! Отчего же так тихо-с, без вина, без песен, без оскорбления личности-с? Погодите, погодите, погодите! - зачастил старик, видя, что Мартынов хочет представиться. - Сам отгадаю... Казачье войско, да-с, милостивый государь, а вот звания вашего не осилю...

- Есаул Мартынов, адъютант генерал-губернатора Восточной Сибири, Мартынова разбирал смех.

- Вот как! - Старик вызывающе топнул ножкой и гневно поднял седую бровь. - Смеетесь? Над чем смеетесь?

Мартынов, против собственного ожидания, показал на странные очки.

- А-а-а! - разочарованно сказал старик. - Монокль. Что ж, милостивый государь, сие не мешает мне видеть человеков и человеческие пороки в истинном свете.

Мартынов припомнил, что ему говорили о смотрителе. Он вознамерился вести борьбу со взяточничеством где-то в России, в одной из центральных губерний. На этом, как говорили, он и "свихнулся". Потерял друзей, семью. Попал в немилость начальству, нищенствовал и наконец, обвиненный бессердечными сослуживцами в злостном взяточничестве и подлоге, был брошен в эту дыру. Тщетная борьба со злом отняла состояние, а происки недругов в два месяца достигли цели.

Зато нужно было видеть, что делалось со стариком, когда проезжий купчина или чиновник совал ему деньги в надежде побыстрее получить лошадей! Он изрекал проклятья, потрясал руками, готовый вот-вот вцепиться в бороду обидчика, поносил его и провожал ругательствами до кибитки. Правда, лошадей в этих случаях давал немедленно, чтобы, как он выражался, "поскорей убрать с глаз пакостника". Результат такого поведения был самый неожиданный: проезжие, наслышанные о старике на ближайших станциях, предлагали ему довольно крупные кредитки, рассчитывая на быструю отправку. А между тем среди почтовых чиновников упорно ширился слух о том, что "оригинал" в действительности является самым прожженным взяточником, набивающим себе цену.

Через четверть часа Мартынов со смотрителем мирно беседовали за столом. Старик знал о событиях на Камчатке. Когда Мартынов сказал ему о предполагаемом новом нападении, он поспешно вытер усы и рот темным платком и проговорил негодуя:

- В мире много охотников до чужого добра, милостивый государь! Отчего же не рискнуть? Пушек у них вдоволь. Пороху предостаточно, кораблей великое множество. Пожалуйте, господа англичане! - крикнул он в полумрак комнаты. - На берегу Восточного океана еще нет английских могил!

- Они есть на Камчатке, - сказал Мартынов.

- Камчатка! - старик неопределенно махнул рукой. - Это край света, тартарары... Не взыщите.

Мартынов хотел напомнить старику, что он едет именно туда, на край света, что и там живут простые, хорошие люди, которым он принесет своим известием много горя, что там, на краю света, его ждет место исправника и девушка, лучшая из всех, кого он встречал во всю свою жизнь. Но вместо этого сказал:

- Обыкновенная земля, поверьте мне. Так же трудятся, как и везде, так же витийствуют о добродетелях и так же обирают ближнего...

Напрасно он затронул эту тему. Старик забыл об угощении и, вскочив со скамьи, заговорил. Мартынов безуспешно пытался повернуть разговор на другую тему, успокоить старика, уверить его, что и генерал-губернатор Муравьев враг взяточничества...

- Не верьте вельможам, милостивый государь! Партия мошенников слишком сильна и многочисленна. Я наслышан о Муравьеве. Разве так берутся за уничтожения мздоимства?! Пустое краснобайство, обыкновеннейший обман публики! Муравьев облечен властью, в здешних местах более сильной, чем монаршая власть. А каков результат? Плуты и мошенники живут припеваючи, под носом у губернатора творятся величайшие безобразия, порок чувствует себя в такой же безопасности, как и там, где не слышно громких слов о честности, о пользе государства и недопустимости взятки. Впрочем, - старик махнул рукой, - эти слова говорят везде.

Он знал уже кое-что о делах, творящихся в губернаторстве.

- Иной раз всхрапнешь, - проговорил смотритель таинственно, прикинешься спящим и подслушаешь такой разговор, от которого волосы сами собой шевелятся... Вот и выложить бы все это самому Муравьеву. Думаете, испугаюсь?

Мартынов не думал этого.

- Ничуть не бывало! - Старик воинственно уставился на есаула. Самого черта не убоюсь. Я, милостивый государь, когда перед сенатской комиссией предстал, такого наговорил, такого наговорил... Не возрадовались, что тронули меня...

Острые наблюдения и обличительные речи мешались у старика с фантастическими проектами упразднения денег, как "главнейшего зла", "миллионноглавого змия", установления особой церковной присяги для чиновничества, учреждения специального "департамента честности". Засыпая, Мартынов все еще слышал высокий голос старика и во сне увидел его в образе старого, выцветшего от времени и голода таракана, шевелившего блеклыми усами, в окружении хохочущих чиновников, которые подталкивали его свернутыми в трубочку казначейскими билетами.

При прощании смотритель неожиданно сказал:

- Как полагаете: отчего англичане после Камчатки не поворотили в Амур?

- Не знаю.

- Ага! Не знаете? - довольно вскричал старик. - А я знаю! Во-первых, нос был разбит камчатскими ядрами, а каково с расквашенным носом визиты наносить! Во-вторых, третья часть непрошеных моряков лежит в Камчатке, треть - в лазарете, ну, а остальные? Остальные в страхе божьем пребывают. - Он рассмеялся, затем внезапно оборвал смех. - Эх, была бы моя воля, поворотил бы я вас в Иркутск: авось и без вашей подмоги отбились бы камчатцы...

Мартынов благодарно пожал костлявую руку.

- Кто знает... Кто знает... А ехать надобно. Прощайте!

В утро этого же дня в портсмутской гавани раздались трехкратные залпы береговых орудий в честь восьмидесятичетырехпушечного линейного корабля "Монарх". "Монарх" уже побывал в балтийских водах в составе эскадры Непира и теперь уходил в Тихий океан - попытать счастья у русских берегов, не защищенных, подобно Кронштадту, гранитными бастионами. Тяжелый трехпалубный корабль под всеми парусами покидал английскую землю. Он плыл, рассекая волны Атлантики, стремясь к той же маленькой точке на карте, куда мчали Мартынова якутские лошади, олени эвенков, собачьи упряжки. Отныне началось состязание между казачьим есаулом и экипажем "Монарха", насчитывающим больше семисот человек. От этого состязания зависела судьба Петропавловска.