Нью-Йорк - Эдвард Резерфорд

Она почуяла это еще во время поисков. Пятую авеню ждали перемены – не дальше, вдоль парка, а здесь, на крупном и модном пересечении проездов. И точно, не прошло и нескольких лет с покупки, как они наступили.

Отели. «Сент-Реджис» и «Готэм». Блистательные, конечно, но все же отели, на пересечении Пятой авеню и Пятьдесят пятой улицы. Теперь через квартал возводили торговое здание. Судя по слухам, там собралась разместиться французская ювелирная фирма «Картье». Изящнее не придумаешь, но это не частный дом. Другое дело – боковые улицы, которые останутся жилыми.

Через несколько домов жила семья Мур. Мур был богатым адвокатом, и семейство владело красивым пятиэтажным особняком из известняка с тремя классическими окнами по всей ширине и резным каменным балконом на piano nobile; к парадному входу вела лестница с перилами и фонарями по обе стороны. Особняк Мастеров представлял собой один из нескольких ему подобных из песчаника, что находились в том же квартале, с высоким крыльцом – не такой, конечно, красивый, но вполне внушительный.

Роуз пристально следила за Мурами, считая их мерилом. У Муров было девять человек прислуги. У Роуз и Уильяма – шесть: дворецкий-шотландец, няня-англичанка, а остальные – ирландцы. Дважды в неделю детей водили на прогулку через Центральный парк до Транспортной академии Дурланда на Западной Шестьдесят шестой. Поэтому Роуз сошла по ступеням с чувством общего удовлетворения.

Знай она, что́ припасла для нее старая миссис Хетти Мастер, то помчалась бы прямо к ней.

Но пока Роуз улыбнулась. Перед ней, как колесница Аполлона, сверкало новое достояние, которое выделило их семью даже среди первых богачей Нью-Йорка. Шофер придержал дверь, и Роуз шагнула внутрь.

– Я тут ни при чем! – восклицала она со смехом. – Это все причуды мужа!

Его нездоровая блажь, безусловно.

Сказать, что Уильям Мастер фанатично любил автомобили, было бы ничего не сказать. За последние двадцать лет в городе произошли колоссальные изменения: на Третьей авеню и Бродвее появились менее шумные канатные трамваи, поезда надземки были электрифицированы, а конные кебы уже заменялись моторизованным транспортом с таксометром. Однако личные автомобили имелись только у состоятельных людей.

Но и при этом выбор был богат: от «олдсмобиля» с изогнутым передним щитком, первого автомобиля массового производства, до более дорогого «кадиллака», названного в честь основавшего Детройт французского аристократа, и многочисленных моделей «форда». Уильям Мастер знал все. Он мог разглагольствовать о преимуществах первоклассного «форда» модели К, влетавшего в баснословные две тысячи восемьсот долларов – цена, которая в восемь раз превышала стоимость «олдсмобиля»; о конкуренции на замкнутом гоночном треке со стороны европейских машин от компании «Мерседес-Бенц». Этой весной его чрезвычайно возбудили новости из Британии.

– Выпущен новый «роллс-ройс». Клод Джонсон испытывает его в Шотландии, и результаты поразительные! «Автокар» пишет, что это лучший автомобиль в мире. А ход такой тихий, что Джонсон назвал свою личную машину «Серебряным призраком». Их выпустили всего несколько штук, но все уже хотят приобрести. То есть те, кто могут себе это позволить, – улыбнулся он.

– Сколько он стоит?

– «Роллс-ройс» продает ходовую часть и двигатель. Полагаю, около тысячи британских фунтов. Потом заказываешь у фирмы-изготовителя какой хочешь корпус – это еще около сотни. Ну и прочие мелочи. Может быть, набежит тысяча двести фунтов.

– Уильям, а сколько долларов стоит фунт?

– Четыре восемьдесят шесть.

– Это же шесть тысяч долларов! Да столько никто не даст! – воскликнула Роуз.

Уильям ничего не сказал. На прошлой неделе автомобиль прибыл в порт.

– Я заказал такой же, как у Джонсона: серебристый цвет, посеребренные детали. У Джонсона кожаные сиденья зеленые, но я предпочел красные. И тоже назову его «Серебряным призраком». Ну разве не красавец?

Да, так оно и было. Остаток недели Уильям и шофер водили машину вместе. Вчера был первый день, когда шоферу доверили управлять в одиночку. А сегодня в автомобиле, ощущая себя герцогиней, сидела Роуз, пока тот вез ее по Пятой авеню к Грамерси-парку.

Хетти Мастер уже ждала. Она с любопытством осмотрела машину, поинтересовалась ценой и заявила: «Не одобряю». Однако села в нее с удовольствием. Иногда она брала с собой свою подругу Мэри О’Доннелл, но сегодня была одна.

Старость мало кому по душе, но Хетти Мастер радовалась ей, насколько это было возможно.

Она превратилась в богатую старуху, находящуюся в здравом рассудке и с неплохим здоровьем. Родня любила ее и жила неподалеку. Хетти говорила и делала что хотела. Иногда позволяла себе те причуды, которые в молодости было разумнее обуздать. Желая развлечься, она даже могла обзавестись новыми.

Хетти никогда не интересовалась светской жизнью так, как Роуз, и всяко была менее консервативной, но понимала и уважала ее честолюбивые устремления. Порой она, правда, не упускала случая поддразнить.

– Куда поедем? – осведомилась Роуз.

– Скажу по пути, – ответила бесстрашная старая леди. – Сначала заберем Лили.

Роуз решила воздержаться от расспросов, и по дороге обратно на Пятую авеню беседу поддерживала Хетти. На отрезке от Двадцатых до Тридцатых она потребовала подробного отчета о детях. На Тридцатых заметила, что машина, безусловно, удобна, но слишком дорогая и ей придется сказать молодому Уильяму, что он изрядный мот. Роуз перебила ее только на Тридцать четвертой улице. И сделала это со стоном.

– Даже через десять лет, – заявила она, махнув рукой в перчатке в сторону шикарного здания, – мне тягостно на него смотреть, как только подумаю о скандале и моей бедной, дорогой миссис Астор! А вам разве нет?

Они проезжали мимо отеля «Уолдорф-Астория».

Замужних Астор было, конечно, много, но в детстве и юности Роуз по общему согласию и невзирая на официальные титулы именно Кэролайн Шермерхорн Астор, и только она, имела право именоваться миссис Астор. Божественная миссис Астор! Героиня, наставница и друг Роуз.

Она была очень богата. Это никем не оспаривалось. Они с мужем заняли один из двух огромных особняков, принадлежащих Асторам. Но если семейство Астор достаточно разбогатело и освоилось, чтобы возглавить сливки нью-йоркского общества, то Кэролайн это право принадлежало с рождения по причине родства с голландцами Шермерхорнами, стоявшими у истоков возникновения города. И миссис Астор, вооружившись всей этой властью, предприняла поистине геркулесов труд. Она вознамерилась отлакировать высший нью-йоркский класс.

Ей подвернулся помощник, подвигнувший ее на это дело. Мистер Уорд Макалистер – джентльмен с Юга, женившийся на деньгах и объездивший Европу, дабы набраться аристократических манер, – посвятил этому занятию всю жизнь. Он объявил своей вдохновительницей низкорослую, смуглую и полноватую миссис Астор, после чего они принялись задавать Нью-Йорку новый светский тон.

Америке это было не то чтобы в новинку. Бостон, Филадельфия и другие утонченные города, включая Нью-Йорк, старались упорядочить иерархию и выпускали «Светский альманах». В Нью-Йорке потомки старинных голландских землевладельцев и английских купцов, имевшие ложи в Музыкальной академии, успели научиться снобизму. Когда мистер А. Т. Стюарт, лавочник, нажил состояние и воздвиг особняк на Пятой авеню, его не сочли джентльменом и игнорировали столь жестоко, что он вынужден был покинуть Пятую авеню.

Но в Нью-Йорке существовала особенная проблема: он превратился в центр всеобщего притяжения.

С его банками и трансатлантическими связями, он в такой степени сделался финансовым оплотом всего континента, что каждому крупному дельцу приходилось иметь в нем офис. Медные и серебряные магнаты, владельцы железных дорог, нефтепромышленники вроде Рокфеллера из Питтсбурга, стальные магнаты вроде Карнеги и угольные бароны – тот же Фрик, выходцы со Среднего Запада, Юга и даже из Калифорнии – все стекались в Нью-Йорк. Их состояния поражали воображение, и они могли делать все, что заблагорассудится.

Но миссис Астор с наставником утверждали, что одних денег мало. Старый Нью-Йорк всегда был богат деньгами, но лишен лоска. Деньги нужно подчинить себе, приручить, цивилизовать. А кому это делать, как не старой гвардии? Итак, высший слой общества предстояло составить лучшим людям, «старым деньгам», которые будут принимать в свои ряды нуворишей медленно, по одному, после испытательного срока, во время которого те должны показать себя достойными этой чести. Макалистер установил планку в три поколения. По сути, это было именно то, чем веками занималась английская палата лордов.

Могли быть и исключения. Вандербилты были нуворишами, и старый коммодор, чей язык был грязнее, чем у лодочника, плевать хотел на светское общество. Но следующее поколение было очень богато, настроено крайне решительно, и их допустили к себе даже до того, как в семействе завелся герцог. Практичность еще никто не отменил.