Мой театр. По страницам дневника. Книга I - Николай Максимович Цискаридзе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Главным событием того года был очередной Международный фестиваль балета «Мариинский». Меня ангажировали танцевать в «Вечере балетов М. Фокина». В тот год Вазиев особенно тесно сотрудничал с В. Малаховым. В I акте он танцевал «Шопениану», во II акте – «Петрушку», а в III акте, заключительном, то есть в самом «козырном», я с Ирмой Ниорадзе должен был исполнить «Шехеразаду».
Репетировали мы с Н. А. Кургапкиной, потому что Ниорадзе являлась ее ученицей. Каждый раз, встречаясь с Нинель Александровной, мы рассказывали друг другу свежие анекдоты, смеялись и шутили, она веселая женщина была. Правда, со временем стала совсем плохо слышать и оттого всегда очень громко разговаривала, а театр-то шепот любит…
И вот в день спектакля иду я по коридору Мариинского театра после класса, встречаю Кургапкину. Увидев меня издалека, она как закричит: «Грузин, опять ты им покоя не даешь?!» Подбегаю: «Что случилось?» – «А ты что, опять ничего не знаешь?» – «Нет», – признался я. А Кургапкина, как Семёнова, обожала театральные интриги. Интриги вагановских учениц очень бодрили, не давали скучать. «Так тебя, грузин, на II акт перенесли!» – «Как хорошо, что вы мне сказали, а то я пришел бы в театр к III акту». Нормально?! Мне никто не сказал, что поменяли порядок вечера, то есть меня в театре могло вообще не оказаться. «А почему поменяли?» – поинтересовался я, хотя и так все было понятно. «Малахов поставил условие, что закрывать вечер должен он», – опять же на весь коридор проголосила Кургапкина. «Вы знаете, это плохая идея – „Петрушкой“ закрывать вечер, зритель уйдет», – сказал я.
Мне этот перенос на самом деле был очень удобен. Я успевал станцевать, привести себя в порядок, поужинать и спокойно сесть на «Красную стрелу» в сторону Москвы. Ирма, узнав о таком повороте сюжета, сказала: «Пойдем ругаться!» – «Умоляю тебя, давай спокойно станцуем. Поверь, успех будет на нашей стороне». Так, собственно, и случилось. Нас наградили бурными овациями, был просто триумф. На сцену просочилась процессия людей, которые нас поздравляли, благодарили, обнимали. К этому моменту я был настолько известен, что даже чайник говорил мое имя. Я спокойно пошел домой, в недавно купленную маленькую однокомнатную квартиру рядом с Мариинским театром.
Как я и предсказывал, после «Шехеразады» половина зрительного зала ушла, фурора на «Петрушке» не случилось. Я уже ехал в Москву, когда зазвонил мобильный телефон, в трубке раздался голос Вазиева: «Ты где?» – «Я в поезде, Махар Хасанович». – «Почему?» – «У меня завтра утром репетиция». – «А мы с Володей сидим в ресторане, – елейным тоном сказал Вазиев, – все о тебе говорят, тебя все вспоминают, а ты вот так, убежал!» И захохотал, а потом покровительственно добавил: «Молодец, молодец! Ты, конечно, умеешь!»
73Я торопился в Москву, где происходило следующее. Мне удалось убедить Иксанова восстановить «Легенду о любви». В то время Анатолий Геннадьевич ко мне прислушивался, хорошо ко мне относился. Я не только для Мариинского, но и для Большого театра был курицей, несущей золотые яйца. Однажды пошли с Иксановым на телевидение, и он в прямом эфире сказал, что восхищается мной, сказал, что я исполнил больше всех спектаклей в сезоне. «Спасибо» надо было говорить не только мне, но и балетному руководству нашей труппы, державшему меня на «скамейке запасных», чтобы в последний момент вызвать на замену вместо какого-нибудь раскапризничавшегося премьера.
Замен я действительно больше всех танцевал. И в отличие от многих своих «сотоварищей»-премьеров, никогда не требовал двойной или тройной оплаты, не ставил условий, близких к шантажу. Мне в голову не могло прийти настаивать на каких-либо поощрениях, даже в виде вынесения благодарности. В моем личном деле нет ни одной благодарности от Большого театра за спасение не одного спектакля. Несмотря на то что из-за этого мне порой приходилось лететь через океаны.
На восстановление «Легенды» пришел Ю. Н. Григорович. «Коля, кого ты выберешь в партнерши, те и будут первый состав, потому что первый состав – это ты», – сказал Юрий Николаевич. «В труппе узна́ют, что я выбирал, – обидятся! Это ваш спектакль, ваша премьера – кого вы назначите, с тем и буду танцевать», – ответил я. Он хмыкнул: «Ну, научился ты, Цискаридзе, дебри проходить». Моей Мехменэ Бану стала Н. Грачева, Ширин – А. Антоничева.
Репетиции для меня начались нетривиально. Я подошел к Никонову, назначенному главным репетитором по мужчинам: «Владимир Леонидович, я вас очень уважаю, но мой педагог Фадеечев, поймите меня правильно. Давайте мы с вами создадим видимость, чтобы Григорович был доволен. У меня же балет, танцованный не один сезон». «Да-да-да, я все понимаю», – улыбнулся Никонов. Так и сделали. Когда на репетицию приходил Хозяин, мы создавали видимость некоего творческого процесса. Но в основном мы каждый день проходили балет от начала до конца. Я уже молился, когда же наконец состоится эта премьера!
И вдруг на генеральной репетиции, стоя за кулисами перед своим выходом, чуть ли не снимая «шерстянки», я понимаю, что по-настоящему не «почистил» партию, не покопался в деталях. Мне прямо нехорошо стало. Одна нога уже на сцене, а сам думаю: «Боже, как страшно! Не опозориться бы сейчас!» Пронесло, станцевал прилично, но на следующий день подошел к Фадеечеву: «Николай Борисович, можете не приходить, но мне надо порепетировать». – «Коко, ну ты, как обычно, в своем репертуаре! Вчера же танцевал генеральную, все было нормально». – «Вам правда понравилось?» – «В общем, да, но тут корпус надо добавить, а там руки бы сделал поменьше…» – «Конечно сделаю. А что еще почистить?» И пошел я репетировать своего Ферхада в зал. «Легенду» нельзя танцевать с налета.
Еще Григорович «отнял» у моего Ферхада кайло – инструмент типа молотка для работы с камнем. В предыдущей версии балета Ферхад шел в горы искать воду, у него была вариация с кайлом. «Убери это! – скомандовал Юрий Николаевич. – В твоих руках, Коля, оно ужасно смотрится, все-таки ты художник». Так кайло навсегда исчезло из «Легенды о любви».
Когда генеральная репетиция закончилась, Григорович стал делать поклоны. Кому-то может показаться – ну, какая разница, кто из артистов когда выходит! Большое заблуждение. Я уже рассказывал, какие бои идут за места на поклонах в Парижской опере. Очередность в этом финальном балетном церемониале демонстрирует статус артиста по нарастающей, подчеркивая, кто на сцене главный.
Раньше на «Легенде» как кланялись – сначала Визирь, потом Ферхад, Ширин, последней выходила Мехменэ. Но в новой редакции Григорович изменил финал – Ферхад, давший народу воду, уходил в закрывающуюся Книгу, как в легенду, в вечность, благодаря своему подвигу; Мехменэ и Ширин
