Мой театр. По страницам дневника. Книга I - Николай Максимович Цискаридзе

Оркестровая репетиция началась с картины «Теней» для удобства кордебалета, на что у меня, как у этуали, спросили разрешения. Увидев директора балетной труппы Брижит Лефевр за кулисами, я признался ей, что очень, очень волнуюсь. Меня и в самом деле трясло мелким бесом. Одно дело танцевать с партнершами под рояль и совсем другое – с оркестром и светом, когда весь кордебалет смотрит тебе в ноги с кислым выражением лица, типа: «Ну-ну…» Тут Брижит и говорит: «Не волнуйся, я слишком хорошо воспитана, чтобы делать замечание этуали при кордебалете». А у нас-то руководство имело обыкновение при всей труппе тебя «приложить»…

Начались «Тени». Все шло очень прилично до assemblé en tournant по кругу. Свет непривычно бил из кулис, рампы не было, зрительного зала не видно, ощущение, что там яма. Делаю первые два шага, боковые софиты ударяют в глаза, вылетают ноги, и я падаю! Оркестр останавливается. Я начинаю снова, и опять вылетают ноги. Встал в третий раз, закусил удила, исполнил все, как положено, на плюс. Потом Брижит сказала: «Какая ты умница, ты всем показал, что можно собраться и сделать!»

На эту последнюю репетицию я, как воспитанный грузинский мальчик, пришел с цветами для всех дам, чем привел их в неимоверный ужас, потому что цветы в этом коллективе никто никому никогда не дарит! Это считается mauvais ton, то есть неприличным…

По контракту я должен был танцевать «Баядерку» в Парижской опере 29, 31 декабря 2001 и 4 января 2002 года. Приготовив балет по всем правилам Опера́, я уехал в Москву, станцевал там свои спектакли, успел выступить в Турине, а оттуда 22 декабря вернулся в Париж.

Не буду лукавить, работать в Парижской опере было счастьем. Мне очень нравился репертуар, в те годы хорошо сбалансированный, – классика и спектакли современных хореографов, те, которые на нашей сцене идти не могли по ряду причин. Я имею в виду модерн, он мне очень нравился.

Труппа Опера́ была разделена на две части: одна участвовала в классических балетах, другая в современных, и только солисты могли «гулять» туда-сюда по репертуару.

Вся жизнь этого театра подстроена под артистов. У них прекрасно организован репетиционный процесс. Сезон начинается, и ты знаешь все свои репетиции – не просто какой балет будешь танцевать. Расписание вывешивается за две недели. В день дается восемь классов: дневные и вечерние. Так как театр работает на две площадки – в Опера́ Гарнье и в Опера́ Бастилии, ты, естественно, знаешь, где ты и что ты. Все очень грамотно продумано, нет этого постоянного аврала.

Но, попав на общие с кордебалетом репетиции, я был поражен – артисты разговаривали между собой в полный голос! Когда градус гула начинал зашкаливать, на маленький стульчик около педагогов вставала одна из сотрудниц театра и увещевала труппу: «Mesdames et Messieurs! Silence, s’il vous plait, silence!» На две минуты все стихало, а потом – опять галдеж. И она опять вставала на стульчик: «Mesdames et Messieurs! Silence, s’il vous plait, silence!» – и так в течение всей репетиции. Мне стало очень смешно, когда я представил у нас в Большом театре такую должность «со стульчиком»…

Скандалы? Конечно! Они в Опера́ происходят постоянно, я был свидетелем многих. Приближалась наша «Баядерка». Когда меня посадили в премьерскую гримерную, это ни у кого не вызывало вопроса. А то, что моих Никию и Гамзатти посадили в гримерную к этуалям, вызвало дикий скандал. В результате разъяренные этуали просто выкинули вещи моих партнерш за дверь.

Но в скандалах, происходящих в Опера́, меня всегда восхищало соблюдение регламента скандала: там и это прописано в правилах жизни труппы. Степень дозволенного прописана. Вы можете скандалить относительно той ветки, на которой сами «сидите». Вы не можете поскандалить с артистом выше вас по рангу или, не дай бог, с этуалью. Потому, что слово этуали – закон. Вот почему театр так тяжело дает это звание.

В труппе Парижской оперы единовременно могло быть только 14 этуалей – 7 балерин и 7 танцовщиков (сейчас их стало больше). Положение первого танцовщика и первой танцовщицы с финансовой точки зрения часто выгоднее, чем у этуали, так как у этуали фиксированная зарплата, а у первых танцовщиков и первых танцовщиц часто идет доплата за количество спектаклей, в которых они участвуют.

Этуаль – не только высший ранг артиста, это пожизненные привилегии. В возрасте 42-х лет все артисты Опера́, без исключения, автоматически выводятся на пенсию. Но только этуали обязаны предоставить место педагога в Парижской опере. Этуаль – достояние страны.

Помню, гораздо позже по годам, на сцене Опера́ Гарнье состоялся гала с участием артистов Парижской оперы и Большого театра в честь С. П. Дягилева. В I акте я танцевал «Шехеразаду», во II акте шел балет «Петрушка» М. Фокина. Заранее вывесили список – кто и где будет стоять в зависимости от своего ранга на сцене на финальных поклонах. Увидев дислокацию, этуали Опера́ возмутились, начался скандал, потому что одну из наших балерин решили поставить в середину. Вопросов, почему Цискаридзе стоит в центре, ни у кого не возникло. Я уже был «своим Николя», признанным Опера́.

В том не было ничего удивительного. Я соблюдал все театральные правила, трудился с утра до ночи, не вступал ни в какие конфликты, звезду из себя не изображал. Труппа Опера́ это оценила. Когда Брижит Лефевр поинтересовалась, как должны стоять артисты на сцене, то услышала: «Tsiskaridze est milleur tout le mond à cоtés!», что значит «Цискаридзе в центре, остальные по сторонам!».

Вернувшись в Париж к своей первой «Баядерке», я уже пришел в Опера́ как к себе домой, в коллектив, который я знал и где все знали меня. Труппа встретила меня тепло, что было очень приятно. На мой спектакль 29 декабря приехало все руководство Большого театра – Иксанов, все его заместители, Акимов тоже. В зале: Ролан Пети с Зизи Жанмер, Ив Сен-Лоран, Пьер Карден, прилетел из Лондона Клемент Крисп, который потом написал очень лестную для меня рецензию в The Financial Times, – в общем, весь цвет французского искусства и общества. Ко мне было приковано какое-то повышенное внимание. Перед началом спектакля на сцену прибежала одна из педагогов-репетиторов: «Господи! Какой бомонд в зале! Я давно такого не видела!» В Опера́ есть традиция, непривычная для нас: перед началом все, включая Юга Галя и Брижит Лефевр, подходили ко мне и желали удачи. А мне так страшно было…

Странные мысли иногда приходят в голову на сцене, всплывает что-то совершенно неожиданное даже