Власть и наука - Валерий Сойфер

"Он относился к идеям Лысенко с большим интересом. Так было до конца 1936 года. Он нас все время настраивал на один тон: наши оппоненты недостаточно образованны, мы должны помочь им... Нас поражало удивительно благожелательное отношение Николая Ивановича. До последней минуты он верил в честность. "Они чего-то недопонимают", -- часто повторял он нам...

Но затем наступили тяжелые годы. Николай Иванович начал терять свою жизнерадостность, жизнелюбивость.., хотя еще все-таки надеялся, что все изменится к лучшему, что истина победит. Помню, как он напомнил мне слова Дарвина: "Велика сила упорного извращения истины, но, по счастью, действие этой силы непродолжительно". Сегодня мы можем сказать, что действие длилось 25 лет, а последействие мы ощущаем до сих пор...

Весной 1940 года состоялась наша последняя встреча. Я сидела поздно вечером в лаборатории за микроскопом. Верхний свет был потушен, в комнате было тихо, царил полумрак. Вдруг дверь отворилась, и вошел Николай Иванович. Я его никогда таким не видела. Весь как обмякший, уставший, он тяжело сел в кресло и долго, долго сидел молча, не снимая плаща и шляпы, прислонив к креслу палку, на которую опирался. Я потихоньку встала, согрела чайник, заварила чай и так же безмолвно подвинула Николаю Ивановичу стакан. Он выпил чай и опять долго сидел молча. Какая-то мука читалась на его лице...

Наконец, он встал, пошел к двери и уже в дверях, обернувшись, сказал мне словами Шекспира:

"Офелия, нет правды на земле..."

Это был тот вечер, когда у него, как я узнала после, была встреча с Молотовым. Ему, наконец-то, все стало, видимо, ясно".

Сын близкого друга Вавилова -- Игорь Константинович Фортунатов также вспоминал свои последние встречи и разговоры с Николаем Ивановичем, и примерно та же характеристика душевного состояния Вавилова проглядывала в его словах. В мае 1940 года он несколько часов гулял с Вавиловым по городу. Николаю Ивановичу не хотелось возвращаться в свой маленький кабинетик в здании Президиума ВАСХНИЛ в Большом Харитоньевском переулке. Он жаловался на то, что "бюрократия" его заедает. По словам Фортунатова, Николай Иванович сетовал, что некогда крепчайшее здоровье, которым он славился, начало сдавать:

" ...У меня сильно болят суставы -- уже года два, да и сердце сдает... Не могу лечиться, времени на докторов не хватает, да и не к чему. Мне пора жизнь кончать. Я многое в жизни перевернул и довольно ..." (211).

Но как бы временами ни был Николай Иванович подавлен, в тяжелые минуты он находил силы, чтобы противостоять Лысенко. Летом 1940 года он подписал подготовленное М.И.Хаджиновым и И.В.Кожуховым обращение в ЦК партии (копии были посланы в Наркомзем Союза -- наркому И.А.Бенедиктову и замнаркома В.С.Чуенкову), в котором еще раз ученые писали руководителям страны об ошибке Лысенко, наложившего запрет на возделывание в СССР гибридной кукурузы, выведенной на основе инцухт-линий. Они обращали внимание на то, что США только в 1938 году получили прибавку урожая кукурузы от использования гибридов инцухт-линий, равную 100 млн. пудов. Они писали, что в условиях планового хозяйства СССР прибавки могли быть еще больше, если бы не гонение Лысенко на работы с чистолинейными гибридами и прямой обман советской общественности ссылками на якобы явную бесперспективность этого метода.

"Кому и для чего нужно такого рода одурачивание -- понять трудно и объяснить это можно только неведением и каким-то фанатизмом. Особенно стараются в этом отношении люди, сами не работающие и технически не знающие этого дела, вроде И.И.Презента, который с апломбом поучает студентов о том, чего не знает сам редактор журнала "Яровизация [т. е. Лысенко -- В.С.].

К сожалению, в унисон этой нездоровой тенденции, в угоду модному течению наблюдается и у специалистов охота смазывать факты (например, Б.П.Соколов25 , селекционер Днепропетровской станции)...

...Мы считаем своим долгом указать Вам на недопустимость таких искажений представления о мировой практике с кукурузой. Русская наука в прошлом и советская наука должна максимально использовать все ценное из зарубежного опыта... а не подгонять и не извращать факты в ущерб делу, с единственной целью -- попасть в унисон мнению некоторых хотя и авторитетных, но не во всем компетентных товарищей" (212).

Одним из результатов совещания в редакции журнала "Под знаменем марксизма" стало выставленное Вавилову требование подготовить многоплановое руководство, в котором бы с марксистских позиций, критически были рассмотрены итоги развития генетики. Поручение предусматривало, что советские ученые выступят с критикой западных идеологических и фактических ошибок генетики. Дважды план будущего издания, озаглавленного "Критический пересмотр основ генетики", и ход работ над сборником рассматривали на заседаниях Президиума АН СССР (22 марта и 15 июня 1940 года), и оба раза Вавилов испытывал огромные трудности в противостоянии нападкам политиканов, требовавших от него пересмотреть и отвергнуть кардинальные положения науки, заменив их соответствовавшими советскому духу верованиями лысенковского типа (не надо забывать, что с 1939 года в Президиуме АН СССР заседали в качестве членов Лысенко и Вышинский). Вавилов, как мог сопротивлялся, в частности, К.О.Россиянов приводит обнаруженные им в архиве АН СССР слова Вавилова, сказанные на одном из таких обсуждений: "┘нужно просто сжечь всю мировую литературу на большом участке биологии, при этом наиболее связанном с практикой" (213). Но так или иначе, в последние два года жизни на свободе Вавилов отдал подготовке сборника много сил и нервов. Сборник составляли тщательно, скрупулезно собирая всё новое, что было накоплено мировой наукой к тому времени. Это по мысли Вавилова должно было дать серьезный ответ генетиков на все нападки, предпринятые на совещании в редакции журнала "Под знаменем марксизма". В сборнике была большая статья самого Вавилова (она опубликована в пятом томе его собрания сочинений

На заседании Президиума АН СССР в 1940 году П.Ф.Юдин, Ем. Ярославский, Б.А.Келлер раскритиковали и план и направленность сборника. Они ждали, что генетики "разоружатся", признают свои ошибки и перейдут на платформу марксизма-ленинизма-сталинизма. Расстроенный Вавилов по окончании заседания позвонил одному из участников группы по подготовке сборника и, рассказав об очередных нападках людей, ничего в этом не понимавших, но бравшихся судить и осуждать, закончил строками из Владимира Соловьева:

"На небесах горят

паникадила,

А снизу -- тьма" (215).

Выход в свет сборника затормозился, но работу над ним не прекращали до самого ареста Вавилова. Уже после того, как Вавилов оказался в заточении, 1 октября 1940 года, П.Ф.Юдин направил Президенту Академии наук СССР В.Л.Комарову и вице-президенту АН СССР О.Ю.Шмидту отзыв на сборник с резкими возражениями против его публикации. Генетиков Юдин называл "представителями антимарксистской идеологии", писал, что в сборнике

"всячески принижается значение Мичурина, его путь развития рисуется как путь сплошных ошибок ограниченного эмпирика, а вегетативная гибридизация, которая везде берется в иронические кавычки... вовсе отрицается". (216).

Юдин отмечал, что

"ради всяческого восхваления... охвостья формальной генетики, подвизающегося у нас, проф. Дубинин идет на жертву -- он критикует наиболее дискредитировавших себя деятелей этого направления, как то Кольцова и Серебровского26 " (217).

Заключение партийного философа гласило:

"Представленные статьи, взятые в целом, вовсе не учитывают результаты дискуссии по генетике и селекции, проведенной редакцией журнала "Под знаменем марксизма", вовсе не направлены на пересмотр основных положений формальной генетики и не исходят из учения Дарвина-Мичурина, как это требовал Президиум АН СССР" (218).

Второе правило монополизма

Для человека, подобного Трофиму Лысенко, задача выдвижения, захвата -- правдами, а больше -- неправдами, главенствующих позиций в управлении наукой была важной, но отнюдь не единственной. Прорвавшись к власти, такие люди жаждали удержать ее любой ценой... и закономерно превращались в монополистов, начинали подавлять своих явных и потенциальных оппонентов, обеспечивать лидерство без конкуренции.

Монополизм в науке немыслим без того, чтобы лицо, захватившее власть, не пыталось бы вытеснить конкурентов -- идейных противников, пусть даже добившихся важных результатов ученых. Это правило в полной мере воспринял и Лысенко. Пороча более преуспевающих коллег, устраняя их, он насаждал на освободившиеся места своих ставленников -- послушных, даже безропотных, лишенных глубоких профессиональных знаний, творческого огня, изобретательской жилки. Лысенко учредил систему слежки за всеми и каждым (например, его секретарь вела картотеку на всех сколько-нибудь известных биологов), чтобы вовремя распознать тех, кто попытался бы сбросить с себя ярмо диктатуры и занять "неотведенное ему" место.