Четыре танкиста и собака - Януш Пшимановский

– Панна Гоноратка нам покажет? – спросил Густлик.

– Покажу… Но чтобы вы потом отвезли меня обратно. В гараже стоит автомобиль генерала, можно его взять.

– Может, и правда взять? – предложил Франек. – Потом презентуем нашему командиру…

– Только к самому мосту не подъехать, там на прошлой неделе вырыли глубокий ров, чтобы русские танки не прошли.

– На мотоцикле можно… – принял решение Козуб.

– Этих парней под полом я покараулю. Как подойдут остальные наши, я их отдам, пусть их на работы в Польшу отправят, – излагала свои планы на будущее Гоноратка, одновременно и глядясь в зеркало, и приглаживая свою светлую челку, начесанную на лоб.

– Какая машина у генерала? «Мерседес»? – допытывался Вихура.

– Большая и черная, – ответила девушка. – С флажком.

– По машинам! – приказал Козуб. – Отставить разговоры!

Он встал и надел шлемофон.

Вместе с ним вышли Кос и Лажевский, а за ними, тяжело вздохнув, направился Вихура.

Елень сбежал по ступенькам в убежище и еще раз проверил, надежно ли держится в колесе лом.

– Панна Гоноратка умеет стрелять?

– Умею. У меня дядя охотник…

– Это оружие оставим здесь. – Елень показал на автоматы. – Вы бы, Гоноратка, оделись потеплее, ночи еще холодные, – продолжал он, поднимая крышку убежища, чтобы установить ее на прежнее место.

– Я, пан Густлик? – рассмеялась она, подходя ближе и прижимая к груди косы. – Да во мне столько жару… – Она расстегнула на шее высокий воротничок.

Елень растерялся, выпустил из рук крышку. Она грохнула, как выстрел. В этот момент во дворе загудели заведенные моторы танков и мотоциклов.

– Господи! – вскрикнула Гонората, хватая Густлика за руку. – Вот бы они уехали, а мы тут остались…

– Было бы неплохо, – набрался смелости Елень и даже прищурил левый глаз, словно прицеливаясь. – Только вот кто тогда дорогу покажет?

– И правда, – согласилась она с сожалением.

Когда они выбежали, Лажевский уже подкатил к самому входу и помог новому проводнику влезть в устланную ватником коляску. Девушка поджала ноги, чтобы занимать меньше места, и потянула Густлика за рукав.

– Он слишком тяжел, – проговорил подхорунжий, – на танке поедет.

Елень действительно почти весь путь проделал не в танке, а на башне, и, хотя ветви деревьев порой едва не сбрасывали его на землю, он удерживался и продолжал внимательно всматриваться вперед. Дорога была извилистой, но, к счастью, недалекой. В зарослях остановились, чтобы не обнаружить себя прежде времени. Козуб побежал вперед и скоро вернулся.

– Есть? – спросил его Кос.

– Есть. Нужно только проверить, какая охрана.

– Я пойду.

– А я тем временем панну Гонорату отвезу, – попросил Густлик.

Ехали быстро и молча по гусеничному следу, в темноте, подсвеченной луной. Гонората, казалось, ждала, что скажет Густлик, а в нем, чем дальше они отъезжали от танка, тем больше росло недовольство собой. Вдруг «Рыжему» придется вступить в бой? В экипаже осталось всего трое, поскольку командир ушел на разведку. Он чувствовал, что спина у него покрылась испариной, хотя было далеко не жарко.

– Вы еще приедете? – спросила Гонората, когда они остановились перед генеральской виллой, и заглянула ему в глаза.

– Приеду, – заверил он.

Он крепко сжал обе ее руки и, не слезая с мотоцикла, умчался. По лесу летел, не разбирая дороги, и с облегчением вздохнул, лишь когда увидел приземистые горбы танков между деревьями.

– Где поручник?

– Впереди.

Густлик отдал мотоцикл разведчикам, а сам отправился на опушку леса. Не доходя нескольких метров, на невысоком пригорке в зарослях ивняка он рассмотрел припавшую к земле фигуру поручника Козуба, а рядом, пощуплее – Лажевского. Оба молчали. Казалось даже, что они поссорились: подхорунжий сидел спиной к офицеру и только время от времени поворачивал голову и исподлобья поглядывал в его сторону.

За лугом, поросшим высокой травой и редким кустарником, белели в неверном ночном свете песчаные края противотанкового рва, чернела насыпь вдоль канала, а над ним торчали две половины разводного моста и виднелась сторожевая будка.

Густлик выбрался из кустов, прокрался вперед, пригибаясь к земле, и шепотом доложил:

– Отвез. На случай чего у нее там трофейные автоматы.

Козуб не ответил и только жестом приказал ему присесть. Снова надолго наступила тишина. Подхорунжий шевельнулся, хотел что-то сказать, но под грозным взглядом офицера снова замер.

Они не услышали ни единого шороха, не заметили никакого движения, но внезапно в нескольких метрах перед ними появились Шарик и Кос. С обоих стекала вода. Сержант был в одних трусах и с охотничьим ножом, висевшим через плечо на ремне.

– Ров танки преодолеют без труда. Часовых на мосту – двое.

– Ну, значит, поехали, – оживился Лажевский. – Надо было сразу их снять…

– Зато по ту сторону не одна пушка, а целая батарея крупнокалиберных зениток.

– Черт, – выругался Густлик.

Снова наступила тишина. Янек отошел за кусты, обтерся полотенцем, потом вытер им собаку, быстро надел рубашку, натянул штаны и куртку.

Искоса он поглядывал на неподвижно сидевших командиров, не переставая думать, что предпримет Козуб в этой ситуации. Если он не хочет проторчать здесь до рассвета, ему придется атаковать, но тогда без потерь не обойтись. Не все танки дойдут до Крейцбурга.

– Потеряли больше часа, – не выдержал молчания подхорунжий, – придется возвращаться.

– Нет, – прервал его Козуб. – Лучше иметь перед собой захваченную врасплох батарею, чем изготовленный к бою расчет. Посмотрим, не удастся ли их чем-нибудь отвлечь.

Поручник встал и скользнул в заросли. Кос последовал за ним.

Лажевский склонил голову и стиснул сплетенные пальцы так, что хрустнули суставы.

– Больше мудрим, чем воюем. Три орудийных ствола, и до сих пор ни одного выстрела.

– На старом танке нас было четверо, – поддержал разговор Елень, – а теперь пятеро. Стал я начальником над перископом и радио – только приказы отдавать. А раньше, бывало, сам заряжал. Рука так и чешется – хочется нажать на спуск.

– Во-во. Я тебе скажу, этот поручник…

– По мне, – заявил Густлик, – лучше не стрелять, а бой выиграть.

Подхорунжий пожал плечами и ничего не ответил. Отводя влажные от росы ветви, они вернулись к танкам.

– «Грот», «Грот», я «Передовой». Прием, – усталым голосом вызывал поручник Козуб, сидя на башне, и, потеряв наконец надежду, снял шлемофон. – Спят они, что ли?

– Гражданин поручник, на нашем танке новая радиостанция, – подсказал Кос.

– Попробуй.

Янек вспрыгнул на борт «Рыжего», достал шлемофон и щелкнул переключателями. Выждав, пока нагреются лампы, он поджал рукой ларингофон.

– «Грот», я «Передовой», прием.

Минутная тишина. Из башни через второй люк выглянул Томаш, Григорий и Франек вырвались через передний и поглядывали наверх, прислушиваясь.

– Лидка, спишь? Отзовись, Лидка! – вызывал Янек.

Подошел Козуб, взобрался на танк и недовольно нахмурил брови, услышав эти, не предусмотренные уставом позывные.

– Нет, – ответила девушка сонным голосом. А следующие слова зазвучали уже совсем бодро: – Это ты, Янек? Все живы?

Голос был слышен так отчетливо и ясно, что Шарик встал на задние лапы, передние положил на гусеницу, завилял хвостом и радостно заскулил.

– Все в порядке. Дай Старика.

Сержант протянул свой шлемофон поручнику, и в наушниках тут же зазвучал мягкий баритон:

– Я «Грот». «Первый», слушаю.

– Я «Передовой». Четыре жерди на дороге, прошу горсть гороха без света. Координаты цели: тридцать два ноль три… Пятьдесят один семнадцать на западном берегу. Прием.

Попискивала морзянка, вплетались чужие голоса, а минуту спустя девичий голос тихо-тихо пропел несколько тактов песни, внезапно умолк, и снова донесся голос генерала:

– «Передовой», горох высыпят через двадцать один.

– Я «Передовой», вас, «Грот», понял – через двадцать один.

Козуб снял шлемофон и, возвращая его, слегка пожал Янеку руку, словно хотел поблагодарить.

– Сколько потребуется времени, чтобы снять часовых?

– Шесть минут, – ответил Кос, немного подумав. – Возьму с собой плютонового Еленя. Там потребуется сила, чтобы опустить мост.

– Отправляйтесь.

– А «Рыжий»? – спросил Саакашвили.

– Бездельничать не будет, – заверил его Козуб.

Над насыпью канала, словно две створки крышки от огромного сундука, торчали разведенные половины моста, поддерживаемые широкими решетками. Чернели контуры лебедки и подъемного механизма. Легкий домик, в котором прежде продавались билеты туристам, сбитая из досок будка, служившая для гида убежищем от дождя, теперь были превращены в караульное помещение.

Один из солдат, повесив автомат на грудь, сидел на скамье у стены, а второй лежал, развалившись на нарах внутри, и, пряча огонь в ладони, потягивал сигарету. Что-то зашелестело в траве, насторожив караульного. Он поднялся и стал пристально всматриваться в темноту.