Через невидимые барьеры - Марк Лазаревич Галлай

– Эта наша ориентация – вроде орудийной башни бронепоезда. Поезд идет по рельсам независимо от воли башенного артиллериста. А он может только вертеть свою башню куда хочет, но не повлиять на траекторию ее движения вместе с поездом.

Сравнение показалось мне точным.

И в то же время – неточным!

Ведь, что ни говори, все, что люди умеют сегодня и будут уметь в будущем в области управления космическими летательными аппаратами, все это началось 6 августа 1961 года, когда Герман Титов включил систему ручного управления, взялся за ручку, мягко отклонил ее – и космический корабль послушно вошел в плавное, медленное вращение!

Кстати, о самой дате полета Титова.

Когда мы расселись, чтобы слушать его доклад, мой сосед, бросив взгляд на лежащую на столе свежую газету («Беспримерный космический рейс успешно завершен!»), неожиданно спросил меня:

– Шестое августа… А помнишь, какое событие было шестого августа?

В самом деле, какое? Где-то в подсознании эта дата у меня засела. Без сомнения, что-то существенное в этот день произошло. Но что же именно?.. И вдруг я вспомнил:

– Атомная бомба! Хиросима!..

Да, день в день за шестнадцать лет до полета Титова экипаж полковника американских военно-воздушных сил Тиббита привел свою четырехмоторную «сверхкрепость», названную благозвучным женским именем «Энола Гей», к Хиросиме и сбросил на город атомную бомбу.

Два дня спустя была сброшена вторая атомная бомба – на город Нагасаки.

С этого и пошла пресловутая атомная эра… Атомная эра в науке, в военном деле, в дипломатии, в политике, в конечном счете – во всей жизни людей нашего поколения во всем мире. Иногда дыхание атомной эры делалось таким грозным, ощущалось так остро, что люди ожидали мировой атомной катастрофы буквально с часу на час. Иногда положение виделось не таким безнадежно критическим. Но того, что получило впоследствии название «разрядки напряженности», мы за полтора десятка лет, прошедших между окончанием войны и первым полетом человека в космос, почувствовать не успели.

Неужели и только что начавшаяся космическая эра принесет человечеству нечто в подобном же роде?!

Нет, судя по тому, как она началась, вроде бы не должно так получиться. Хотелось бы верить в разум человечества. Или, на худой конец, хотя бы в присущее всему живому отвращение к самоубийству.

Кроме опробования ручного управления интересной новинкой, о которой тоже рассказал Титов, были сделанные им съемки. Позднее Алексея Леонова назвали первым космическим художником – за сделанные им рисунки на космические темы. Я думаю, кинематографисты и фотографы с неменьшим основанием могли бы принять в свою корпорацию Германа Титова – как первого космического фотокинооператора. Снял он тогда действительно здорово. Особенно сильное впечатление произвели на меня обошедшие вскоре весь мир цветные фотографии дуги (именно: не привычной нам на Земле прямой линии, а дуги!) горизонта, где узкая кайма нежно-голубого цвета отделяла снежно-белый облачный покров Земли от бездонной фиолетово-черной вселенной. С трудом верилось, что привычное нам светлое голубое дневное небо над головой – не более как эта узкая атмосферная полоска… Но я несколько забегаю вперед – в тот день, восьмого августа, эти фотографии, естественно, обработаны и отпечатаны еще не были, и нам оставалось довольствоваться наблюдениями космонавта в его устном изложении.

А излагал он свои впечатления, надо сказать, хорошо. Говорил образно, четко, эмоционально… Заметил многое такое, что как-то сразу приблизило нас всех к живой обстановке на борту летящего в космосе корабля.

Рассказал, например, как открыл тюбик с соком крыжовника:

– Вдруг выскочила капля сока. И повисла у меня перед лицом в воздухе!.. Поймал ее крышечкой…

Или про то, что во время вращения корабля Луна прошла в иллюминаторе, как в фильме «Веселые ребята». Помните, там еще песенку поют: «Черные стрелки проходят циферблат…»

А про срывающиеся на спуске в верхних слоях атмосферы клочья наружной теплоизоляционной обшивки сказал так:

– Как хлопья снега в новогоднюю ночь…

Рассказал и о вещах, хотя далеко не столь приятных, как все эти милые подробности, но несравненно более существенных. В частности, не умолчал о том, что через некоторое время пребывания в невесомости начал ощущать нарушения в работе вестибулярного аппарата – легкое головокружение и поташнивание. Правда, стоило ему принять исходную собранную позу и зафиксировать неподвижно голову, как эти неприятные явления стали заметно слабее. А после того как космонавт поспал (первый сон человека в космосе!), почти полностью исчезли.

Наблюдавший Германа Титова врач, опытный авиационный медик Евгений Алексеевич Федоров, узнавший вместе со своим коллегой Иваном Ивановичем Бряновым и дублером Титова Николаевым об испытанных космонавтом вестибулярных нарушениях сразу, на месте приземления, от самого Титова, сказал ему:

– Гера, об этом расскажи на комиссии подробно. Это штука очень серьезная.

И Титов рассказал.

Рассказал, не поддавшись естественно возникшей вокруг него победно ликующей атмосфере, без преувеличения, всемирного масштаба, на фоне которой вряд ли очень уж хотелось ему произносить какое-то «но».

Это далеко не такое простое дело – не поддаться атмосфере! Особенно атмосфере парадной. Иногда это бывает даже труднее, чем не поддаться воздействию власти, страха, зависти и других, бесконечное число раз отраженных в литературе и искусстве факторов, мощно влияющих на души человеческие. Гораздо труднее!

Титов – не поддался!.. Эту его моральную победу над самим собой я склонен расценивать, по крайней мере, не ниже, чем саму готовность сесть в космический корабль и лететь на нем в космос.

Теперь каждому, кто хотя бы в малой степени связан с космическими исследованиями, ясно, что космонавт-2 оказался первым человеком, реально столкнувшимся с одной из наиболее сложных проблем космонавтики. Невозможно переоценить значение этих его наблюдений, проведенных – в соответствии с благородными традициями многих славных естествоиспытателей – над самим собой. Теперь мы все это понимаем. Но то теперь. А в день, когда Титов отчитывался за выполненный полет, раздались было и такие голоса:

– Ну и стоит ли об этом шуметь? Акцентировать внимание!.. Скажите, большое дело: поташнивало его! Голова кружилась! Нежности телячьи… Это, к вашему сведению, и без всякого космоса случается… Да и вообще – вы можете поручиться, что это у Титова не индивидуальное? Может быть, он просто легко укачивается? А вы сразу на весь белый свет раззвоните… Нет, нечего в бочку меда подпускать ложку дегтя. Полет прошел отлично, космонавт чувствовал себя прекрасно – и все!

Но, к чести руководителей нашей космической программы – а они почти все присутствовали при отчете космонавта, – подобная страусовая тактика поддержки у них не получила. К возникшим у Титова вестибулярным явлениям решено было отнестись со всей