Тени над Гудзоном - Исаак Башевис-Зингер

— Принести тебе что-нибудь?

— Нет, Ханеле, мне ничего не надо. Все, что мне надо, это лишь немного радости от тебя…

Борис Маковер привык к тому, что Герман всегда говорит ясно и резко. «Он всегда говорил, — думал Борис Маковер, — как по писаному». Однако на этот раз казалось, что язык Германа заплетается. Он все время называл Бориса Маковера «дядя». Он упомянул своего покойного отца, покойную мать и даже покойных дедушек и бабушек. «Что с ним произошло? — удивлялся Борис Маковер. — Может быть, он тоже вернулся с покаянием к вере? Или ему нужны деньги?..» В какой-то момент Борис Маковер отвлекся от этих мыслей и сосредоточился на словах племянника. Он услышал, как Герман говорит ему:

— Дядя, вы не должны думать, что я вас не ценю. Мы действительно придерживаемся разных идеологий, но как там говорится? Кровь это не вода. У меня нет на свете никого, кроме вас…

— Если бы не твои большевики, у тебя был бы еще один дядя и тетя в придачу, а может быть, и еще кто-нибудь. Если бы не Сталин, не было бы Гитлера, и твои родители были бы живы…

— Это ваше мнение, дядя. Я не хочу пускаться в дискуссии. Факт состоит в том, что капитализм нуждается в войнах. Почему устроили Первую мировую войну? Тогда еще не было большевиков.

— Вильгельм был не намного лучше Гитлера.

— Капитализму обязательно нужны войны. Но давайте отложим это в сторону, дядя. Я хочу с вами поговорить об одном конкретном деле.

— Что за дело?

Герман несколько раз кашлянул.

— Дядя, я уезжаю в Советскую Россию! — быстро и словно выдавливая из себя слова, произнес он.

— Вот как? Ну, как говорится, езжай «к жизни и к миру».[319] Если тебе так хочется, то и я не возражаю…

Лицо Борис Маковера изменилось. Он широко раскрыл глаза и искоса посмотрел на Германа, причем с таким выражением, словно не был уверен, что правильно расслышал племянника.

— Дядя, я знаю все, что вы думаете, но ситуация такова, что я обязательно должен ехать.

— Раз должен, то должен. Там ты увидишь правду, но будет уже поздно. Там, как на том свете, не рядом будь упомянут: никто оттуда не возвращается.

— Возвращаются, дядя Борух.

— Возвращаются капиталисты, генералы, но не такие, как ты. Ты туда приедешь, и тебя, может быть, встретят там с распростертыми объятиями. Но через пару месяцев один из твоих товарищей донесет на тебя или за тобой без этого найдут какие-нибудь грехи. Дальнейшее мне незачем тебе описывать…

Герман снял пенсне:

— Дядя, вы преувеличиваете.

— Ну, я тебя предупредил. Что я еще могу сделать? Там расстреливали людей и покруче тебя…

— Они не расстреливают всех. Они ведь там не сумасшедшие. Местная пресса пытается убедить людей, что вся Россия — это сплошной сумасшедший дом. Как бы они выиграли войну с Гитлером, если были бы такими сумасшедшими, а их народ так бы ненавидел правящий режим? Факт, что они сломали хребет Гитлеру.

— С помощью американских денег.

— Одними деньгами невозможно выигрывать войны.

— Ну-ну, к чему эти разговоры? Сейчас канун субботы. Я помог тебе приехать в Америку, потому что я хотел спасти тебя. Но если ты такой глупец, что хочешь сам себя погубить, то что я могу поделать? Ты уже не ребенок…

Герман снова надел пенсне. Глаза его уменьшились, стали пронзительнее. Они смотрели куда-то вдаль. На его толстых губах появилось выражение горечи.

— Дядя, я буду с вами полностью откровенен: я обязательно должен ехать…

— Почему обязательно? От тебя этого требует общественность?

— Я член партии. У нас есть партийная дисциплина.

— А что тебе сделают, если ты не поедешь? Соли на хвост насыплют?

— Это не так просто. У меня здесь еще нет гражданства. У меня есть только первичные бумаги. Когда я приехал сюда, то вынужден был поклясться, что я не левый…

— То есть собственные товарищи на тебя донесут?

— Когда член партии нарушает партийную дисциплину, он становится врагом.

— Ну а если они на тебя донесут, так что с того? Тебя не депортируют. Куда тебя депортируют? В Польшу?

— Речь не об этом.

— А о чем?

— Нельзя состоять столько лет в партии, а потом вдруг дезертировать. Это и моя вера. Я был в Испании и ни за что не выбрался бы оттуда живым, если бы не партия. Должность свою я тоже получил от партии. Я уезжаю сейчас не навсегда, а на короткое время, самое большое — на год. Однако беда в том, что я не смогу снова въехать в США, если выеду без официального разрешения. Получить же такое разрешение нелегко, а я бы не хотел потерять право на получение американского гражданства…

— К чему быть гражданином государства эксплуататоров и фашистов? Если вся справедливость сосредоточена в стране Сталина, почему бы не остаться там, в этом красном раю?

— Дядя, не будьте так саркастичны. Можно видеть все недостатки государства и все же привыкнуть к ним.

— Чего конкретно ты хочешь?

— Я хочу жениться на Сильвии. Может быть, вы ее помните? Она была у вас на пасхальном седере.

— Я прекрасно ее помню. А в чем дело? Она тоже едет к Сталину?

— Нет, она остается здесь.

— Тогда зачем жениться и оставлять ее соломенной вдовой? Я не хочу сказать ни про кого ничего дурного, но сейчас не прежние времена. Когда-то молодой человек женился и на годы уезжал учиться в ешиву или, более того, становился постоянным обитателем двора ребе. При этом он не сомневался, что жена останется ему верна. В нынешние же времена…

Борис Маковер замолчал. Герман как-то зло улыбнулся:

— Это не проблема.

— В чем же проблема? И чего ты хочешь от меня? Чтобы я провел церемонию религиозного бракосочетания? Или чтобы я сопроводил тебя к хуле?

Герман опустил голову:

— Если уж жениться, то вы мой ближайший родственник.

— Ты хочешь жениться по закону Моисея и Израиля?

— Ее мать этого хочет. Нас самих это не волнует…

Борис Маковер надолго задумался.

— Я не могу понять смысла всего этого. Разве что ты хочешь гарантировать себе, что тебя пустят обратно в Америку.

— Это может помочь.

— Это так. Однако прежде они должны тебя выпустить. А они — как фараон. Не хотят выпускать евреев. А в Гемаре сказано: «Несмотря на то что еврей согрешил, он остается евреем»…[320] Ты, конечно, целиком отвергаешь еврейство, но для Сталина и для прочих антисемитов ты еврей. Я как раз сегодня прочитал статью о том, что там