Операция "Берег" (СИ) - Валин Юрий Павлович

Сидел на башне Олег, следил за обстановкой, ровно урчали двигатели, летел из-под гусениц и колес машин песок. Вот говорят «взморье, взморье, курортные места», а на самом деле ничего такого, особо душевного и красивого… прифронтовая полоса. Нет, может, если на самом берегу прогуливаться, на залив любоваться, то иначе…. Хотя чего там на заливе хорошего? Старший лейтенант Терсков только издали берег видел, да и то урывками, но понятно — холодный песок, на него волнами выносит обломки кораблей, доски, тряпье, да разбухших утопленников. Может, и кусочки янтаря, но кому он в таком сомнительном наборе нужен? Может потом, после войны? Гулять с девушкой, разговаривать, подбирать на песке красивые кусочки камня…

Нет-нет, про девушку Олю сейчас думать было никак нельзя — отвлекает.

— Стоп!

«Тридцатьчетверка» качнулась, встала.

— Опять фугас, — предположили сидящие на броне десантники.

Впереди встали разведчики, саперы с щупами и миноискателями озабоченно разошлись к кюветам.

Олег глянул на часы — время еще имелось, двигались по графику, красная стрелка на крупном четком циферблате подтверждала — пока порядок.

Часы вручал на последнем кенигсбергском совещании лично майор Васюк:

— Так, товарищи офицеры, у кого часы позорная штамповка, убрали немедля. Золотые, с финтифлюшками — тоже долой! Отбирать и реквизировать не собираюсь, но явной буржуазности в строю не потерплю! Товарищи оперативники нам передали целую коробку отличных «котлов», говорят — спецзаказ, почти водолазные, для избранных своих оберстов заботливые немцы приготовили. Ну, оберстам уже без необходимости, а нам пойдут для четкости восприятия времени и выполнения поставленных задач. Вручаю на память о славном городе Кёнигсберге, поверженном при нашем непосредственном участии. Терсков, что ты мнешься? У тебя это разве часы? Это недоразумение, а не прибор четкого хронометража. Замок штурмовал, мог бы куранты там какие на память сохранить…

Часы оказались действительно отличными, что днем, что в темноте — стрелки и цифры отлично различимы. С иными наградами, конечно, после «залета» у моста выйдет уже не очень. Но о том жалеть смешно…

…Сняты фугасы, двинулась колонна дальше. Ожила рация — проверка, «Товарищ „Терек“, веди без спешки, но не задерживая».

Вот он, Пойз — короткая улица у едва заметной высоты, обозначенной «14,7». С десяток добротных домов, ну два, наверное, считались добротными — уже догорели, остовы едва дымятся. На улице смятая гусеницами немецкая машина, второй грузовик уткнулся радиатором в стену, кузов разнесен, дальше перевернутые повозки, убитые лошади — наверное, наши штурмовики вчера прошлись по отходящим фрицам, «причесали».

«Тридцатьчетверки» и бронетранспортер с зенитным автоматом проходят улочку, занимают позицию впереди. Разведка и саперы привычно проверяют дворы и дома. Колонна — ценные связные и штабные машины, оперативный состав и прочее, ждет на дороге — еще не хватало вляпаться ненароком, столкнуться с группой очумевших фрицев.

— Нет тут некого, — сказал Митрич, озирая в оптический прицел винтовки близлежащее пустынное поле и маленькую рощу.

— Теперь-то откуда им быть, с вида твоего винтаря и мыши поховались, — заверил высунувшийся из люка Грац.

— Ну и хорошо, что нету, успеется и с мышами, и с фрицами, — сказал Олег, обозревая в бинокль поле, дорогу с аккуратными столбиками ограждения, тоже аккуратную и явно никем не занятую свежую траншею у развилки. Накопали немцы, а оборонять уже силенок нет.

Из ближайшего дома выскочили саперы — довольно суетливо, что-то разнервничались «линдовцы».

— Товстарлентат, тут это…

— Опять фугас, что ли? — удивился Митрич. — Во фрицы напихали, щедровато.

— Да не, тут хуже. Политическое дело. Товстарлентат, вы сами гляньте.

Политических дел Олег опасался. Собственно, кто их не опасается — вон, башка Граца мигом исчезла, десантники молчат, саперы, даром, что в стальных нагрудниках и порядком повидавшие, бледновато топчутся у двери. Одному Митричу похер, он по опыту и возрасту к любым проблемам равнодушный.

— Дед, давай со мной, а?

Автомат Олег брать не стал — судя по виду саперов, оружием тут не отобьешься. Митрич, кряхтя, спрыгнул следом, все же понадежнее будет.

— Прямо тута, — прошептал сапер, без нужды трогая висящий на груди ППШ. — Мы глянули и сразу назад.

Старший лейтенант Терсков решительно вошел в дверь, шагнул дальше, и почувствовал, что решительности резко убавилось.

…В комнате было тепло, еще тлели поленья в камине, шторы наглухо задернуты, пахло чем-то мясным, тминным… и страшным.

Стол сервированный: с тарелками и закусками, овальным блюдом с ровными ломтиками мяса, на скатерти витая хлебная корзинка, у стола пустые стулья… На диване люди, молчат…

Сидела немка в нарядном платье, кружева у горла, две девчонки к матери привалились — лет десять и двенадцать. С бантами, похожие, аккуратненькие, как те столбики у дороги. Это если в лица не смотреть. И на руки, бессильно откинутые, залитые кровью у запястий. Мальчишка на полу у дивана скорчился. Совсем клоп, года три, наверное, лямка штанишек с плеча сползла, рубашка выбилась, лужица рядом. Хозяин тоже на полу — здоровенный был немец, костистый, уже немолодой, растянулся во весь рост, пол забрызгал — здесь не столько кровь, как мозги разлетелись. Карабин рядом лежит.

— Это не мы, честное слово, — пробормотал сапер.

Олег кратко выругался.

— Дмитрук, ты ошалел, что ли? — цыкнул зубом Митрич. — А то мы тебя не знаем? Вот прям немедля и заподозрили. Сами они, фрицы-то. Зарезал семейство хозяин, да себе череп разнес. Вон — в рот выстрелил.

— Да как детей-то своих… — прошептал второй сапер, совсем молодой.

— Фашисты, они… — Олег кашлянул, почувствовав, как к горлу подкатывает горькое, желудочное — смотреть на диван второй раз не надо было. — Они… он им бритвой вены полоснул.

Бритва лежала у хлебной вазы, протянулась по крахмальной скатерти ровная дорожка кровавых капель, сбоку салфетка смятая. Обтер бритву, значит, хозяин.

— Совсем со страху ума лишились… — все еще не веря, пробубнил сапер, но тут Митрич ткнул его прикладом винтовки:

— Цыц!

Донесся чуть слышный, мышиный звук. Ой, вот кто тянул Граца за язык, чего он мышей вдруг поминал⁈

— Малый-то еще, похоже, не отошел, — пробормотал Митрич.

Олег едва успел подхватить брошенную дедом винтовку — Митрич упал на колено, крутанул маленькое тело на полу.

— Бинт! Жгут давай! Живо!

Ругаясь, торопливо перетягивали мальчишке руки выше рассеченных запястий.

— До врача я, живо донесу, — известил Митрич, подхватывая кукольное тельце.

— Давай, — старший лейтенант Терсков успел себя пересилить — потрогал шеи у сидящих на диване. Нет, нету пульса, да и так сразу видно — мертвы. Как же малый еще дышит? Там у него и крови-то… вены с ниточку. Может, потому и промахнулся бритвой папаша?

Пришло начальство, осмотрелось, помолчало. Потом Коваленко сказал:

— Да, нацисты. У нас тоже такие водятся. Ни своих, ни чужих детей не жалеют.

— Фанатизм, — кивнул майор Лютов.

Майор Васюк высказался еще короче, грубо, но точно.

Размещался отряд в Пойз по сараям, конюшням и прочим строениям, в натопленный нехороший дом никто не заходил — слух среди бойцов и командиров мигом прошел, еще до того, как саперы тела хоронить вынесли.

Проверил позиции танков и прочего старший лейтенант Терсков, только потом, проходя мимо «ноль-второго», рискнул спросить у деда:

— Как там? У врачей-то?

— Так чего, жить будет, — сказал Митрич и невесело усмехнулся. — Нынче и медицина — ого, и доктор — дока. Зашивают и переливание делают прямо вмиг. Вот кстати, удивительное дело — немчик, а группа крови моя. Прямо даже странно.