Блокада. Запах смерти - Алексей Сухаренко

– Так ты тоже, крыса, мои продукты воровал? – удивился Дед.

– Зачем Николку крысой называешь? Нехорошо это, – спокойно отреагировал на ругательства парень.

– Значит, ты, полудурок, хочешь сказать, что твой дружок водил шашни с дочерью легавого, а с тестем не спутался? – по-другому попробовал прощупать его старый уголовник.

– Ванька никаких шашней не водил, – насупился Николка, – он обвенчался с Настенькой, и они теперь муж и жена.

– Выходит, ты не хочешь правду мне сказать, – нахмурился Дед, понимая, что вряд ли сможет получить от него признание. – Тогда мне придется его женушку проведать, может, она будет сговорчивей, чем ты.

– Не смей пугать эту чистую девушку своим видом ужасным! – вскинул испуганный взгляд Николка.

– Чем же я так ужасен? – удивился его эмоциональной реакции старый вор, понимая, что задел убогого за живое.

– На тебе грязи много, – встав напротив него и загородив собой выход из церкви, сказал Николка, – ты и за сто лет не отмоешься. Ты ее замараешь. А она чистая, у нее ребеночек скоро будет.

– Раз ты не хочешь мне правду про своего дружка рассказать, я пойду к его беременной женушке, – снова пригрозил Дед и сделал движение в сторону выхода.

Николка, подхватив с пола тряпку, замахнулся ею на старого уголовника.

– Не смей к ней идти, иначе я тебя тряпкой сейчас ударю! – Он продолжал загораживать дорогу к выходу.

Нецецкий, не ожидавший такого поворота, инстинктивно попятился. Однако вспомнил, что у него с собой оружие, вытащил револьвер и направил его на Николку.

– А ну, вали отсюда! – пригрозил, сделав шаг вперед.

– Нет, пока ты хочешь к ней идти, – твердо произнес Николка.

Нецецкий еще шагнул, уверенный, что полудурок все-таки испугается, но в тот же миг половая тряпка наотмашь хлестнула его по лицу.

– Сука! – заорал уголовник, инстинктивно нажимая на спусковой крючок.

Раздался выстрел, Николку бросило на пол. Левая сторона его груди обильно окрасилась в красный цвет.

«Прямо в сердце попал, – досадливо поморщился Дед. – Теперь нужно сваливать».

Сплюнув, он поспешно пошел во флигель – собирать вещи.

…Николке обожгло грудь, свод церкви закружился, и он упал, упершись взглядом в изображение Бога Отца, нарисованное в самой верхней точке купола. В тот же момент появилась баба Фрося, которая с улыбкой склонилась над Николкой, призывая его подняться.

«Как же она меня поднимет? У нее же сил не хватит», – подумалось Николке. Но, к его изумлению, рядом с бабушкой, в поле его зрения, появились мама и отец, которых Николка не видел с момента их расстрела сотрудниками ВЧК. Радость, охватившая парня, словно выросшие за спиной крылья, подхватила его и подняла навстречу родным объятиям. Николка уже не чувствовал боли, он, словно сахар, растворился в теплом, умиротворяющем чувстве – всепоглощающей любви и спокойствии. От свода церкви к нему протянулась сияющая световая дорожка, по которой он, в сопровождении родителей и бабушки, с любовным трепетом в сердце стал подниматься к Господу.

…Валерка возвращался из типографии, куда его посылал за очередной партией листовок Кощей, в хорошем настроении. Он опаздывал, потому что засиделся в типографии, но теперь, когда ему повезло выжить после засады на подстанции, он был в авторитете и мог себе позволить небольшие нарушения дисциплины. Подойдя к своему кварталу, парень остановился, чтобы завязать развязавшийся шнурок, и в этот момент мимо него проехали два «воронка». «Легавые», – тревожно промелькнуло в его голове.

Машины остановились у подъезда, в котором находилась их квартира-штаб. Из них выскочили работники милиции и забежали в подъезд. Валерка с замиранием сердца следил за тем, как в их жилище начали разбиваться стекла, а его приятели стали выпрыгивать на крышу пристройки в попытке улизнуть от милиции. Но безуспешно. Внизу уже ждали другие сотрудники, которые ловили прямо в руки спрыгивающих ребят и расталкивали по машинам. В квартире раздался выстрел, потом второй, и все затихло. Из подъезда вынесли раненого сотрудника милиции, затем выволокли отбрыкивающихся оставшихся «патриотов Ленинграда». Последним, с заведенными за спину руками, вывели Кощея. Лицо у атамана было разбито в кровь, глаза заплыли.

– Этого в управление на допрос, – распорядился в отношении Кощея майор НКВД, который, по-видимому, руководил данной операцией.

К нему подошел один из сотрудников и что-то сказал.

– Оставьте несколько человек на квартире в засаде, может, еще кто явится, – долетело до Валерки.

Парень тут же с ужасом представил себе, что бы с ним было, если бы он пришел вовремя или опоздал еще на полчаса. Он достал из-за пазухи две пачки агитационных листовок, полученные в типографии, и бросил их в железный ящик для мусора, стоящий неподалеку. Сначала хотел вернуться домой, но потом подумал, что его адрес наверняка выдадут арестованные приятели, и поэтому поехал в Волкову деревню, куда его один раз посылал Кощей. Валерка хотел предупредить тамошнюю группу об арестах и заодно, возможно, найти для себя там надежду на спасение.

Начинало темнеть, когда он оказался у знакомого флигеля. Постучался и тронул дверь. Та отворилась. Мальчик зашел внутрь и позвал хозяев, но ему никто не ответил. Валерка стал осматривать пустое помещение, одновременно своим воровским взглядом оценивая и те возможности, которые представляются в связи с отсутствием в доме людей. Откинув на столе полотенце, обнаружил тарелку с небольшим количеством черного хлеба и не удержался, чтобы не протянуть к нему руки. В тот же момент где-то совсем рядом раздался выстрел, и парень, подскочив на месте, пулей вылетел на улицу. Не успел он притворить за собой дверь, как со стороны церкви с револьвером в руке показался один из жильцов флигеля. Увидев парня, он быстро спрятал оружие.

– Тебе чего, пацан? – Нецецкий узнал курьера, которого к нему посылали.

Валерка со всеми подробностями рассказал о произошедшей облаве.

– А Курпатого с Зарецким не видел? – поинтересовался Дед, все не имеющий важной для себя информации.

– Нет.

– Ладно, паря, тебе надо затихариться на время. А мне нужно кое-что предпринять, так что бывай. – Нецецкий вошел во флигель, оставив Валерку за закрытой дверью, давая таким образом понять, что дальше тот должен думать о себе сам.

– Меня наверняка арестуют, – зашел следом за Нецецким во флигель Валерка, всем своим видом показывая, что рассчитывает на его помощь. – Свои же сдадут. А меня потом колоть начнут, кто еще с нами был и командовал нами.

Последняя фраза прозвучала как намек, и Нецецкий это моментально понял.

– Не выдержишь зуботычин? – внимательно посмотрел он на паренька.

– Не, я боли боюсь, – немного смутился Валерка под пронизывающим и холодным взглядом мужчины.

– Ладно, пойдешь со мной, – кивнул Дед, укладывая вещи.

Собравшись, они вышли из флигеля.

– Зайдем в церковь, поставим свечку перед дорогой, на удачу, – изменил путь Нецецкий, подталкивая перед собой Валерку.

Зашли в церковный полумрак. Валерка обежал взглядом помещение, сделал несколько шагов и неожиданно споткнулся о тело лежащего человека.

– Что это? – вскинул он вопросительный взгляд на Нецецкого, но в ответ услышал звук выстрела и ослепительную вспышку.

Покончив с ненужным свидетелем, Дед поспешил прочь из места, где ему пришлось столько наследить. Осторожно, стараясь не попадаться на глаза армейским патрулям, старый уголовник стал пробираться в город. Он не решился отправиться ни по одному адресу, который был известен арестованным подельникам, поэтому его маршрут определился сам по себе – он отправился к Христофорову в общежитие.

К месту проживания Бронислава Петровича Нецецкий подошел, когда полностью стемнело. Вахтер общежития – закутанная в несколько платков пожилая женщина, узнав, что посетитель к Христофорову, сразу засуетилась и лишь мельком взглянула в его документы. Это прямо указывало на то, что за короткое время Бронислав Петрович сумел стать здесь большим авторитетом. Правда, сам Христофоров с трудом скрыл свое разочарование при появлении Деда. Он собирался ужинать, и теперь предстояло разделить трапезу с ним, что совсем не входило в его планы. Кроме того, Бронислав Петрович помнил, что каждый приход старого вора приносил ему одни неприятности. Однако он, сделав над собой усилие, натянул маску радушного хозяина. Приветливая улыбка вскоре исчезла, поскольку Нецецкий с ходу сообщил об облаве. Видя, как изменился в лице Христофоров, Нецецкий, наоборот, обрел нормальное расположение духа. Старому уголовнику всегда становилось лучше, когда он видел, что кому-то рядом с ним плохо. Перекусив и выпив водки, которую Христофорову пришлось достать из загашника, Дед завалился спать на его кровать, предоставив Брониславу Петровичу самостоятельно решать проблему с местом отдыха.

Христофоров, наблюдая, как старый вор, погружается в дрему на его постели, почувствовал сильнейшее раздражение. Оно росло, накрывая его волной, от которой некуда было скрыться, и превратилось в злобу, исказив лицо Бронислава Петровича гримасой ненависти. Переполненный агрессией, Христофоров ощутил в себе потребность скинуть ее на какое-нибудь беззащитное существо. Точно такое чувство его обуревало, когда он рубил топором ту красивую девушку. И еще возбуждение. Бывший певец понял, что ему опять захотелось испытать это чувство. Ненависть и злоба, поднятые в нем Дедом, трансформировались в кровавое вожделение, которое полностью завладело его сознанием и уже не отпускало. Одевшись, Христофоров осторожно, чтобы не разбудить спящего Нецецкого, вышел из комнаты, предварительно положив в карман пальто пачку галет и плитку шоколада.