Записки беглого вора. Для Гадо. Побег - Павел Стовбчатый

— Сейчас я позвоню в одно место, он должен быть там, — быстро произнесла она и залистала свою книжку.

На этот раз звонок оказался удачным. Света моментально напустила на себя серьезный вид, вошла в роль. Тон ее при этом был независимо-одолжительным или почти таковым. Она как бы поддразнивала «бычка», сознавая в то же время, что «бычок» может и взбрыкнуться. Света явно нервничала; время от времени она щелкала своими длинными лакированными ногтями и прикусывала нижнюю губу.

Я не слышал отчетливо, что говорил он, — до меня долетали лишь отдельные слова и фразы, однако разговор затягивался, и этот признак, вкупе с ее словами и ужимками, подсказывал мне, что между ними шел некий завуалированный торг. По всей вероятности, «клиент» добивался от нее определенности, не желая тащиться на другой конец города вхолостую или ради одних улыбок. Конечно, зная её отношение к себе и имея пару неудачных встреч до этого, на его месте так поступил бы каждый.

Наконец они договорились, Света посмотрела на часы и сказала, что будет ждать его между десятью и одиннадцатью часами. «Возможно, но я бы хотела здесь», — добавила она напоследок и положила трубку.

— Всё в порядке… — сказала она мне и пояснила, что он настаивал на встрече у него. — Хотел прислать машину прямо сейчас. Шустрый! — Она замолчала, видимо почувствовав неловкость от всего того, что произошло и должно было произойти.

— Чего ты молчишь? — спросила Света, впервые назвав меня на «ты».

Мне показалось, она нуждалась в моральной поддержке, но пыталась скрывать это.

— Всё уже сказано, — ответил я, присаживаясь на диван. — Дело за малым…

Я скользнул взглядом по ее фигуре и вернулся к ногам. Они были слегка пухлые и ровные, в самый раз. Я мог уговорить ее «пообщаться» — вряд ли она стала бы упираться, однако меня что-то остановило, возможно, я не хотел расслабляться и тратить силы раньше времени.

Света подошла ко мне сама и присела рядышком, ближе, чем должна бы. Она ждала, я это почувствовал. Несла какую-то чепуху, совсем не относящуюся к делу.

— Как тебя зовут? — чуть слышно спросила она. — Я даже не знаю твоего имени. Одна кличка — Кот…

— Это не так мало. Андрей, — назвался я и невольно улыбнулся, уже догадываясь, что будет дальше.

Дальше последовало то, чего я никак не ожидал. Эта бестия стала расспрашивать меня про Гадо и выяснять наши с ним отношения. Она не теряла времени зря. В конце я получил почти неприкрытый намек на то, что мы можем поладить и разделить деньги на двоих. Их еще не было, но она уже делила! Ее коварство заставило меня внутренне содрогнуться, но я не подал виду. Мне было крайне интересно узнать, что конкретно она предлагает: убийство Гадо вслед за «клиентом» или же дешёвый обман, «кидалово»?

«Вряд ли она скажет мне об этом прямо, пока я не пересплю с ней, — подумал я. — Побоится. Она слишком умна, осторожна и расчётлива».

Только после ее намека я догадался оглядеть само уютное «гнездышко» этой пташки и оценить его как следует. Девка жила явно не по средствам, даже для специалиста по женским прическам. В захолустье не платят, как в Москве, здесь мало состоятельных дам и артисток, к тому же она слишком молода для настоящего мастера. Рука папы? Он давно умер и не был бизнесменом, сама говорила. Если я спрошу её об этом, она легко соврёт мне и затаится, станет ещё более осторожной и хитрой.

Ещё можно было изменить ход событий и, послав всё к чёрту, свалить отсюда с концами. Можно было… Впрочем, нет, чистый самообман, мы теперь вроде её заложников… Видимо, она это понимает, уже поняла. Бросив ее и послав все к черту, мы рискуем звонком в «контору». Кто помешает ей отомстить нам таким способом и застраховать себя?.. С «клиентом» как-нибудь разберётся, на худой конец переспит, если ещё не спала. Дела…

Я лихорадочно обдумывал ситуацию, не упуская из виду и свое пристрастие к анализу, высчету на опережение. Все, что я думал, могло быть только плодом моей больной фантазии, да. С другой стороны, она должна по идее иметь абсолютную уверенность в том, что мы не убьём её. Должна! В противном случае она действует вслепую и наобум, рискуя оказаться в яме рядом с «клиентом». Откуда у нее эта уверенность? Наши слова? Она знает нас всего несколько часов. Название станции нам известно, можем добраться и сами. Но она уверена, что мы не уйдем, еще как уверена. Лидер! Слабое место здесь. Надо только добраться до него и разбить её хитроумный план вдребезги.

От бессилия я вдруг почувствовал, что начал ненавидеть её. Злость моментально подхлестнула меня, и я начал действовать. Не церемонясь и не произнося лишних слов, я махом задрал ей халат и повалил на кровать. По ее глазам я понял, что она делает примерно то же, что и я, — предается любви по необходимости, но не ради наслаждения или в порыве. Впрочем, это отнюдь не помешало нам испытать кое-что в «затяжном полете»…

Когда она наконец обмякла и затихла, я почувствовал, как же смертельно я устал. Я старался, я очень старался, и мои потуги тут же отозвались эхом в моем ослабленном зоной организме.

Мне сразу захотелось спать, глаза закрывались сами по себе, как будто я принял дозу снотворного. Она еще молчала, вслушиваясь в свои ощущения, а я подумал о Гадо. Он поймет, что к чему, по времени. Должен понять. Возможно, даже постучит в стенку, как в тюрьме. Чтобы убедиться, что все в порядке.

Чтобы не заснуть, я дотянулся до брюк и достал из кармана сигарету. Она тоже протянула руку и расставила два пальца, рассматривая мои искусные татуировки, рассыпанные по всему телу…

Когда-то давно их сотворил один и тот же человек — литовец по кличке Граф. Борис Аненков. Он не был настоящим литовцем, зато был настоящим художником, мастером своего дела. Граф сидел за мошенничество в особо крупных размерах. Он умел подделывать любые печати и документы, но еще лучше он умел гримироваться и выдавать себя за делового либо режиссера. Первые кооператоры, эти партийцы-плуты с большой дороги, лезли в его пасть как глупая рыбешка, и он едва успевал заглатывать улов. Однажды, будучи в изрядном подпитии и «заведенный» умелыми людьми, Граф «вкатил» приличную сумму в карты.

Сумма была столь велика, что все ждали заката его лагерной карьеры и вовсю смаковали детали. Самоубийство, пахота на «барина» или отрыв к ментам — это все, что оставалось тем, у кого иногда «разбегалась рука».

Скорее всего, графу грозило первое. Он был слишком честолюбив и порядочен для иного. Времени для расчета оставалось чуть более десяти дней. Если бы эта сумма действительно имелась на свободе, его мать успела бы «перегнать» её с вольняшки. Но ее не имелось, была только треть. Об этом мне рассказал его друг, который пришел искать спасения через «отмазку».

Отыграть такую сумму назад было практически невозможно, тем более за десять дней. Графа «окрутили» не лохи, а настоящие «каталы», которые знали, что делали. Они редко упускали добычу из своих рук… Я сам не раз проделывал подобные фокусы. Вычислив «жирного» и амбициозного узбека-бобра или еврея, я засылал к нему молодого шпанюка, а затем подсаживался вместо него и «добивал» жертву до последних кальсон. О, эти ребята не спустят такой «куш» и будут тянуть резину до конца.

Всё это было мне хорошо известно, но я рискнул. Хотя должен был «отвечать» своими собственными деньгами и платить сразу, иначе те не сядут вообще.

Это было настоящее интеллектуальное сражение, за которым следила вся зона и которое я не забуду до конца своих дней!

Они нагло диктовали мне свои условия, и я был вынужден безропотно принимать их до поры до времени, Пять суток подряд мы почти не вставали с нар, поддерживая себя злейшим чифирем и засыпая всего на два-три часа в сутки. Игра шла на измор. Их было четверо, они постоянно подменяли друг друга, выматывая меня до предела. А мне не оставалось ничего другого, кроме как молчать и играть за четверых. Доверить свои деньги, игру кому-то я не мог, да и кому их можно было доверить, когда напротив меня сидели настоящие артисты картежного ремесла? Лишь на восьмой день, когда я отыграл почти половину суммы и почувствовал явный перевес, я продиктовал им свое и вынудил играть без сменки, один на один.

Я так и не успел добить соперника до конца — наступил день расчета, но Графу пришлось уплатить всего ничего, рублей семьсот.

Возможно, я спас ему жизнь, не знаю. Конечно, он мог проколоть какого-нибудь мента либо активиста и уехать с «довеском» на особый режим. Однако это не спасло бы его от бесчестия и огласки, лишь слегка скрасило бы позор.

В знак благодарности Граф сделал для меня многое, в том числе и эти татуировки. На них засматривались абсолютно все люди, особенно врачи и менты, когда мы проходили врачебные комиссии и стояли голыми на шмонах.

— Я тебе нравлюсь? — тихо спросила она после нескольких затяжек сигаретой, чуть привстав на постели и повернувшись грудью ко мне.