Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 5 (СИ) - Радов Константин М.

Чтоб не утонуть в океане старых злоупотреблений, все грехи прошлого великодушно простили. Уворованным в прежние царствования можно было пользоваться невозбранно — с условием, чтоб ни копейки больше не красть. Разумеется, такое преображение вряд ли возможно при отсутствии занесенного над головою топора; но частично сие орудие удалось заменить такими средствами, как Сибирь, кнут и конфискация. Что любопытно, отнюдь не эти наказания вызвали наибольший протест. Скандал возгорелся по поводу введенных мною вычетов из жалованья тех офицеров, чьи подчиненные мрут свыше обыкновенного или бегут в необычайном числе. Во флоте дошло до совместного демарша нескольких капитанов, большей частью голландцев и гамбуржцев: мол, ни контракты их, ни обычаи, принятые в цивилизованных странах, штрафовать за такое отнюдь не дозволяют. Полная оплата — или обходитесь без нас! К чести императрицы, она оказалась достаточно тверда и прислушалась к моему мнению, а не Головина, который склонен был потворствовать своим людям. Не обреталось среди них таких, которыми стоило бы дорожить — все желающие скороспешно получили абшид, а честолюбивые первые лейтенанты заместили в капитанском чине своих незадачливых начальников. Смею думать, Россия ничего не потеряла.

Вот после этого, да еще после назначения на каждый корабль или фрегат ученого доктора, наделенного правом прямого доклада высшему начальству при угрозе морового поветрия — дело чувствительно сдвинулось с той мели, на коей сидело много лет. Предписанные улучшения в содержании нижних чинов были проведены; неодолимые препятствия к сему, о которых велась бесконечная переписка, каким-то чудом исчезли. Кормежка исправилась; питьевую воду начали кипятить; больных стали отделять от здоровых; пойманных за отправлением естественных надобностей в трюме, вместо гальюна, пороли на глазах у команды линьками. Ничего хитрого — а смертность уменьшилась во много раз. Впрочем, я всегда утверждал, что победить это бедствие возможно. Надо лишь постоянно помнить, что люди, в особенности подготовленные и обученные, составляют наиболее ценный и дорогой ресурс.

В одном только меня ждало разочарование. Главою всей флотской врачебной службы мне виделся не кто иной, как Иоганн Бахстрем, автор трактата о цинге, раскрывшего тайну сего недуга. При первом удобном случае велел возобновить поиски сего достойного, но совершенно не оцененного в Европе ученого. И его нашли — но, увы, чуть-чуть мои люди опоздали. Оказалось, из Лейдена он действительно уехал в Литву, где служил личным врачом у Анны Радзивилл. Однако склонность к религиозному вольнодумству вооружила против него иезуитов — да так сильно, что даже Радзивиллы не смогли (или не захотели) своего человека спасти. Он брошен был в Несвижскую тюрьму и в застенке тайно удавлен.

Если кто скажет после этого, что Бог существует и, более того, вникает в человеческие дела, — ну как не рассмеяться над людской наивностью? Если Он позволяет творить сии мерзости своим именем, а на месте Ватикана еще не разверзся вулканический кратер, открывающий прямую дорогу в ад… Такая терпимость ко злу совершенно не отвечает христианскому представлению о Нем. Нет! Небеса пусты. Или еще хуже — равнодушны.

В первый момент у меня родилось острое желание нанять отряд гайдамаков и выжечь иезуитскую сволочь верст на сто вокруг Несвижа; но рассудок быстро взял верх. В мире столько зла и несправедливости, что бороться с каждым их проявлением значило бы уподобиться известному идальго из ла Манчи. Благородное мщение — удел народов, скрывающихся от цивилизации где-нибудь в диких горах; просвещенные обитатели Европы (и я среди них) руководятся в поступках презренною выгодой. Подвернется удобный случай сквитаться с последышами Лойолы — не премину отомстить; однако заниматься этим специально? Мои средства слишком ограничены. Да и жизнь, увы, не бесконечна.

Кстати, о выгоде. Тем же самым летом решилась, наконец-то, судьба Уилбуртауна. С появлением в Англии корабельного железа из Тайболы, новые хозяева бывшего моего завода сразу почуяли, чем это грозит — и побежали в парламент, жаловаться на недобросовестное соперничество и просить о заградительных пошлинах. А вот им шиш! Торговый трактат англо-русский, заключенный еще Остерманом, лежит на пути неперелазною скалой. Трактат, для Британии безмерно выгодный, рушить который по просьбе кучки железоторговцев не позволят гораздо более влиятельные суконные мануфактуристы. Когда его подписывали, такой ситуации никто не предвидел — теперь же пересматривать поздно.

Акции Заандамской кредитной компании, владевшей Уилбуртауном, совсем упали. Когда же стало известно о продаже своей доли графом Читтано, пошли еще ниже. Что покупатель — такой же мой агент, как и продавец, и вся сделка сводится к перекладыванию бумаг из правой руки в левую, совладельцам было знать не обязательно. Опасаясь грядущего банкротства, компаньоны тоже начали сбрасывать активы, и вот теперь-то они обесценилось по-настоящему. Более, чем вдесятеро против «тучных годов». Очень осторожно, чтобы, не дай Бог, кто-нибудь не разгадал игру и не поднял цену, скупили всю легкотекучую часть на подставных лиц.

Приехавший отчитываться Мишка Евстафьев сиял счастливой улыбкой, как медный грош. Или, все же, как золотой соверен? Суммы-то сквозь его руки проходили огромные.

— Теперь британским партнерам — пинка под зад?

— Зачем? Пусть походят в моей упряжке. Хотели на мне ездить, как на осляти… Самонадеянные глупцы! Теперь уже они сами в хомут затянуты. Чтоб из хомута этого вывернуться, надобно в кровь разодрать шкуру. Могут, конечно, попробовать — но полагаю, что смирятся.

Так все и вышло. Никто иной не мог предложить любезным партнерам лестницу, чтоб выбраться из долговой ямы. Кредитный груз тянул компанию на дно, как пловца — пудовая гиря. Значительную часть сих обязательств тоже приобрели мои люди (с большим дисконтом), и теперь выбор стоял между предъявлением заемных свидетельств к оплате и обращением в дополнительные акции.

Все прошло гладко: англичане покорились. Восстановив свою власть над заводом, я сразу сократил число мастеровых, переведя лишних в Россию. Зато приказал найти подрядчика на строительство портовых сооружений: Уилбуртаун должен был превратиться в складочное место и центр железной торговли для изрядной части Европы. Обработка металла сохранялась лишь в таком размере, чтоб компенсировать, при нужде, навигационные задержки.

Акинфий Демидов, бывший в ту пору в Москве и посвященный мною в перипетии сих коммерческих баталий, высказал сомнение: а стоит ли подобных трат и хлопот обладание этакой, по его мнению, пустышкой?

— Еще как стоит, Никитич! — Отвечал я. — Когда дело идет не о сырых произведениях, продать товар с выгодою бывает как бы не труднее, нежели его изготовить. Обширная сеть торговых связей, вот главное богатство сей компании! Кстати — ежели какие болты, или кницы, или что еще получится дешевле делать у тебя на Урале… Четверть мне, против цены для англичан — и мы поладим.

— Четверть — много, Александр Иваныч…

— Так ведь не полосовое железо. В расчете на пуд, готовые корабельные части дороже впятеро. Но получить правильную цену… Семь потов сойдет! Семейство Кроули-Гаскойн свои прибытки держит столь же крепкою хваткой, как хороший кузнец — поковку. Да и другие тоже не слабей. Растяп нету, не выживают они в тех краях!

— Все равно много.

— Ежели хочешь, сам попробуй. Делай корабельное железо, да и торгуй им в Европе. Чего проще?! Коли получится — буду только рад. Только увидишь: без местных посредников со связями не обойтись. Им же обобрать простодушных иноземцев труда не составит.

— На это охотников везде хватает. Однако… — Акинфий замялся, подбирая слова. Видно, что грубить сановнику на два ранга выше себя ему не хотелось, а выражаться деликатно властелин Урала не очень привык.

— Понимаю. Мол, невелика разница, наживается на тебе какой-то англичанин, или это делает граф Читтанов? Разница есть. Во-первых, англичанам ты отдашь от трети до половины — всяко больше того, что я запрашиваю. Во-вторых… Ты в каком году родился?