Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 5 (СИ) - Радов Константин М.

— Вот видишь, Александр Иваныч: трактат еще не подписан, а выгода от него уже налицо! Надо открыто встать на сторону правды и закона в европейской войне, разве посылку войск задержать до примирения с шведами. Французы нам заведомые враги!

— Англичане тоже не друзья. Равно как и цесарцы. Подобно сие восточному базару: кругом воры, и каждый торговец — обманщик. Однако сторговаться иной раз получается. А которая сторона правая… Не знаю. Думаю, что никакая. У нашей империи свои задачи, вот их и надо преследовать. Поменьше отвлекаясь на крики наемных зазывал.

— Все турок мечтаешь сокрушить? Это, конечно, в генеральном смысле правильно, только насчет возможности и своевременности сего — большие сомнения имеются.

— России не быть великой без Царьграда. Дело не сегодняшнего дня и не завтрашнего, но ежели мы с тобой забудем про него — потомки придут плюнуть на наши могилы. Истинно говорю: так и будет.

ВОЙНА И КОММЕРЦИЯ

Оттепель на исходе зимы, затруднившая мне путешествие в Москву, больно ударила по нашим военным планам. Ласси хотел взять Фридрихсгам посредством coup de main, перейдя море от Нарвы по льду. Однако погода сей прожект нарушила, вынудив отложить наступление до совсем уже теплых дней. Зато успех оного превзошел ожидания. Противники бросали позиции иногда при первых выстрелах, иногда — еще раньше, при появлении вдали конных разъездов наших; ни разу Левенгаупт и Будденброк не сделали даже робкой попытки заставить свои войска упереться и принять бой. Или, быть может, сделали — да только без малейшего успеха? Если так — насколько же низко пали шведы всего лишь за одно поколение! Были средь них когда-то неустрашимые воины, которые даже нам внушали трепет. Карл Двенадцатый сей ресурс тратил без счета: мостил шведскими костями литовские болота, удобрял трупами малороссийский чернозем… Видно, и на развод не осталось. Последние храбрецы пали под Вильманстрандом прошлой осенью. Далее тон у шведов задавали трусы.

Не позавидуешь генералам, коим всучили этакую армию. Но ежели ты настоящий военачальник — обязан с любой бедою сладить! Хоть молебны устраивай, хоть децимации. Хоть собственною рукою в бой гони: надень парадный мундир, шпагу вон, и вперед на врага! По крайней мере, умрешь не на плахе.

Нет! Шведы были глухи к голосу чести, и кончилось все для них, как надлежало. Это в армии. Ну, а на флоте обернулось еще смешней. Там робость обуяла обе стороны. Сначала Мишуков, потом Головин, возглавлявшие нашу балтийскую эскадру, делали все, от них зависящее, не исключая прямого нарушения приказов, лишь бы только уклониться от боя. Возможно, у адмиралов был резон: в конце концов, они лучше знали состояние кораблей, годность капитанов и умения матросов. Но ведь и на вражеской стороне им противустояла такая же бестолковщина! Обученные команды неприятельские выкосила гастрическая лихорадка. Набрали на их место — всяческий сброд, большею частью ни на что не годный. Все маневры шведского флота обличали решительное намерение любою ценою избежать баталии.

Вообще, бедность на людей была страшная. Равно у нас и у шведов. Рекрут до полков едва ли третья часть доходила. Частью от поветрия мерли, но гораздо больше бежали. И тут вдруг…

Да, именно вдруг. Вообразите: вся держава из сил выбивается в стараниях укомплектовать действующий против неприятеля корпус, а тут — приходят к императорскому дворцу громаднейшею толпою мужики и подают челобитную. Не денег у матушки-государыни просят, не льгот каких-нибудь: требуют поверстать их в солдаты!

Но единодушный вопль верных слуг царских, взбудораженных необыкновенным событием, гласит: «Нет! Не пускать!!!»

Безумие какое-то, правда?

А все дело в том, что челобитчики оказались беглыми крестьянами. Вот и взыграла в господских сердцах сословная корысть. И проскочила бы сия резолюция без единой зацепки, когда б я не представил Елизавете целое порта-фолио указов Петра Великого. Причем, по распоряжениям первого императора ясно, как день, выходило: помещичьи люди в солдаты поступать вольны!

Нрав у государыни — не отцовский. Переть противу всех, ломая несогласных через колено, совершенно не в ее духе. Впрочем, владельческих прав и батюшка старался не касаться: при всей необузданности Петра, границы своей власти он чувствовал. Дочь его, обязанная короною подданным, пренебрегать их мнением тем более не могла — и втайне это знала. Дело о челобитной императрица повелела рассмотреть Сенату.

Обычной волокиты не было и в помине: вопрос приняли к слушанию вне всякой очереди. Сама Елизавета почтила высокое собрание своим присутствием, что не так уж часто случалось. Судя по настроению сенаторов, меня ожидала полная конфузия: наших вельмож своевольствующий мужик приводит в ажитацию, подобно как свору борзых — пробежавший стороною заяц.

Вначале все так и шло: угрюмые старики один за одним высказывали мнения, что нельзя давать потачку подлому люду, что слабость ведет к безвластию и хаосу, что каждому надлежит пребывать в том сословии, в котором рожден, исправляя обязанности, к коим предназначен Всевышним. Один Григорий Чернышев осмелился возразить, что, дескать, рекрутский набор — дело земное и божественных предначертаний не нарушающее; а государь Петр Великий и впрямь не спрашивал хозяев, когда верстал холопей в полки. На то ему (не помню уже, кем) отвечено было, что ныне государство Российское, слава Богу, не в такой крайности состоит, как бывало в ту шведскую войну, и нужды в столь экстраординарных мерах не имеет. Я счел момент удобным для вступления в дебаты.

— Владельцы сих людей ничего не потеряют, ибо получат за них рекрутские квитанции, кои пойдут в зачет при будущем наборе. Армия, несомненно, выиграет: охотники эти, большей частью, мужики крепкие, ловкие и бывалые. Таким, после рекрутской школы, да одной-двух кампаний, прямая дорога в унтера. К тому ж, они повыносливей, против деревенских ребят, которые от гастрических лихорадок мрут, как мухи. А что касается высказанного тут стремления заткнуть любые лазейки меж сословиями, так это для государства вредно и опасно.

— Граф Александр Иванович, нет ничего вреднее и опаснее, чем смешение подлых с благородными. Самый верный путь к погибели земли русской — допустить холопью породу в наш круг! Кто раб по духу и по крови, тот рабом и должен оставаться, пожизненно и наследственно!

Престарелый фельдмаршал Трубецкой, не менее редкий гость в сенатском присутствии, нежели Ее Величество, на сей раз почел нужным прийти и высказаться. Свойственное князю сильное заикание почти совсем пропало. Видно, что разгорающийся спор задел его за живое.

Между прочим, а в чей огород сия филиппика? Она вполне приложима и к лейб-кампанцам (коих большинство из простых), и даже, страшно подумать, к известному всем «ночному императору»! Покосился на государыню: нет, не поддержит. Сама она не страдает сословной спесью, тому порукой — любовники ее из простых. Однако ссориться с высшей знатью не станет. Уже испытала однажды, как легко из наследницы престола превратиться в незаконнорожденную. Только посмей хоть малым чем обидеть шляхетство — опять в одночасье выблядком ославят. Чем же их, сукиных детей, сбить со следа?! Если немедля не переломить общий настрой — проиграю вчистую!

— Князь Иван Юрьевич, мы все тут рабы. Верные рабы Ея Императорского Величества, и да будет стыдно тому, кто дурно о сем подумает. Что же касается породы, в крестьянских жилах нередко течет благородная кровь, иной раз даже и княжеская. Entre nous — в моих деревнях только известных мне бастардов осталось не менее дюжины, а скольких я не знаю?! Люди слабы на грех: кто правом господина не пользовался? Вот ежели найдется среди нас такой — пусть встанет и скажет!

В ответ на сие ждал тишины. Однако получилось еще лучше. Встал племянник фельдмаршала, генерал-прокурор Никита Трубецкой: не затем, чтобы себя объявить безгрешным, а желая пресечь уклонение от предмета дебатов. Но ни слова сказать не успел, ибо ехидный обер-гофмейстер Салтыков опередил его, к общему веселью: