Золотая Колыма - Исаак Гехтман

Пароход направляется к расположенной у поселка Запятая пристани. На Запятой — склады Дальстроя, откуда распределяются грузы, полученные из Архангельска, с Лены, с Чукотки. Налево и направо от Запятой — новые пункты: Зырянка, Лабуя, Оротукан, Ягодный, Столбовая, Ларюковая, Спорный, Стрелка. Мало еще кто в стране слышал эти названия, их нет ни на одной географической карте, кроме карт Дальстроя. Между тем, каждый из этих пунктов — небольшой, но культурный центр, а в будущем город. В большинстве из них уже имеются клубы, электростанции и радиостанции, телеграф, телефон, рабочие поселки. А два-три года назад здесь еще бродили медведи и кругом стояла непроходимая тайга. Трудно было обозначить эти места на географической карте. Они настолько далеки и не изучены, что, например, всего три года назад было обнаружено неправильное расположение самой реки Колымы даже на карте Академии наук: река была нанесена на двести километров восточнее ее подлинного расположения.

Кавалькада наша медленно движется по равнине. Здесь — непролазная топь и зыбучие кочки. Лошади осторожно ставят ноги, ощупывают дрожащую почву и все же время от времени проваливаются в болото. Лишь после долгого пути мы, наконец, выбираемся на шоссе. Грузовые и легковые быстро мчащиеся автомобили то летят нам навстречу, то перегоняют нас. Здесь мы сразу чувствуем себя уже на культурной благоустроенной земле. И лошади, почуяв твердую почву под ногами, переходят на крупную рысь.

Еще десяток километров по шоссе, и мы достигли прииска Пятилетка.

В красивой горной долине, у обычного для золотых приисков горного ручья, перед нами развернулся целый индустриальный пейзаж. Пятилетка — один из крупнейших приисков южного горного управления. Здесь определяются уже контуры механизированной золотой Колымы.

На краю разрезов два экскаватора, вытянувши вперед головы, точно бронтозавры, непрерывно чавкают челюстями… Хриплый гудок, быстрый рокот мотора в будке управления — и экскаватор, с неожиданной легкостью поворачиваясь вокруг своей оси, ковшом вгрызается в скалистую породу. Затем поднимает ковш высоко вверх и, перенеся добрую тонну земли далеко в сторону, вываливает ее под откос, щелкая крышкой.

Один экскаватор заменяет сотню рабочих. Здесь экскаваторами отваливают сверху бесплодные «торфа», добираясь до золотоносных «песков». Золотоносная порода тянется в ширину на несколько десятков метров по берегам реки. Золото в песках видно иногда простым глазом. Смотритель участка показывает мне квадрат в несколько метров диаметром.

— Видите это место? Это наш «Госбанк».

В этом квадрате — везде богатое золото. Встряхнув на руке горсть взрыхленной земли, можно обнаружить на ладони несколько золотых «табличек». Недолго побродив на этом участке, я увидел даже на подошве своих сапог несколько прилипших зерен золота… Но таких участков немного. Так, на соседнем с «Госбанком» участке мы долго наблюдали, как промывальщик мыл в лотке землю. Он промыл десятки лотков и обнаружил лишь несколько микроскопических крупинок золота.

— Позвольте, — невольно удивился я, — да ведь тут, пока намоешь золотник, придется свернуть целую гору земли!

Левантин весело подмигивает.

— Вы рассуждаете, как тот мужик в старом анекдоте, что пришел в свою деревню с золотых приисков на побывку: «Ну, как, — спрашивают его соседи, — трудно золото добывать?» — «Трудно, — отвечает мужик, — сто тачек земли отвезешь, одну с золотом привезешь!..»

Левантин показывает мне только что принесенный с большой бутары мешочек с золотом.

— Вот видите, — говорит он, — не один десяток вагонов породы пришлось перемыть, чтобы насыпать этот мешочек!..

Мы идем дальше по прииску. Посередине его тянется длинная, почти в полкилометра, двухколейная рельсовая дорожка, по которой на проволочном тросе быстро катятся вверх к бутаре вагонетки с песками. Добравшись по настилу вверх, вагонетка опрокидывается в бункер и сползает вниз за новой порцией породы.

В бутаре ревет вода. Это настоящий искусственный водопад. Сотни тысяч кубометров воды проплывают за лето через бутару, промывая тысячи тонн земли. Прозрачная, как кристалл, горная вода с яростью набрасывается на грязную глинистую землю, рыча охватывает ее и крутит в бешеном потоке. Она обгладывает и обсасывает породу со всех сторон и волочит вниз по длинному жолобу, выложенному внизу решетками с отверстиями в медный пятачок. Под жолобом лежат чистые войлочные цыновки. С конца бутары спадает мутная желтая вода, уходящая дальше в русло реки. Совершенно прозрачная река после места промывки превращается в глинистый мутный поток и только на несколько километров ниже снова приобретает свою первоначальную чистоту.

Золото вместе с самыми тяжелыми камнями оседает вниз на дно бутары. Струя воды по дну смывает камни и гальку. Тяжелые золотые песчинки прилипают к войлоку цыновок. Они блестят, прекрасно отполированные природой, и только самородки выделяются на золотом фоне темными красноватыми пятнами.

— Неужели удается таким простым способом уловить все золото? — спрашиваю я начальника прииска Елистратова. — Разве в отвал, куда уходит все это громадное количество промытой земли, не проскакивает золото?

— Конечно, кое-что остается, — отвечает Елистратов. — В отвалах всегда имеется золото, но в сравнительно небольшом количестве. Отвалы допускают, впрочем, также эксплоатацию. Ведь промывать золото считается рентабельным, даже когда его содержится всего несколько сантиграммов на кубометр земли. Тогда пускают в ход драги… А у нас в отвалах довольно солидное количество золота. Но это дело будущего — вторая золотая очередь.

Василий Васильевич Елистратов — один из старых работников Колымы. Рабочий, коммунист, старый работник ЧК, — Елистратов специализировался на научной работе в геологическом институте и стал научно-образованным практиком-геологом. Трудно сказать, впрочем, что больше притягивает Елистратова: наука, золото или любовь к таежным просторам, к борьбе с суровой природой Колымы… Невысокий, худощавый, с бледным лицом неврастеника, Елистратов никак не подходит под стандарт таежных героев. Однако Елистратов — отважный, неутомимый исследователь и путешественник. Мало есть мест на Колыме, которые он не обошел бы на лыжах, пешком, на собаках или оленях… Скупо, как бы нехотя, и крайне просто Елистратов рассказывает об экспедициях, каждая из которых могла бы послужить темой для увлекательной повести.

— Пошел, значит, я в Амбарчик из Среднеколымска. Мороз стоит шестьдесят два градуса. Путь приходится самому прокладывать, никакой дороги нет. Поставишь собак на прикол, пройдешь по тайге с километр, вернешься обратно, потом собаки бегут по этой дороге. Скучно, знаете, это, особенно если раз тридцать в день так проделаешь… Однажды заснул у костра. Проспал часа четыре, чувствую, что ноги у меня какие-то деревянные стали. В кружке оставался чай, — так, знаете, льдом продавило дно; оно из плоского стало полукруглым. Белье мое, фуфайка, торбаза, штаны меховые отсырели и промерзли. Зуб на зуб от мороза не попадает, руки одеревянели. Едва хватило сил нарубить дров и костер разжечь… 23 сентября 1934 года вышел я из Среднеколымска, а 23 февраля пришел обратно. Был в пути ровно пять месяцев и покрыл две тысячи четыреста двадцать четыре километра. Вот и все. Что тут интересного?..

— В Амбарчике вот интересно, — помолчав, продолжает Елистратов. — Там в то время уже океанский пароход «Сучан» стоял, собираясь пойти на Медвежьи острова сменять зимовщиков. Я тоже решил на острова пойти. Меня интересовал вопрос о трансгрессии моря. Мои наблюдения, знаете, показали, что идет завоевание материка, и мне хотелось знать, являются ли Медвежьи острова отторженцами суши, когда-то завоеванной морем, или они самостоятельное образование… Жуткую, знаете, картину представляют собой эти острова!.. Я видел тундру, но такой не видал. Там буквально ничего не растет, кроме лишая на камнях… Идете вы по такому голому острову, ничего нет; темень, лед, ветер такой, что приходится ножом за землю держаться. И вдруг — приходите в совершенно благоустроенное помещение: стандартный дом в двенадцать комнат, прекрасная библиотека, радиостанция, баня, собачьи потяги, — вполне культурно. И живут там одиннадцать советских зимовщиков… В общем, знаете, интересно!..

Между тем, промывка идет полным ходом. После промывки дважды в день с бутар снимаются цыновки. С них аккуратно смывают и стряхивают золото вместе с оставшейся галькой. Эта золотая муть поступает на маленькую промывочную колоду. Старый опытный промывальщик лезет в колоду. Топчется сапогами в золотой каше и лопаточкой удаляет гальку и грязь. Остаток кладут в железный лоток и сушат на костре. Сухое золотое зерно, наконец, любовно ссыпают в мешочки.