Путешествие в Тунис - Дмитрий Добродеев

— Давай деньги! — сказала твердо, подобно ассасину. Он протянул послушно 20 динаров. Она прошла за занавеску, спустила халат — фигура старой зэчки, одно плечо выше другого, шрамы и вспухшие артерии. Груди, вскормившие не одно поколение арабчат. На ней — допотопные черные трусы. Прежде чем снять, сказала твердо: «Еще 10 динаров!» Он понял, что лучше не возражать, что он в плену. Послушно протянул динары. Она их спрятала под тюфяком, потом стащила черные трусы и приказала — давай!

Страшенный, заросший мохом живот. «А как же — мусульманки ведь бреются!» — хотел сказать, однако сдержался. Наверное, она принадлежала к касте неприкасаемых, которые и мусульманских обычаев не соблюдают. Достал пакет презервативов «Лондон-суперлюбрикейтед», она их вырвала — давай сюда! — вцепилась остатками гнилых зубов, пыталась разорвать, однако не получалось. Она измазала пакет слюной, но твердый английский целлофан не поддавался.

Тогда он обнаружил путь к спасению. Сказал: «Давай, потереби свою мочалку». Она раздвинула усохшие венозные конечности и стала теребить.

Какие там и сказки тыщи и одной ночи, и крестоносцы, взявшие Эдессу и Эдирну, Наполеон, дошедший до Газы, и Александр Македонский в Александрии! Скорее всего, французский спецназовец-парашютист, забредший ненароком в «Карти» и здесь подвергшийся разбойному…

…Как зачарованный, стоял над этой диковинной кушеткой, где старая разбойница изображала страсть.

Так сошлись пути Ближнего и Среднего Востока, тропы дервишей и «новых русских». Ленивая и вязкая жидкость сползла с полупривстатого и шлепнулась на глинобитный пол, чуть не задев оцепеневшего североафриканского таракана. Она же, шкуреха, совсем вошла во вкус и дергалась, подмигивая разбойничьим глазом.

— Прекрати! — велел он ей, и она, как ни в чем не бывало, поднялась с кушетки.

Подняв воротник пиджака, он прошлепал меж печальных ниш, ленивых старых потаскух и вышел за крепостную стену. Шофера, разумеется, не было, и он поймал другого. Это был настоящий мусульманин. Он уловил скорбный запах разврата, исходивший от гяура, и, брезгливо поджав губы, помчал обратно к отелю «Риад Палмс». Взял чаевые, не сказав «спасибо», и скрылся восвояси.

Весь следующий день он провел на балконе в неком оцепенении. Рваные серые облака неслись над Хаммаметским заливом. Погода была пасмурная, нетипичная для этих мест. А он все сидел в одних трусах, комкал письмо Инны и бормотал, подливая себе виски.

Неужели преступные половые инстинкты могут завести так далеко?

Так далеко.

Так далеко.

Так далеко.

К ужину понял: «Да, могут! Ну и что?»

Сразу стало легче на душе, он наскоро оделся, побрызгался одеколоном и пошел на выход.

(холл гостиницы «Риад Палмс», 11.5.96)

— Ты слишком много куришь! — сказала одна из двух подружек-путан.

— А вы — вы слишком красивы, — ответил он и достал очередную сигарку «Кафе-крем». Воистину голландец Генри Винтерманс делает сигары лучше, чем американец Свишер в Джексонвилле. Хуже его сигар «Кинг Эдвард» он ничего не курил. Но мировая вышка — конечно — швейцарец Зино Давидофф. Одесский еврей, осевший в Швейцарии. Галстуки, одеколон и прочая. Когда одна знатная француженка увидела, что он курит «Давидофф», то просто зауважала до крайней степени.

— Как вас зовут?

— Сара и Басма.

— Вы занимаетесь любовью за деньги?

Подружки дружно кивнули: «Мы стоим по 150 динаров штука».

— Вы что, рехнулись? Ведь здесь Тунис, а не Париж! Плачу по сто.

И после небольшой паузы:

— Басма и Сара, вы можете подняться ко мне в номер 1008, десятый этаж?

— Надо подумать. Слишком рискованно.

Слишком рискованно — это значит, что они не договорились с администрацией отеля. Что они — любительницы, дилетантки, дворовые собаки.

— Принеси-ка нам «Марлборо», — сказала Сара, — а то мы не можем курить эти поганые тунисские сигареты «Сфакс».

Он принес им «Кэмел лайт»: мордашки искривились в презрительной улыбке — наверное, верблюд на упаковке действовал на них так же, как Ленин на «новых русских».

— Что же ты принес, мил-человек, ну да шайтан с тобой!

— Господа, — сказал он решительно, понимая, что в этой словесной битве должен наступить перелом, — прошу пожаловать в мой номер. — Они снова переглянулись: «Портье, собака, смотрит. И эти дежурные — на этажах…» Его терпенье стало истончаться: «Ну ладно, подумайте, а я пойду на ужин».

Он вышел на террасу: погода в этот майский вечер была холодной и дождливой. Дождь моросил, и пальмы гнулись. В такую погоду даже на пляже не трахнешь. На пляже, под дождем? А ведь малышка Басма — ну просто копия «Обнаженной Махи», что у Гойи. Сара, конечно, тоже не старуха, но в свои двадцать уже пожухла. О, участь женщин этих широт!

Он продолжал насвистывать и думать за столиком. В тот вечер был тунисский ужин: туристы столпились у подносов, где возлежали: кишки, набитые требухой, баранье жаркое на косточках, кус-кус с финиками, печеные и жареные баклажаны, зеленые салатики и острые приправы. Под занавес — приторно сладкая баклава (пахлава).

— Чего взгрустнул? — спросил его москвич, подсевший со стаканом «Морнага».

— Да так, одна проблема есть.

— Ты слышал про систему «Виндоуз-95»? — сказал русский. — Она только что запущена Биллом Гейтсом, гениальным шефом «Майкрософта».

— Нет.

— А про новые возможности Интернета?

— Чего?

— Ну ты дикарь. Интернет — это же целый континент, ты плаваешь в нем не только ради игр, там есть к тому же корреспонденция, связь, новости… Это же, блин, новая форма общения, ты npocтo охренеешь!

— A-a, — хотел он возразить, — средства доставки стали лучше, но как быть с самим месседжем? Месседж, блин, где?

— Ты станешь «ньюби» — новопричащенным к Интернету, со временем ты станешь настоящим серфером — опытным пловцом в Интернете, ты сможешь познать серфинг на информационном хайвее…

На это возразить было нечем. С разбухшим животом он вышел в холл: девчонки курили, ждали.

— Ну как, пойдем?

— Мы предлагаем вот что. Давай приедем к тебе завтра. Возьмем паспорта, снимем номер рядом с тобой и займемся любовью.

— Да? — он сосчитал в уме: за номер еще сотню долларов, и после получасового секса они будут за его же деньги приводить туда других клиентов. Еще целые сутки. Невыгодная сделка.

И тогда одну из них осенило: «Давай поедем к нам в Хаммамет! У нас там квартира. Поедем на всю ночь!»

— В Хаммамет? Но это же за сто километров отсюда.

— Не сто, а семьдесят. Междугороднее такси «луаж» нас довезет за час.

То было предложение, которое грозило стать решающим. За день до возвращения в Европу. Он мог получить сильнейшее впечатление жизни — ночь с двумя красотками-финикиянками, либо — вообще расстаться с жизнью. Надо подумать. Хотя бы полчаса.

— Прошу вас подождать.

Поднялся в номер, сел на кровать, прикинул. Смертей в Северной Африке гуляет много, и он был очевидцем многих, и сам чуть выжил. В июне 71-го решил пойти в публичный дом в Каире. Шофер завез его в пустыню, а не в публичный дом. Там поджидали пятеро. Он чуть не проломил шоферу бутылкой голову, заставил повернуть. Потом узнал, что сотни британских солдат, а также туристов закопаны в песках под Хелуаном. Там их тела лежат навеки, мумифицируются в природной среде — при абсолютной сухости. Опять-таки — приманка — бабы.

И много, много других историй впечатляющих. Хотя бы под Москвой. Он вспомнил Люберцы — один из эпизодов своей биографии. Куда он ездил к Марине О. Вот до чего доводят путаны и поиск темных авантюр в предместьях городов второй половины XX века. На Земле. Планете странных испытаний.

Но как же с Хаммаметом? Он очень хотел бы дописать этот дорожно-транспортный рассказ. Теперь и это под вопросом. Налил в стакан противный и дорогой коньяк «Хин» (виски кончилось) и выпил залпом. Потом рассовал по карманам презервативы, фляжку с остатком коньяка и сигареты. Спустился в холл, где они ждали его.

Так как же с этой поездкой в Хаммамет, и что будет с текстом — дорожно-транспортным рассказом?

Басма, почувствовав его настрой, сказала по-арабски Саре: «Хуа хаиф». Что значит — «Он боится». И тут взыграло пустопорожнее мужское самолюбие, и он сказал: «Я не боюсь, я еду»!

Ночь, с 11 на 12 мая 1996 года. Междугороднее такси «луаж» мчит вдоль побережья. Фары высвечивают кусок шоссе да придорожные кусты. Беззвучные стада комариков и мошек влипают в ветровое. Плевочки жизни застывают на ночном ветру. Море плещется вдали.

Дорожка луны поблескивает многозначительно. На убыли она или на прибыли? Гурджиев говорил, что именно туда, к пухлой страдалице, отлетают души после смерти, и там служат пищей сему бледному растущему телу. Они там стонут и молят о пощаде, однако луна (не она ли есть ад?) их молча переваривает… Земля перерабатывает тело в гумус, пока луна дожирает субстанцию души — в своих особых целях… Да, молодцы магометане. Недаром поклоняются луне и полумесяцу. Приливы и отливы, и регулы у женщин — лишь часть ужасной правды.