Путешествие в Тунис - Дмитрий Добродеев

— Как вас зовут? — Наташа. — Давайте встретимся. — Да я бы с удовольствием, но через час мы уезжаем в Сахару. Поездка — на два дня. Все говорят — что там неописуемо красиво.

— Действительно красиво! — и я попрыгал дальше.

За поворотом — запахло теплым конским пометом, раздалось ржание, а сухонький подросток (как оказалось, лет 17) мне помахал и крикнул на чистом немецком: «Комм райтен!» Не хочешь покататься?

Так я познакомился с Баркукшем. Эта встреча сильно отразилась на моем тунисском маршруте и даже — на траектории последующей жизни.

— Мистер, да что ты такой печальный? — сказал мне по-немецки Баркукш.

— Да так чего-то. Много с русскими бабами общался. В Сахаре.

— Да плюнь ты на баб. Посмотри, какая лошадь!

Он подвел меня к камышовому сараю, запрятанному в дюнах. Здесь стояли две лошади (как потом выяснилось — кони) и один верблюд. А также — маленький ишак, но это не в счет.

Он потрепал гнедого коня и произнес волшебное слово — «Каммус». — Почем час езды? — Восемь динаров.

Он поддержал стремя, и я с натугой взгромоздил свои килограммы на спину Каммуса. Конь, однако, сдюжил, не шарахнулся.

Баркукш сел боком (ноги на одну сторону) на ишака, свистнул, и мы пошлепали — огородами, огородами, к неведомому тунисскому Котовскому.

Немецкие туристы дивились на нас. Я был для них хорошим рекламным подтверждением, что даже неспортивный идиот способен ездить на коне. Говорят, после этого у Баркукша дела пошли.

Мы проезжали по аллеям трехзвездочного отеля «Алисса», потом задами, царапаясь о кусты (то ли мимозы, то ли жасмина), распугивая приблудных арабских кошек (их тут уважают, в отличие от собак). Езда на коне после первого шока даже понравилась.

Незаметно, сама собой, выпрямлялась спина, напрягались ягодицы, и колени крепко сжимали круп коня. Эротическое чувство от сотрясений, от контакта и от тепла — было несомненным.

Стало понятным отношение к лошадям — всех тех бесчисленных больших и малых — дворян и крестьян, кочевников и скотоводов — которые веками имели дело с лошадью.

Переход на автомобиль был подобен переходу от живой бабы к искусственной, которая имеет больше программ и вариаций, но не обладает главным — жизнью.

Когда мы проезжали мимо второго коня, он начинал дергаться и оглашать воздух ржанием. Верблюд Ашур в пустыне тоже нервничал, заслышав брата.

Я прилагал все усилия, чтоб не сверзиться… И так по новому кругу. Когда мы омочили копыта в море, я вспомнил:

1. Чингисхана, который рвался к Атлантике — омочить копыта, но так и не дошел.

2. Анжелику, маркизу ангелов, которая у моря на коне ждала графа де Пейрака, и

3. Конармию, которая всех сильней от тайги до британских морей. До британских морей, впрочем, не дошла, не дошел и Жуков в 45-м, хотя было искушение на — танках.

— На коне здесь утром нельзя, — сказал Баркукш, — свободный выезд на пляж лишь вечером. Туристы не купаются.

— А кто из туристов всех лучше?

— Немцы и швейцарцы, однозначно. Лучше всех платят.

— А русские?

— Не знаю, их мало пока. Загадочный для нас народ.

— А французы?

— О, это ужас… они еще хуже, чем мы, арабы. Платить совсем не хотят.

— А трахать кого лучше?

— Опять-таки немок. Они шармуты (бляди) хорошие, с ними проблем нет.

— А арабки? — Он обернулся: лицо его осветилось радостной улыбкой: — За это! — и он провел пальцем у горла.

— А как же все-таки трахаются местные?

— Только туристок, приезжих.

— А проститутки свои тут есть?

— Ну это ужас, просто ужас. Они живут в квартале «Карти», все страшные старухи — за 40 и выше.

— А сколько стоят?

— 15 динаров в среднем (выходит, 15 долларов).

Я живо представил себе этот «Карти»: прекрасную виллу на въезде в город, в жасминах и мимозах, приветливый слуга проводит меня внутрь, где на восточных подушках разлеглись красавицы в газовых шальварах и кисее. По моему мановению они послушно следуют в кабинет и там за 15 динаров (долларов) удовлетворяют все самые сложные желания.

Особенно привлекали в арабских женщинах — бритость всех мест, избыток сурьмы и прочей штукатурки на лице, а также нежный гортанный говор — не испорченный феминизмом и каркающим рыком западной цивилизации.

— Ну ладно, бывай, Баркукш, — я попытался слезть с коня, но без его помощи это не получилось.

— Приходи еще! — сказал он. — Только надень длинные штаны, а то сотрешь ляжки и запачкаешься впридачу.

Отмывши конский запах, хватив сто грамм, я налегке спустился в мавританскую кофейню. Здесь, в полутьме, я заказал кальян и кофе. А вскоре появился еще один гость.

Он вошел, поморгал белесыми ресницами. Среднего роста, в белом льняном костюме. Я сердцем почуял соотечественника.

Усевшись недалеко от меня на коврике, он заказал бутылочку «бухи» и кальян. Кинул дорогой — от Армани — пиджак на коврик, и на запястье его обнаружился золотой «Ролекс». Под воротом распахнутой рубахи — массивная золотая цепь. Рыжий, загорелое лицо густо усыпано веснушками. Затянувшись из кальяна, пробормотал «проклятый дождь».

— Зарядил минимум на сутки, — сказал я по-русски.

— Проклятый Тунис! — ответил он.

Завязалась беседа. Мой собеседник оказался Николаем Ивановичем Кашмановым. Уроженцем Ростова, русским мультимиллионером (в долларах, конечно). Его жизненный путь был типичен для этого поколения. Работал агрономом в совхозе, а в конце 80-х, при Перестройке, организовал кооператив по производству кроликов. На базарах продавал отдельно кроличье мясо и шапки. Дело пошло, он заработал первый «лимон». Теперь он имеет сеть супермаркетов в Петербурге, недвижимость в Финляндии и Лондоне. Красавицу-жену, троих детей и двух любовниц — тоже красавиц. Ельцина не любит, но терпит. Пока что.

Он оказался также любителем мировой истории, русской словесности и даже метафизических наук. За вторым кальяном (каждый — дымится в среднем по 45 минут) мы перешли от непосредственной российской проблематики к вопросам глобального масштаба.

— А что в Европе, — спросил он меня, — что в Германии?

Я вкратце изложил: «В мае 1996 года шквальные ветры перемен дуют в Европе все крепче. В Бонне обсуждается «шпарпакет» — пакет экономии. Страны Запада, или, как их принято теперь называть, «старые индустриальные страны», вступили в полосу затяжного кризиса. Симптомов много. Все указывает на то, что матушке Европе, как мы привыкли видеть ее столетиями, приходит конец. Кризис глобален.

— Значит ли это, что и континентальная, то есть Западная Европа станет скромнее, попросту будет беднеть?

— Конечно, и необратимо. Их золотая эпоха прошла.

Кашманов отложил чубук кальяна и, опрокинув стаканчик бухи, пригнулся к моему уху, зашептал: «Я тебе скажу по секрету: (он), Советский Союз, погиб, когда был на краю победы. Запад был смертельно болен, а Советский Союз — нет. Запад умирает от старости, а у Советского Союза (России) была юношеская болезнь, корь, однако она стала причиной досадной и глупой смерти. Если бы Перестройка удалась — всему миру можно было бы показать альтернативу… Ведь в 1991 году, когда Союз распался, Запад был уже на конце… Начинался глобальный кризис капитализма, который глупые советские мечтатели упустили… Это — большая потеря для всех народов мира.

Ответил я: «На западный мир накатывается расовый, культурный и религиозный кризис. Белый человек не может более зарабатывать, жить как прежде. Он становится злее, депрессивнее. Однако он уже не способен вернуться к старой модели, когда, несмотря на бедность, была семья, была групповая и общественная солидарность… Посмотри на поколение, родившееся после войны, в период процветания… на этих синтетических молодых людей, привыкших ездить на машинах, сидеть в барах для синглов-одиночек, а также наедине с собой у телевизора, утративших все органические способности — трахаться без презерватива, пахнуть естественным потом (проклятые дезодоранты!), испытывать политические и групповые страсти… нынешние, равнодушные, предпочитают ласкать себя, курить травку, торчать с наушниками в искусственной самоэкзальтации. Источаемая ими биоэнергетика настолько смрадна, что в Мюнхене и других городах Европы я чувствовал безумную, волчью тоску, которую не испытывал ранее и в катакомбах брежневской поры».

«И тут, — представь себе турок, румын и украинцев, неухоженных, но жизнестойких, они еще способны жить душою, способны рожать детей… Они опасны старым обществам смертельно. Их надо выгнать из Европы, ведь набежало их немало — миллионы. И это — первый этап катастрофического сценария. Люмпенизированные белые набрасываются на эмигрантов. Они их выгоняют с огромными потерями для экономики и демократии… однако это не спасает белых. Ведь все равно — они сами — ничто в постиндустриальном обществе»…