Охотники за каучуком - Луи Буссенар

— Не правда ли, друг мой? — ласково обратился Робен к пожилому негру атлетического сложения, занятому плетением гамака для одного из детей.

— Моя поедет с радостью с молодым господином Шарлем, — весело ответил старик.

— Черт возьми, я в этом не сомневаюсь. Мы начнем не мешкая снаряжать в дорогу голет «Люси-Мери», отберем лучших из наших матросов и отправимся на Арагуари.

— Значит, вы оставляете мысль об Ойяпоке?

— Да, до поры до времени; разве что ты будешь на этом настаивать, отец.

— Видишь ли, дитя мое, я хотел бы изучить эту страну. Старые исследователи рассказывали о ней столько чудес! И жаль, что наши современные путешественники не удосужились ее посетить[54].

— А я предлагаю Арагуари, ведь это будет французской границей наших будущих владений. Невозможно, чтобы две столь культурные нации, как французская и бразильская, поборницы прогресса и взаимной дружбы, длили этот географический нонсенс. С другой стороны, я немало времени потратил на изучение различных материалов и дипломатических нот, которыми уже полтора века обмениваются два правительства. И это дает мне надежду, что Арагуари, или река Винсент-Пинсон, останется французской.

…Неделю спустя инженер, его сын и пять членов команды спустились вниз по течению Марони до маленького поселка Спархуина. Там стоял на якоре голет, водоизмещением около двадцати тонн. Размеры судна не позволяли ему подняться по реке выше порогов Эрмина. Вообще-то береговое плавание в Гвиане от Марони до Амазонки не представляет никакой опасности даже для таких небольших судов. Но, к несчастью, оно является долгим и трудным из-за ветров и противных течений.

Как ни испытанна была «Люси-Мери» в мореходном деле, но и ей потребовалось восемнадцать дней, чтобы добраться до устья Арагуари. Она поднялась по реке, не испытав проророки, и стала на якорь там, где недавно останавливалась вижилинга.

Путешественники, как люди, умеющие дорожить временем, тут же приступили к исследованиям. Они оставили трех человек стеречь голет и отправились пешком, захватив с собой провиант и нужные для исследования почвы инструменты.

Сперва им попадались небольшие возвышенности, а затем они оказались на обширном плоскогорье. При помощи подзорной трубы, да и невооруженным глазом, оттуда можно было разглядеть пейзаж, убеждавший в справедливости описаний старых путешественников, особенно доктора Ле Блона.

Таким образом, как и писал Ле Блон, можно было бы проехать на пироге из Ойяпока до Арагуари, не увидев моря.

Позади и немного повыше этих озер идет полоса лесов на твердой почве, недоступной для наводнений. Ширина этой полосы меняется в зависимости от изгибов рек вплоть до подножия гор, но чаще всего прерывается на открытых равнинах, которые тянутся на некотором расстоянии от гор и от моря.

Инженер и его сын прежде всего обследовали некоторые из этих первобытных лесов, которые оканчивались у плоскогорья, и убедились, что здесь встречаются в изобилии каучуковые деревья нескольких видов.

— Вот и прекрасно, — воскликнул Шарль, — после многодневных скитаний в чаще лесов я стану серингейро[55].

Затем он добавил:

— Каучуковая промышленность будет одной из главных отраслей моего будущего хозяйства, но это еще не все! Взгляните: прекрасные саванны[56] тянутся до самого горизонта. Они так и просятся, чтобы на них пасти скот. Множество скота! Итак, решено, отец, я буду скотоводом и искателем каучука.

Тщательно обследовав местность — саванну и лес, изучив состав почвы и направление, в котором текли воды, путешественники отправились в обратный путь. Прикидка на будущее состоялась.

Они вернулись на Марони, сделав остановку в Кайенне. Шарль должен был сесть на пакетбот, идущий в Демерару, столицу Английской Гвианы. Предстояло зафрахтовать пароход, чтобы доставить на облюбованное место колонистов и оборудование. Ему посчастливилось встретить здесь расторопного капитана американского судна. Почуяв наживу, тот энергично взялся за доставку груза.

Шесть недель спустя корабль с пассажирами и грузом бросил якорь в устье Арагуари. С помощью голета, который был приведен на буксире, немедля приступили к перевозке грузов к месту назначения. Это потребовало нескольких рейсов. Прежде всего отвезли двадцать молочных коров с телятами, двух быков, нескольких овец, четырех свиней, кур, двух небольших степных лошадей. Ну, и всевозможные припасы. Предполагалось, что этого хватит до нового урожая или до прихода следующего корабля. Тут были ящики сухарей, мешки риса и маиса[57], коробки кофе, сахар, бочки вина и тафии, продуктовые консервы: мясо, овощи, рыба и т. д. Затем одежда, гамаки, сетки от москитов, оружие, упряжь, посуда, кузнечные инструменты, все материалы, нужные для золотодобычи, доски и бревна, уже готовые в дело.

Наконец прибыли и колонисты. Будущее население состояло, прежде всего, из главы семьи, его жены и четверых детей. С ними прибыли двадцать негров и двенадцать женщин. Всего тридцать восемь человек. И две собаки — Боб и Диана, два огромных и умных дога.

…Прошло шесть лет со времени раздела робинзонов Гвианы. Шесть лет труда, счастья и процветания. Раз в год жители Марони посещали колонию со странным именем Казимир. Выбрано оно было не случайно — в память старого негра, который некогда верно и преданно служил Робену — отцу. И раз в год казимирцы ездили в Марони, продавая в Кайенне свои товары и делая там нужные закупки.

В одно из таких путешествий Шарль отправился сам. Теперь он вернулся, и мы последуем за ним в его жилище. Но пусть слово «жилище» не вызывает в памяти читателя нечто похожее на европейские дома, тяжелые и громоздкие каменные коробки за семью затворами.

Невозможно было себе представить что-либо более легкое, кокетливое, воздушное, чем этот дом, окруженный отовсюду светом и воздухом. Ни дверей, ни окон, ни стен, да и к чему они здесь! Это просто навес из листьев, прекрасного золотистого цвета, непроницаемый для палящего солнца и для тропических ливней экватора. Двадцать столбов из дерева «пестрая лента» — внутри оно голубое, с полосками желтого и красного цвета — поддерживали крышу. Между столбами были развешаны красивые циновки, которые по желанию поднимали и опускали, как жалюзи[58]. К столбам робинзоны привязали изящные гамаки, свисавшие над великолепным полом из коричневого с желтым дерева, блестевшего, как зеркало. В центре — собственно комната, стены которой образовывали циновки из арумы. Циновки эти сплетались индейцами — последние в своем трудолюбии не уступали китайцам.