Охотники за каучуком - Луи Буссенар

Маленькую бортовую шлюпку подняли на палубу и плотно закрепили вверх дном. Судно развернули кормой к океану, чтобы маневрировать, когда вода начнет убывать, — только так можно устоять перед напором гигантской волны, когда она налетит с моря подобно урагану.

Якорные канаты были отпущены с избытком, в расчете на максимальную высоту вала. Это основная мера предосторожности, чтобы не пойти ко дну, в случае если опять запутается якорь, как было накануне, и не останется времени его вытянуть, когда нахлынет вал проророки.

Все готово, оставалось только ждать. Часы бежали, наступал роковой момент. Вскоре глухой рокот донесся с океана, точно далекий гром, к которому примешивались раскаты урагана.

Но вот шум возрос, стал звучным, грозным, оглушительным. Гребень пены вознесся издалека и рос, заполняя пространство от Северного мыса до берегов Мараджо. Это облако пены увенчивало собою гигантский семиметровый вал. Стена воды мгновенно встала отвесно, как скала, устремилась на приступ реки, спала и разбилась о Пунта-Гроса, вырвалась на равнину и с оглушительным грохотом распалась на тысячи брызг. Все это произошло внезапно и сильно, как взрыв.

Про-ро-ро-ка! Вот когда можно оценить всю точность этого слова-звукоподражания, какие нередко встречаются в примитивных языках!

Первые три слога и впрямь будто изображали рокот моря, когда вал несся к берегу, а последний слог — это удар всесокрушающей волны, которая все сметала на своем пути. Волна продолжала свой бешеный бег между островами. Зажатая проливами, она удваивала свою ярость, встречая препятствия, врывалась на сушу, размывала берега, потрясала своей белой гривой. Проророка кидалась на скалы, стремясь обратить их в пыль, на затопляемые ею острова, на вырванные кусты и деревья. Ничто не могло противостоять ей. Столетние деревья уносились волнами, обломки скал, глыбы земли — все это смывала вода.

Но мало-помалу далекий шум стих, прибрежные кусты вновь появились из волн, вода начинала спадать, как будто впитывалась в землю, течение замедлялось. На поверхности желтых вод остался только ковер пены, полный обломков и листьев, все это вздрагивало, словно варево, брызгавшее при закипании.

Море уже успокоилось, когда послышался издалека рокот второго вала. Он явился как и первый, но менее грозный, менее высокий, зато унес с собой еще больше обломков и пены, потому что бежал быстрее своего предшественника.

Третий вал — это просто высокая волна, она быстро прошла, замедлив свой бег перед тем, как рассыпаться.

Все закончено. Море, которое только что бушевало, теперь спокойно. Все длилось не более пяти минут.

Человек, наблюдавший этот потрясающий спектакль из надежного укрытия, мог бы подумать, что все живое здесь погибло. Но, однако, природа мудра в своих поражениях и победах, и самый ничтожный атом может уцелеть среди небывалого катаклизма.

Так же выстояло и маленькое суденышко в единоборстве с волной, прокатившейся на пятьдесят лье вверх по течению.

Поскольку Арагуари течет почти параллельно Амазонке, а устья их сливаются, то на этой реке также бывает проророка, и такая сильная, что на протяжении тридцати лье река меняет свои очертания.

И все-таки благодаря принятым мерам предосторожности и удачно занятому месту в маленькой бухточке вижилннга не только выдержала этот страшный прилив, но даже смогла им воспользоваться, чтобы продолжать путь. Мыс, который выдавался в реку, защитил судно и ослабил напор воды, хотя волна подняла вижилингу на семиметровую высоту. Кораблик, конечно, был бы разбит в щепки, если бы якорь на двойном канате — из пиасаба — не удержал его. Резко остановленный в тот момент, когда его подхватил вал, кораблик затрещал, завертелся, но остался на месте. Итауба, каменное дерево с берегов Амазонки, достойно своей репутации. Люди, крепко привязанные к мачтам, выдержали без особого вреда ужасный душ, затем вал исчез вдали с глухим рокотом.

Второй вал унес с собой кусок мыса, который исчез во мгновенье ока. Якорь запутался в тине и обломках.

Но что за беда! Третий вал уже совсем не страшен, наоборот — благодаря его помощи маленькое судно ускорило свое движение.

В тот момент, когда подошел третий вал, рулевой сильно повернул руль. Тогда вижилинга, которая уже не стояла носом к волне, круто повернулась, и капитан двумя резкими ударами ножа обрубил оба якорных каната, не заботясь более о якоре. Теперь без него можно обойтись.

— У нас нет времени его вытаскивать, — пробормотал моряк, — и потом, мы сможем за ним вернуться попозже. Отыщется в отлив!

Вижилинга, сделав полный оборот, помчалась по течению. Вскоре были поставлены паруса, и скорость движения еще увеличилась благодаря сильному восточному ветру.

Дальнейшая часть путешествия уже не содержала никаких приключений. Пользуясь двойной силой ветра и течения, судно делало восемнадцать километров в час и останавливалось только с наступлением ночи. После проророки оно прошло сто километров.

С рассветом кораблик продолжил путь. Берега реки сильно изменились. Болотистые отмели, поросшие манглиями, мало-помалу исчезли. «Лихорадочные деревья» попадались все реже, для них здесь мало соленойводы. Ведь морской прилив сюда уже не доходит.

Арагуари понемногу сужалась, но зато делалась глубже и прозрачнее. Дальше она текла между невысокими холмами — предвестниками пока еще далекой горной гряды. Воздух здесь ощущался как более сухой — никаких вредных насекомых, носителей лихорадки. Дышалось свободно, кровь нормально двигалась в жилах, и если бы днем не было так жарко, то трудно было бы вообразить, что вы находитесь под первым градусом северной параллели, то есть в ста одиннадцати километрах от экватора. Только те, кто побывал в удушливой атмосфере непроницаемого тропического леса, где реки теряются между гигантскими деревьями, смогут понять, с какой жадностью путешественник вдыхает этот пьянящий воздух.

Тем временем вижилинга, после долгих часов пути, подошла к природной гавани, несколько улучшенной руками человека. Там уже стояло несколько десятков судов разной величины и формы. Тут была коберта, водоизмещением в пятнадцать — двадцать тонн, низкая и широкая, как китайские джонки[51], нечто вроде плавучего дома, где семья проводит всю свою жизнь. Затем три эгарита, или речных судна, крытых соломой. Четыре или пять уба, длиною в четыре, шесть и десять метров, — удлиненные, выдолбленные из одного ствола. Отличный паровой катер, светло-серого цвета. На корме его красовалось выведенное золотом название — «Робинзон», машина была укрыта навесом из парусины.