Девушки из Шанхая - Лиза Си

— Кто это? — спрашивает Мэй.

Мне приходится задуматься — так далека я от всего, что происходит вокруг. Я задумалась над словом, которое мне раньше не приходилось произносить.

— Беженцы.

Услышав это, Мэй хмурится.

Из моего рассказа получается, что это оказалось для нас полной неожиданностью, но так оно и было. Мэй не обращает внимания на то, что происходит в мире, я разбираюсь в этом чуть больше. В 1931 году, когда мне было пятнадцать, недомерки вторглись в Маньчжурию с севера и установили марионеточное правительство. Год спустя они пересекли Сучжоу и вторглись в район Чапэй, прямо напротив Хункоу, где мы живем. Сначала мы решили, что это фейерверк. Папа взял меня с собой в конец северной Сычуань-роуд, и мы увидели, что там происходит в действительности. Ужасно было смотреть, как взрывались бомбы, но еще хуже — видеть приезжих, которые как ни в чем не бывало выпивали, жевали сэндвичи, курили и смеялись над этим зрелищем. Не получив никакой поддержки от тех, кто обогатился в нашем городе, Девятнадцатая китайская армия дала ответный бой и спустя три месяца одержала победу. Чапэй был полностью восстановлен, и мы позволили себе забыть об этом.

В прошлом месяце выстрелы прозвучали в столице, на мосту Марко Поло.[11] Это стало официальным началом войны, но никто не думал, что мелкие разбойники так быстро заберутся так далеко. Пусть забирают Хэбэй, Шаньдун, Шаньси и часть Хэнаня, думали мы. Им потребуется время, чтобы справиться с территорией таких размеров. Только упрочив свое положение и подавив восстания, они решатся продвинуться на юг, в дельту Янцзы. Те бедняги, которые будут жить под чужим правлением, станут ван го ну — рабами, потерявшими свою страну. Мы еще не знаем, что череда беженцев, пересекающих вместе с нами Садовый мост, тянется на десять километров в сельскую местность. Этого мы еще не знаем.

Во многом мы смотрим на мир так же, как тысячелетиями смотрели на него крестьяне. Они говорили, что горы высоки, а император — далек, имея в виду, что их не касаются дворцовые интриги и государственные дела. Мы в Шанхае точно так же полагали, что то, что происходит в остальном Китае, нас трогать не должно. В конце концов, страна у нас огромная и отсталая, а мы живем в существующем на основе договора порту в подчинении иностранцев, так что технически мы даже не являемся частью Китая. Кроме того, мы верим, что даже если японцы доберутся до Шанхая, наши войска дадут им отпор, как это и произошло шесть лет назад. Но у генералиссимуса Чан Кайши другие планы. Он хочет, чтобы сражение с японцами произошло в дельте Янцзы, где он сможет поднять народное сопротивление, одновременно настраивая население против коммунистов, поговаривающих о гражданской войне.

Разумеется, пересекая Садовый мост и поворачивая в Международный сеттльмент, мы об этом ничего не знаем. Беженцы бросают свои вещи, лежат на тротуарах, сидят на ступенях банков и толпятся на набережных. Туристы стоят и смотрят, как наши самолеты пытаются разбомбить японский флагман «Идзумо», эсминцы, минные тральщики и крейсеры. Иностранные коммерсанты и закупщики переступают через все, что попадается им под ноги, не обращая внимания на то, что творится в воздухе, как будто подобное случается каждый день. Настроение у всех одновременно отчаянное, праздничное и безразличное. Бомбежка — скорее развлечение, потому что Международный сеттльмент является британским портом и, следовательно, не подвергается угрозе со стороны японцев.

Возчик останавливается на углу Нанкин-роуд, мы платим ему и присоединяемся к толпе. Пролетающие над нами самолеты встречают аплодисментами и одобрительными возгласами, но когда очередная бомба промахивается и падает в Хуанпу, одобрительные возгласы сменяются разочарованием. Все вместе кажется забавной и довольно однообразной игрой.

Мы с Мэй пересекаем Нанкин-роуд, держась подальше от беженцев и поглядывая, во что одеты местные и приезжие. У отеля «Катай» мы встречаем Томми Ху — на нем белый костюм, соломенная шляпа сдвинута на затылок. Он в восторге от встречи с Мэй, она немедленно принимается заигрывать с ним. Мне приходит в голову, что они наверняка собирались здесь встретиться.

Я перехожу дорогу, чтобы оставить Мэй и Томми наедине — они склонились друг к другу, нежно взявшись за руки. Дойдя до «Палас-отеля», я слышу за спиной грохот. Еще не осознав, что это, я инстинктивно пригибаюсь. Люди вокруг меня падают на землю или бегут в здания. Я оборачиваюсь к Бунду и вижу, что там планирует один из серебристых китайских самолетов. С одного из японских кораблей стреляет зенитная пушка. Вначале нам кажется, что мелкие разбойники промахнулись, и несколько человек кричат что-то одобрительное. Затем мы замечаем валящий из самолета дым.

Подбитый самолет делает вираж над Нанкин-роуд. Видимо, пилот понимает, что сейчас произойдет катастрофа, потому что внезапно он отпускает две бомбы, расположенные на крыльях. Кажется, что они падают очень долго. Я слышу свист и чувствую толчок, от которого все внутри переворачивается, потом происходит оглушительный взрыв. Первая бомба падает у отеля «Катай». Перед глазами все вспыхивает белым, я глохну, а легкие перестают работать — как будто взрыв лишил мое тело способности действовать. Секунду спустя вторая бомба пробивает крышу «Палас-отеля» и взрывается внутри. На меня сыплются осколки, обрывки бумаги, куски кровавого мяса и оторванные конечности.

Говорят, что хуже всего в бомбежке те секунды абсолютной беспомощности и тишины, что наступают сразу же после взрыва. Как будто — наверное, это выражение существует во всех языках мира — время замирает. Со мной происходит именно это. Я прикована к месту. По улице плывут волны дыма и пыли. Внезапно я слышу, как осыпается стекло из окон отеля. Кто-то стонет. Кто-то кричит. И тогда улицу охватывает паника. Над нами летит еще один бомбардировщик. Минуту спустя мы слышим еще два взрыва. Как выясняется позже, бомбы упали на пересечении авеню Эдуарда VII и Тибет-роуд. В результате этих четырех взрывов были ранены, изувечены и убиты тысячи людей.

Я тут же думаю о Мэй. Надо найти ее. Я переступаю через изуродованные тела в рваной окровавленной одежде. Сложно сказать, беженцы ли это, местные или приезжие. Улица усеяна оторванными руками и ногами. Охваченная паникой толпа с криками вырывается из дверей «Палас-отеля». Многие из них в крови. Люди бегут прямо по раненым и убитым. Я присоединяюсь к толпе — мне надо вернуться туда, где я оставила Мэй и Томми. Ничего не видно. Я тру глаза, тщетно стараясь избавиться от пыли и ужаса. Я нахожу то, что осталось от Томми, — шляпа слетела с него вместе с головой. Я узнаю его по белому костюму. Мэй, слава богу, рядом нет, но где же она?!

Я поворачиваю обратно к «Палас-отелю», думая, что в спешке прошла мимо нее. Нанкин-роуд устлана телами погибших и умирающих. Несколько тяжело раненных мужчин стоят в центре улицы, пьяно пошатываясь. Некоторые автомобили горят, у остальных повылетали стекла. Внутри — раненые и мертвые. Повозки и трамваи переполнены ранеными пассажирами, стены зданий, рекламные щиты и ограды забрызганы кровью. Тротуары стали скользкими от крови и ошметков человеческой плоти. Рассыпанные по улице осколки стекла сверкают как бриллианты. Августовская жара усиливает плывущее в воздухе зловоние, от которого слезятся глаза и першит в горле.

— Мэй! — кричу я, надеясь услышать ее отклик в царящем вокруг хаосе. Я оглядываю попадающиеся мне тела. Столько народу погибло, как могла спастись моя хрупкая сестра?

И в этот момент среди запекшейся и свежей крови я вижу узор из белых цветов сливы на бледно-голубом фоне. Моя сестра частично погребена под обломками, которые я торопливо сбрасываю на землю. Либо она мертва, либо в обмороке.

— Мэй! Мэй!

Она неподвижна. Меня охватывает ужас. Я падаю на колени рядом с ней. Кажется, она не ранена, но ее платье пропитано кровью искалеченной женщины, лежащей рядом. Я наклоняюсь к ее лицу, белому как воск.

— Мэй, — говорю я ласково, — очнись. Давай, Мэй, очнись.

Она шевелится. Я продолжаю тихо говорить с ней, она открывает глаза, стонет и вновь опускает веки.

Я забрасываю ее вопросами:

— Ты ранена? Тебе больно? Можешь двигаться?

Она отвечает вопросом на вопрос, и я чувствую громадное облегчение.

— Что случилось?

— Упала бомба. Я не могла тебя найти. Ты цела?

Она шевелит одной рукой, потом другой, морщится, но не от боли.

— Помоги мне встать.

Я обнимаю ее за шею и помогаю подняться. Когда я опускаю руку, то вижу, что она залита кровью.

Вокруг нас стонут раненые. Кто-то молит о помощи, кто-то издает предсмертные хрипы, кто-то кричит от ужаса, увидев своих близких разорванными на куски. Но я много раз бывала на этой улице и теперь слышу, что фоном ко всему этому служит леденящая тишина, как будто мертвые впитывают в себя все звуки.