Революция и семья Романовых - Генрих Иоффе

Вся деятельность Ставки сосредоточилась на борьбе с врагом «внутренним». Генерал Алексеев вскоре после революции вспоминал: «В дни переворота мне сильно нездоровилось. Клембовский вел переписку, размеры которой возросли до крайности. Оперативная, военная часть отошла на задний план; война была забыта, впереди всего стали внутреннеполитическая сторона, судьба войск, двинутых к Петрограду под начальством Иванова, удержание всей армии в порядке»[99].

Однако изначально совершенно четкий замысел «экспедиции Иванова» под перьями некоторых историков превратился чуть ли не в свою прямую противоположность. Стали утверждать, что у царя, а следовательно, и у Иванова и мысли не было о расправе с революционным Петроградом, что генерал был настроен миролюбиво и намеревался восстановить нарушенный порядок главным образом посредством перетасовки правительства на основе все того же «министерства доверия». К тому же вся экспедиция была якобы организована во многом случайно, наспех, так, что более походила на некий водевиль и даже при желании вряд ли могла бы привести к разгрому революции.

Но разве не видно в замысле экспедиции Иванова некой копии «операции», которую царское правительство осуществляло, еще в 1905 г.? Тогда карательные эшелоны генералов Реннекампфа и Меллер-Закомельского, двигаясь по Сибирской магистрали, привели «к порядку» все, что попадалось на их пути. Николай II либо сам вспомнил об этом «опыте», либо кто-то из окружения услужливо напомнил о нем.

Как же в таком случае могла возникнуть версия о «либеральных» целях экспедиции Иванова? Истоки ее лежат в сложном переплетении событий 28 февраля и 1 марта, резко менявших всю ситуацию. И хотя они довольно подробно освещены в литературе, здесь необходимо их вкратце описать. Итак, эшелон генерала Иванова, в который погрузили Георгиевский батальон, 5-ю роту Сводного полка и полуроту Железнодорожного полка (всего примерно 800 человек), ушел из Могилева ранним утром 28 февраля, держа курс на Царское Село. Солдаты находились в полном боевом снаряжении, каждый из них получил по 120 патронов. Почти сразу же по выходе из Могилева эшелон утратил устойчивую связь со Ставкой, получая лишь отрывочные сведения о движении навстречу ему каких-то поездов, переполненных солдатами, «дебоширящими на станциях», отбирающими у офицеров оружие и т. п. Иванов сразу же решил приступить к «усмирению», используя свой богатый опыт времен первой революции.

По его приказу поезда останавливались, начиналась проверка билетов и документов, часть пассажиров, главным образом солдат, высаживалась. На некоторых станциях разыгрывались, например, такие сцены; один из задержанных смело кричал солдатам-георгиевцам: «Братцы, помните: свобода! Не помешайте, братцы! Помните: свобода, ура!» Нечто подобное повторялось не раз[100]. Иванов самолично расправлялся со смутьянами: приказывал ставить на колени, завязывать рот платком и т. п. Это выглядело несколько комедийно – Иванов напоминал гоголевского героя, который считал, что достаточно ему послать свою форменную фуражку, чтобы бунтующие мужики разбежались. Тем не менее, личное буффонство старорежимного генерала не следует смешивать со всем замыслом его карательной экспедиции.

Около 9 часов вечера 1 марта эшелон Иванова пришел в Царское Село. Вскоре Иванов был принят императрицей. Остается фактом, что именно после этой беседы он решил отвести свой батальон на станцию Вырицу (около 30 км от Царского Села). Известно, что в ходе разговора с Ивановым Александра Федоровна спрашивала у него о местопребывании царя, с которым она потеряла связь после его отъезда из Могилева. Имеются свидетельства о том, что императрица будто бы убеждала Иванова атаковать революционный Петроград, но вероятнее другое: скорее всего, речь могла идти о попытке соединиться с царем с целью оказания ему помощи. Во всяком случае, в одном из писем Александры Федоровны царю (не полученном им) говорится: «Я думала, что он (т. е. Иванов. – Г.И.) мог бы проехать к тебе через Дно, но сможет ли он прорваться? Он надеялся провести твой поезд за своим»[101]. Если этот план и возник, то почему он отпал? До Иванова дошли сведения о подходе к царскосельскому вокзалу, где стоял его эшелон, частей 3-го стрелкового полка. Кто-то бросил гранату, раздались выстрелы. Не имея еще подкреплений, шедших к нему, Иванов решил предусмотрительно уклониться от возможного столкновения. К тому же некоторые железнодорожные служащие стали пытаться чинить ему препятствия в свободе маневрирования по путям. То же самое отмечалось и в других местах дислокации некоторых частей ивановского карательного отряда. Революционные волнения стали касаться и их. Иванов телеграфировал в Ставку: «До сих пор не имею никаких сведений о движении частей, назначенных в мое распоряжение. Имею негласные сведения о приостановке моего поезда. Прошу принятия экстренных мер для восстановления порядка среди железнодорожной администрации, которая, несомненно, получает директивы Временного правительства».

Между тем положение эшелонов, которые должны были сосредоточиться в районе Царского Села и поступить под команду Иванова, было следующим. Головной эшелон (с частями Тарутинского полка) дошел до места назначения – станции Александровской, эшелоны Бородинского полка находились в Луге, остальные растянулись между Лугой и Псковом и Псковом и Двинском. Эшелоны с частями, направлявшимися с Западного фронта, миновали Полоцк. Требовались примерно еще одни сутки для завершения «подтягивания» всех этих карательных сил к Царскому Селу. Но именно в течение этих суток (с вечера 1 марта и до позднего вечера 2 марта) произошли события, сорвавшие первоначальную задачу, поставленную перед генералом Ивановым.

Исходным пунктом этих событий было происходившее в Петрограде. Там старая власть пала, правительство перестало существовать (к вечеру 27 февраля), возник Временный комитет Государственной думы, фактически находившейся в зависимости от Петроградского Совета. В ночь с 1 на 2 марта между ними было достигнуто соглашение о создании Временного правительства. История его образования изучена довольно детально[102] и поэтому нет необходимости повторяться. Важно лишь отметить, что «левое» крыло Временного комитета Государственной думы, на наш взгляд, получило преобладающую роль в правительстве. Родзянко же вообще не вошел в него. Его претензии на премьерство были отведены, во главе Временного правительства оказался князь Г. Е. Львов.

Впоследствии Милюков сожалел о таком выборе, считая, что Родзянко, как более «сильная личность», оказался бы лучшим лидером. На склоне лет, в эмиграции, Милюков давал понять, что тут сыграли свою роль «старые масонские связи», которые в известной степени и определили создание во Временном правительстве группы в составе Г. Е. Львова, А. Ф. Керенского, Н. В. Некрасова и А. И. Коновалова. Некоторые данные, введенные в последнее время в научный оборот[103], дают основание предположить, что политическое масонство (возникшее в начале XX в.) могло здесь сыграть какую-то роль, посредством личных связей повлиять на формирование части Временного правительства. Но, конечно, не масонство определяло ход событий и выбор решений, как это утверждал, пожалуй, наиболее активный пропагандист «масонской концепции» английский советолог Дж. Катков. Не масонство определяло характер буржуазно-либеральной оппозиции, а, напротив, эта оппозиция полностью вбирала в себя немногочисленных масонов и использовала их в своих интересах. Львов, а также исподволь набиравшая силу «группа Керенского» (Некрасов и др.) оказались в верхних эшелонах власти отнюдь не по причине своих масонских связей. Главную, решающую роль здесь играл фактор политический. Несмотря на принадлежность к различным партийным группировкам, Львова, Керенского, Некрасова, Коновалова и др. еще до революции объединяло стремление к созданию центра, который мог бы сомкнуть либеральную оппозицию с соглашательским крылом массового движения. Теперь, в условиях быстрого развития революции, приведшего к возникновению меньшевистско-эсеровского Исполкома Петроградского Совета, влияние этого, по определению В. И. Старцева, буржуазного радикально-демократического блока, безусловно, должно было расти[104]. Не говоря уже о Родзянко, даже Милюков оказывался правее этого блока. Что касается Львова, то он представлял собой наиболее приемлемую фигуру для различных течений, которые все явственнее обозначались во Временном комитете Думы и формировавшемся Временном правительстве.

Впоследствии Родзянко, защищаясь от нападок монархистов, в уже цитированном нами письме в газету «Руль» уверял, что он «не возражал против экспедиции генерала Иванова», но узнал о ней «только тогда, когда она подходила к Вырице». А за это время ситуация изменилась так, что «не возражать» против «экспедиции Иванова» было уже просто невозможно. Все, кто оттеснили Родзянко, хорошо понимали это. На Иванова, по-видимому, решено было оказать соответствующее давление. Подтверждением этого может служить факт направления к нему двух полковников генштаба – Тилле и Доманевского, миссия которых сводилась к тому, чтобы убедить генерала-карателя в том, что вооруженная борьба с восставшими только осложнит и ухудшит положение, что порядок легче восстановить путем соглашения с думским комитетом и намечаемым им правительством. Об этом, по всей вероятности, хотел говорить с Ивановым и Гучков, который направился с Шульгиным в Псков к царю и который телеграфно согласовывал свою встречу с Ивановым (она не состоялась). Давление на Иванова оказывалось и кружным путем с другой стороны – через Ставку, которая, как увидим дальше, к концу дня 28 февраля совершила важный тактический поворот.