Убийца с крестом - Марсель Монтечино

— Тридцать пять долларов отдала за этот чертов маникюр сегодня утром на Беверли-Хиллз. — Она показала палец Голду и сразу же убрала, прежде чем он разглядел его. — Потом выхожу от маникюрши, отпираю свою тачку и — оба-на! — тридцать пять долларов коту под хвост!

— Жизнь трудна, Куки, — ухмыльнулся Голд, — особенно жизнь шлюхи.

— Не будь таким занудой.

Растопырив пальцы, она положила руку на крошечный столик и принялась чинить ноготь суперклеем.

— А кто она была? — спросила Куки, не поднимая головы.

— Кто «она»?

— Ну, девушка, которую я тебе напоминаю.

Голд молча наблюдал, как она наносит на сломанный ноготь тонкую полоску суперклея. Куки подняла голову и мельком взглянула на него.

— Это была филиппинка? — Ее внимание вновь сконцентрировалось на ногте. — Ты сказал, я похожа на нее — значит, она была смуглая. Латиноамериканка, может быть? Мексиканка? Итальянка? Эй, а не была ли это какая-нибудь еврейская шлюха?

Она вновь взглянула на Голда, потом еще раз — уже более пристально.

— Эй, Джек Голд, ну не будем говорить о ней, ты, вижу, не хочешь. Не надо вообще ни о чем говорить. Я всего лишь хотела...

— Она была черная, — сказал Голд.

— Черная! — Глаза Куки блеснули. — Как ты смеешь говорить, что я похожа на какую-то черномазую?! Я не могу быть похожа на черномазую суку! Ты на что это намекаешь? — В возбуждении Куки заерзала ногами: то раздвигала их, то опять клала ногу на ногу. По ее животу волной прокатывался едва заметный слой молодого здорового жирка.

— Куки, кожа у нее была очень светлая. Она была черная всего-то на одну восьмую. В Новом Орлеане таких называют окторунами[8]. Она из Нового Орлеана.

— Их называют окто... Как ты сказал?

— Окторун. Ну, как octo-pus, то есть осьми-ног, то есть с восемью ногами. А это негр на одну восьмую.

Куки обрабатывала восстановленный ноготь пилочкой — яростными движениями счищала лишний клей.

— Так она была красива, эта твоя окто-макаронша?

— Очень.

— Так вот почему я напоминаю тебе ее.

— Именно поэтому, Кук. — Голд затянулся сигарой и улыбнулся.

— И поэтому ты звонишь мне раз в три-четыре месяца: чтобы я приходила к тебе и расхаживала нагишом. И это возбуждает в тебе воспоминания о ней!

— Ну вот, Куки, ты и раскрыла мою самую страшную, темную тайну.

— Эй, Джек Голд, — Куки пожала плечами, — это еще не самое странное, что мне приходилось делать, уж были причуды и покруче. Но что ж ты не удержал ее? Тебе бы это дешевле обошлось, по большому счету!

Голд засмеялся, скорее даже фыркнул как-то безрадостно. Все чувства исчезли с его лица — в плохо освещенной комнате мотеля он выглядел вдруг постаревшим.

— Она умерла.

Куки вытянула руку и с удовлетворением осматривала результаты своей «реконструкции».

— Что ж, рано или поздно все там будем, — сказала она с отсутствующим видом. — Или я не права, Джек Голд?

Голд закинул ноги на стол и откинулся назад, так что стул накренился.

— Насколько я знаю, так оно и есть.

— Так не теряй же времени, пока оно у тебя есть, черт бы тебя драл! Развлекайся, гуляй, понял?!

Голд наклонился на стуле еще дальше и прижал свой стакан с виски к груди.

— А, так мы этим сейчас и занимаемся? Я сразу и не врубился, Куки.

11.52 вечера

Ночь выдалась жаркая и влажная. Эстер кое-как выбралась из бесконечных заторов на Сансет-бульваре и припарковала машину на узкой аллее у жилого дома, покрытого осыпающейся розовой штукатуркой. На крыльце ошивалось несколько молодых мексиканцев: бездельники передавали по кругу сигарету с марихуаной и бутылку «Спиньяды». Когда Эстер проходила мимо, один из них прищелкнул языком и остальные дружно заржали. Глядя прямо перед собой, Эстер подошла к исцарапанной двери в конце длинного вестибюля. Из-за двери орал телевизор — была включена испано-язычная программа. Эстер забарабанила в дверь, потом вновь, еще сильнее.

— Лупе, Лупе! Это я, Эстер!

Дверь приоткрылась, и наружу выглянула хорошенькая латинка с «хвостиком» на голове и в футболке с надписью «Universal Studio Tour».

— Сейчас-сейчас, Эстер, я как раз малышку укладываю. Она простудилась и все время просыпается.

— Еще бы ей не просыпаться — у тебя ящик орет на всю катушку!

Лупе улыбнулась.

— Ну, а ей нравится; он ей навроде приятеля. Вот только простуда ее донимает — никак не проходит.

— Ну пойдем, пойдем, девочка, работать надо!

— Идем.

Пять минут спустя, когда Эстер заводила мотор своего фургона, в машину проскользнула Лупе и села рядом, на переднее сиденье. За ней последовала еще одна девушка, потяжелее с виду.

— Эй, а это кто еще? И где Мария? — спросила Эстер.

— "La Migra"[9], — печально ответила Лупе. — Она еще в центре города где-то работала, карманы пришивала. Представь: ночью пахала на тебя, днем — в центре, а иногда еще за детьми чужими присматривала. Зарабатывала как только могла. А сегодня они приехали и увезли двадцать три девушки.

— Какой ужас! Бедная Мария!

— Ну, она еще вернется. Ей нравится в Лос-Анджелесе. "Любая работа на свете хороша, если хочешь работать" — это ее любимая присказка.

— Работала она и впрямь отлично. — Эстер взглянула на новенькую, сидевшую по ту сторону от Лупе. — Надеюсь, что твоя подружка проявит хоть половину такого трудолюбия.

— Это моя кузина, Флоренсия, только что из Соноры приехала. Она будет работать что надо, обещаю тебе.

— Ну что ж, — сказала Эстер, виртуозно поворачивая налево в неуправляемом потоке несущихся машин. — Скажи ей, чтобы работала как надо и не вздумала воровать, тогда мы поладим распрекрасно. Переведи ей.

Лупе затараторила по-испански. Флоренсия заулыбалась, закивала и тихо ответила:

— Si. Voy a trabajar fuerte[10].

— Она говорит, что будет очень стараться и работать на тебя как следует, Эстер. Я говорила ей, что ты прекрасный босс. Она очень благодарна тебе за предоставленный шанс.

— Скажи ей, что наше дело идет в гору. Наши заказы растут каждый день. Так что если будет пошевеливаться, денежки у меня заработает — переведи!

Лупе перевела.

— Она говорит, что все понимает, Эстер. Она не подведет тебя.

— Хорошо. Виепо. — Эстер улыбнулась Флоренсии. — А сейчас давайте возьмем пончиков на ночь.

Четыре часа спустя они сидели на полу в офисе архитектора в Калвер-Сити, поедали пончики, французское печенье и запивали их тепловатой колой. Они успели помыть два зубных кабинета в Уилшир-Дистрикт, закуток писателя в Брентвуде, несколько офисов юристов и студию коммерческого художникам Санта-Монике.

Эстер запихнула в рот французское печенье, запила маленьким глотком колы. Не прожевав до конца, заговорила:

— После еды я возьмусь за пол в этом офисе и в холле: мы уже три недели как не натирали полы, и это видно. Вы отдрайте ванную и вытрите пыль с чертежного стола, договорились?

— Идет, — сказала Лупе.

Эстер наблюдала, как Флоренсия поедает пончик: та ела с преувеличенной жеманностью, довольно нелепой для столь крупной девицы. Большими, глыбообразными зубами она отхватывала маленькие кусочки. Когда она жевала, массивные челюсти едва шевелились. Ацтекское лицо девушки словно бы сошло с настенных фресок ист-сайдских подземных переходов, намалеванных художни-ком-чиканос.

Флоренсия поймала взгляд Эстер и застенчиво улыбнулась, прикрывая рот тыльной стороной ладони. Эстер улыбнулась в ответ. «Я улыбалась бы побольше, кабы ты работала получше», — подумала она. Рубашка Эстер, мокрая от пота, липла к телу. Футболка Лупе — тоже. Одежда Флоренсии отличалась сухостью и свежестью. Эстер подумала, что ей будет недоставать Марии.

Доев печенье, Эстер вытерла пальцы о выцветшие джинсы, допила до дна теплую колу и протянула девушкам пачку «Салем». Лупе взяла сигарету, а Флоренсия — с жеманной улыбкой — отказалась. Эстер закурила, дала прикурить Лупе и бросила спичку в пустую банку из-под колы. Вытянув ноги, она облокотилась о стену, устало вздохнула, выпуская струю серого дыма.

Эстер уставилась в потолок.

— Ты знаешь, Лупе, у меня ведь действительно заказчиков все больше и больше. На следующей неделе буду договариваться с одним насчет уборки целого здания. Это целая корпорация: два этажа, пятьдесят помещений.

Убирать надо каждый вечер. — Она опустила глаза и встретилась взглядом с Лупе. — Как думаешь, выдюжим, Лупе?

— No problema[11], управимся легко.

— Работы будет завались, учти.

— No problema, Эстер.

Эстер взглянула на Флоренсию, но промолчала.

— Не волнуйся, — поспешно сказала Лупе. — Она ведь новенькая. Со временем у нее все будет прекрасно получаться.

— Хотелось бы надеяться, Лупе, — работы будет много.

Флоренсия увидела, что обе женщины смотрят на нее, отвела глаза и сделала вид, что возится со шнурками.