Куншт-камера. Зал второй - Алексей Розенберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А употребивши, почувствовал себя настолько плохо, что хоть врача вызывай, а то и сразу в гроб ложись.
Но врача гражданин вызывать не стал, а начал анализировать причины своего недуга. И припомнил, что колбаса-то была какая-то зеленоватая, с мерзейшим запахом и отвратительным кислым вкусом. Так, что если бы не водка, то никакой возможности не было бы ее спокойно и с удовольствием употребить. А с водкой – ничего, как говорится, на ура пошла.
И подумавши все это, гражданин совершенно успокоился и заперся в уборной, где его и нашли по запаху, через неделю.
Так что, как видите граждане, колбаса весьма вредный и опасный продукт.
Берегите себя!
Адью-с!
Ужасная свинина
– Вы сегодня обедали, Павел Игнатьевич?
– О да, Маргарита Сергеевна! У меня на обед было чудесное жаркое из свинины, с картошечкой и овощным салатом.
– Что! Вы что, едите свинину? Да как вы можете ее есть?!
– Эм… Ну как? С удовольствием. А вы что же? Совсем ее не едите?
– Нет, конечно!
– И что, даже сало?
– А сало тем более! Вы что, Павел Игнатьевич? Как можно есть эту гадость вообще?
– Что-то я вас не совсем понимаю, Маргарита Сергеевна. Чем же свинина отличается от какого другого мяса? Или, может быть, вы вообще никакого мяса не едите? Вы, наверное, как их чертей… А! Вегетарианка?
– Никакая я вам не вегетарианка, Павел Игнатьевич! Выдумаете тоже. И мясо я очень даже уважаю. Но вот свинину – ни-ни! Ни в коем случае!
– О, кажется, я понял – религиозные убеждения! Грязное животное и все такое. Ну, у меня, к счастью, религиозных убеждений как таковых нет, так что свининку кушаю с большим удовольствием. Ну а уж про сало и говорить нечего. Сало с хлебом и луком – пища богов!
– Я вам просто удивляюсь, Павел Игнатьевич! И мои религиозные убеждения тут совсем не причем. Вы что не знаете, что, поедая свинину, вы практически занимаетесь людоедством?
– Господи, вы о чем?
– А вы никогда не задумывались, почему физиология свиней наиболее близка человеческой?
– И что из того? Это же не делает их людьми, Маргарита Сергеевна. Вот люди, например, частенько скатываются до свиней, но чтобы свинья поднималась до человека – такого я еще не слышал.
– Конечно, Павел Игнатьевич, людьми им не стать – в том-то и заключается их кара.
– Эм… Что-то вы меня пугаете, Маргарита Сергеевна…
– Я вас не пугаю, а объясняю, отчего свиней нельзя употреблять в пищу. Дело в том, что свиньи – это не кто иной, как люди в новой оболочке, ниспосланной им за грехи в предыдущей жизни, когда они еще были людьми. Если человек хулиган, бандит, негодяй или убийца, то в следующей жизни он воплощается в свинью. Такова участь всех плохих людей. Поэтому, вы сегодня жаркое не со свининой кушали, а с каким-нибудь вором и насильником! И поэтому в следующий раз, Павел Игнатьевич, решив полакомиться салом, задумайтесь о том, что, не шкура ли это какого-нибудь извращенца или убийцы! И пусть вам станет противно кушать эту мерзость!
Лицевые метаморфозы
Федор Семенович спросонья посмотрел мутными глазами в зеркало, испуганно икнул и ненадолго потерял сознание.
Очнувшись, он аккуратно пощупал лицо: во-первых, под пальцами совершенно явственно прощупывалась густая шелковистая борода, хотя Федор Семенович всегда выбривался самым тщательнейшим образом, буквально до синевы; во-вторых нос, прежде тонкий, изящный, с небольшой, совершенно не портящей его, горбинкой, теперь представлял из себя внушительную картофелину; в-третьих брови – они стали настолько огромными и густыми, что буквально застилали глаза.
Федор Семенович, с трудом приподнявшись с пола, сдерживая себя от того, чтобы еще раз взглянуть на свое отражение, попытался припомнить события предыдущего вечера. Но сколько он не напрягал свою память, ничего, что могло бы способствовать таким разительным переменам в его облике, он припомнить не смог: как обычно вернулся с работы, как обычно поужинал, как обычно просидел остатки вечера перед телевизором и как обычно отправился спать. То есть, все совершенно как обычно! Хуже всего, что времени на долгое раздумье не оставалось – надо было торопиться на работу.
Наощупь умывшись, Федор Семенович проглотил чашку кофе, натянул парадный костюм и, с некоторым страхом и сомнением, отправился на службу. С трепетом войдя в здание, он с удивлением обнаружил, что коллеги не замечают за ним никаких метаморфоз. Привычно с ним здороваются, улыбаются и вообще ведут себя, как ни в чем не бывало.
Тогда Федор Семенович направился в уборную и там, запершись на щеколду, осторожно посмотрелся в зеркало: на Федора Семеновича взирало его собственное лицо, без какой-бы то ни было бороды, с тонкой линией бровей и тонким изящным носом, с небольшой горбинкой, совершенно, впрочем, его не портящей…
Обитель блаженства
Дмитрий Филимонович, навернувши две тарелки огненного борща под графинчик ледяной водочки, теперь возлежал на диване и, лениво почесывая пузо, с довольной улыбкой мурлыкал легкомысленную мелодию.
Все его существо лучилось умиротворением и блаженством, так что загляни в данную минуту к Дмитрию Филимоновичу какой-нибудь относительно завистливый человек, то от такой лучезарной картины того непременно хватил бы удар, и в мире стало бы одним завистливым человеком меньше.
Но, к счастью, ничего подобного не произошло, и к Дмитрию Филимоновичу в эту минуту не заглядывал даже человек вполне приличный и положительный. Разве что кот Перикл, икая от съеденного горшка мясной каши и крынки свежей сметаны, с трудом взобрался на диван и, пристроившись в ногах Дмитрия Филимоновича, широчайше зевнул и, повернувшись на спину, сладчайше захрапел.
Так что, ничего не нарушало блаженного состояния Дмитрия Филимоновича, посему вскоре его мурлыканье легкомысленной мелодии плавно завибрировало в унисон храпу Перикла.
Ну и мы, пожалуй, не станем нарушать сей идиллии, и, взявши в одну руку шляпу, а в другую штиблеты, тихо встанем со стула и на цыпочках покинем обитель блаженства, стараясь не стучать о паркет ногтями, предательски выглядывающими из прохудившихся носков.
Обознался
– А! Вот вы-то, Кубышкин, мне и нужны!
– Прошу прощения?
– Напрасно, Кубышкин! Это поздно и совершенно бессмысленно!
– Да, но я…
– И не надо оправдываться, мне тут! Обгадились, так и ведите себя как мужчина!
– Да что вы…
– И не смейте меня перебивать! Вы вообще должны стоять молча и полыхать в пламени огромного стыда!
– Но послушайте…
– И слышать ничего не хочу! Все что вы, Кубышкин, можете мне сказать, я и так знаю наперед! И не надо вращать на меня глазами! Теперь придется отвечать не передо мной, а перед всей общественностью! Вот тогда и посмотрим, что на самом деле представляет собой ваша пакостная душонка!
– Да выслушайте же меня, наконец!..
– Вы еще смеете повышать на меня голос?! Да это совсем уже верх наглости! И если я еще и думал над тем, чтобы сделать вам снисхождение, то теперь об этом и речи быть не может! Будете расхлебывать полной ложкой! Вам ясно, Кубышкин?!
– Да кто вы такой, черт возьми?! Да что вам нужно от меня, в конце концов?! Какой к чертям собачьим Кубышкин?! Вы совсем офонарели тут что ли?!
– Так значит вы не Кубышкин?
– И даже никогда не слышал о таком, будь он неладен!!!
– Ну и чего нервничать? Так бы сразу и сказали, а то тратите мое драгоценное время.
– Я?!
– Ну не Кубышкин же – его же тут нет. А ведь действительно – вы на него даже и не похожи, хотя тоже, признаться, выглядите как-то подозрительно… Ну ладно… Но где же тогда, черт возьми, Кубышкин?
Унылое утро
Обыкновенным унылым осенним утром, когда унылые граждане под моросящим унылым дождиком уныло бредут в свои унылые конторы, когда унылые мокрые дворовые псы, греясь на ржавых крышках люков теплотрассы, уныло погавкивают на унылых граждан, когда унылое небо затянутое унылыми серыми облаками предрекает унылый будничный день, когда градус всеобщего уныния таков, что того и гляди весь мир уныло разрыдается и затопит унылую планету горькими слезами и унылыми продуктами унылого насморка, то в одном из домов вдруг с грохотом распахивается окно, в котором появляется веселый, улыбающийся и совершенно неунывающий гражданин.
Он набирает полную грудь воздуха, поднимает руки к небу и громко кричит:
– ГРАЖДАНЕ! ВЫ – УНЫЛЫЕ ДУРАКИ! ЖИЗНЬ ПРЕКРАСНА И УДИВИТЕЛЬНА, А ВЫ ЭТОГО НЕЗАМЕЧАЕТЕ! МНЕ ЖАЛЬ ВАС, УНЫЛЫЕ ГРАЖДАНЕ!
После чего, не переставая улыбаться, гражданин вздрагивает от озноба, и сигает обратно в теплую постель, где немедленно возвращается к своим счастливым снам.
Ему нет нужды быть унылым в это обыкновенное унылое осеннее утро, как, впрочем, и всем тем, кто находиться в отпуске.
