Прокурор - Анатолий Безуглов

- Спасибо, товарищ прокурор. Вы уж не серчайте на меня, надоела небось вам. То с мужем беспокоила, теперь вот новые хлопоты. Не знаю даже, как вас и благодарить за внимание ко мне...

Будякова ушла. Захар Петрович посмотрел на часы. Пора было ехать домой собираться в дорогу.

Он вызвал помощника прокурора Ракитову и дал задание заняться заявлением Будяковой о пропаже сына.

- И еще, Ольга Павловна, просьба... Муж этой самой Будяковой работает на машиностроительном. Решением суда он ограничен в дееспособности. Проверьте, пожалуйста, почему деньги за сверхурочные выдают ему на руки.

Ракитова записала задание в блокнот.

- И вообще, - сказал Измайлов, - посмотрите, как обстоят дела у Самсонова с выполнением трудового законодательства.

- А что? - насторожилась Ольга Павловна.

- Не слишком ли много сверхурочных работ?

- Странно, - заметила Ракитова. - Опять? Откуда такие сведения?

- Будякова говорит, муж почти каждую субботу на заводе. А частенько и воскресенье прихватывает...

- Я ведь в прошлом году проверяла. Помните, направили директору представление. Неужели снова нарушает? Может, Будякова что-то путает?

- Это вам и следует выяснить, Ольга Павловна. А Будякова - женщина бесхитростная. Я ей верю... Сходите на завод, посмотрите. Бумаги бумагами, а живые люди - с ними поговорить очень полезно...

- Сегодня пойти?

- Нет, думаю, лучше появиться там в субботу. А если будут работать и в воскресенье тоже загляните. Воскресенье у нас, кажется, тридцатое июня?

- Да, - кивнула Ракитова. - Понимаю, конец месяца и квартала.

- В такие дни - самый аврал, - добавил Измайлов.

Они вместе вышли из кабинета.

- Ну, кому передать привет в области? - спросил Измайлов.

- Ой, Захар Петрович, некому, - улыбнулась Ракитова.

- А просьбы какие-нибудь будут?

- Никаких. Желаю вам хорошо выступить на конференции...

Простившись с помощником и секретарем, Захар Петрович поехал домой.

* * *

Зайдя в прохладу квартиры, Захар Петрович услышал звуки, напомнившие вдруг детство. Исходящие паром, недавно оттаявшие поля, запахи весны и щемящая душу песня с высокого чистого неба, где живым треугольником проплывали птицы...

- Наш-то больной повеселел, - встретила его жена.

- Слышу, - улыбнулся Измайлов. - Курлычет. У нас в Краснопрудном все - от карапузов до стариков всегда высыпали на улицу, когда пролетали журавли...

- Постой, постой, - перебила его Галина Еремеевна. - Курлычет... Курлыка. Володя! - обрадованно крикнула она. - Отличное имя.

Галина Еремеевна и Захар Петрович вошли в комнату сына. Он лежал на коврике, что-то чертя на листе ватмана. Рядом сидел журавль на старом пальто Захара Петровича и вертел головой на длинной шее.

- Курлыка? - спросил Володя. - Подходит! В самый раз!

- А мы-то голову ломали, - сказала Галина Еремеевна. - Какие только клички ни придумывали...

Измайлов не удержался, погладил птицу по голове. Потом присел на корточки возле сына.

- Что это ты изобретаешь? - спросил он сына.

- Протез. Для Курлыки, - кивнул он на журавля. - Понимаешь, он должен быть легкий, крепкий и удобный.

- И гигиеничный, - добавила Галина Еремеевна.

- Вот эту часть, - показал Володя на чертеж, - сделаем металлической. А низ - деревянный.

- А какой именно металл? - уточнил отец.

- У меня есть алюминиевая трубка. Как раз нужного сечения. А для подпятника, что ли, простую пробку из-под шампанского.

- Скользить будет. По-моему, нужно мягкую резину, - сказал Захар Петрович.

Володя подумал и кивнул:

- Да, ты прав.

- Ладно, обсудите потом, когда отец вернется из командировки, сказала Галина Еремеевна. - А сейчас быстренько за стол! Не то, Захар, опоздаешь на поезд.

За столом Измайлов рассказал, что на приеме у него была Будякова.

- Боже мой, вот несчастная женщина! - переживала Галина Еремеевна. Я как чувствовала! Аркаша сегодня должен был дежурить в нашем "Белом Биме" и не пришел. Я попросила девочек зайти к нему, узнать, не заболел ли. А он, оказывается, сбежал из дому. - Она покачала головой. - Я обязательно зайду сегодня к Будяковым.

- Зайди, зайди, - одобрил Захар Петрович. - Она очень переживает. Да и каждый бы на ее месте... Сын ведь...

- А что с него взять - ненормальный, - сказал вдруг Володя. - На Богдановку его, чтобы не бегал...

- Не смей так говорить! - взорвалась мать. - Да, он не совсем здоров. Но не издеваться надо, а сострадать!..

Аркаша был действительно не совсем полноценный, как считали врачи, в результате отцовского алкоголизма. Его оставляли на второй год два раза в одном классе, стоял даже вопрос о переводе Будякова в спецшколу, которая находилась на Богдановской улице. Но Галина Еремеевна отстояла его: там, по ее мнению, окончательно затормозилось бы его развитие.

- Но ведь о нем все так говорят! - удивился Володя.

- Вот и плохо, что все! А ты не должен! - продолжала возмущаться мать. - Пойми, это не вина, а беда. Горе! И откуда у тебя такое бессердечие?

Володя демонстративно встал.

- Сиди... Ладно, будет вам, - примирительно сказал Захар Петрович; ему не нравилось, как говорит о мальчике Володя, но не хотелось уезжать с испорченным настроением.

Однако проводы были все-таки скомканы. Володя, обиженный, ушел к себе в комнату. Галина Еремеевна тоже была раздражена.

- Вот пижама, - показывала она мужу, что где лежит в чемодане. - Вот рубашки... Не понимаю, Захар, почему сейчас подростки такие жестокие?

- Может, просто безапелляционные? - успокаивал жену Измайлов.

Галина Еремеевна вздохнула.

- Наверное, ты прав. - Она понизила голос, чтобы не услышал сын: Может, зря я на него накричала? Надо было просто объяснить...

- Конечно, - с облегчением сказал Захар Петрович; ему было бы в отъезде не по себе, зная, что жена с сыном в конфликте. - Постой, ну зачем мне так много рубашек?

- На смену, - ответила Галина Еремеевна. - Кто тебя знает, вдруг захочется в ресторан с какой-нибудь молодкой... Еще скажет, что жена плохо присматривает...

- Какая там молодка! - фыркнул Захар Петрович. - Скажешь же...

Измайлов знал, что жена насчет молодки пошутила, но такие шутки задевали его.

* * *

По дороге на вокзал Май рассказал Захару Петровичу об одном английском палаче по имени Джеймс Берри, который оставался джентльменом даже при исполнении своих обязанностей: прежде чем отправить приговоренного к смерти на тот свет, предъявлял ему свою визитную карточку.

Но Захара Петровича мало заинтересовал чудаковатый палач, он думал о сыне. То, что произошло за столом, на кухне, оставило в душе гнетущий осадок.

Что истинное, настоящее в Володе? Сострадание, доброта, которая проявляется, например, к увечным животным, попадающим в их дом? Или эгоизм, небрежение к человеческому горю, которое промелькнуло в его высказывании об Аркаше Будякове? Может быть, второе идет от того, что он у родителей один? И весь заряд любви Захара Петровича и Галины Еремеевны, обрушенный на Володю, делает его нечувствительным к нуждам и заботам других?

Неуемная родительская любовь может принести не только добро, но и зло - Измайлов это понимал. Знал и то, что Галина Еремеевна балует сына. Сама воспитанная в многодетной семье, старшая из своих братьев и сестер, она, наверное, в какой-то степени была в детстве обделена вниманием и лаской, потому не хочет, чтобы сын познал то же самое.

В последнее время Володя изменился - возраст, видимо. Пришла пора расставания с детскими играми и представлениями. Раньше, бывало, его не выгонишь из дому: легко мог променять шумные забавы со сверстниками во дворе на интересную книгу, рисование или просто отдых на тахте перед телевизором. Причем любил познавательные передачи: "Очевидное невероятное", "Что? Где? Когда?", "В мире науки". Жена говорила Измайлову, что мальчик тянется к науке. Теперь же его трудно было вечером затащить домой - хороводился с такими же подростками, как и он, допоздна, завел гитару, собирал магнитофонные записи модных эстрадных ансамблей, по "телеку" (его выражение) смотрел лишь спортивные передачи да многосерийные детективы. Очень много времени и внимания Володя отдавал одежде. Нашивал на джинсы и рубашку разные эмблемы, бляхи, декоративные заплаты.

"Полная бездуховность! - сокрушалась мать. - Весь во власти вещизма!" И срывалась по любому поводу, как сегодня за обедом. Правда, тут же отходила и искала примирения с сыном, что, по мнению Измайлова, ни к чему хорошему не вело: Володя, в конце концов, оставался уверенным в своей правоте.

Захар Петрович не раз спрашивал жену, как это она, педагог, может вести себя так непоследовательно? Неужели в школе то же самое?

- Наверное, прав был Ликург - легендарный законодатель в Древней Спарте, - сказала со вздохом Галина Еремеевна. - Он считал, что родитель не вправе распоряжаться воспитанием своего ребенка. Это должны делать другие... Поверь, Захар, в школе я знаю, как вести себя. А с Володей... Понимаешь, он для меня сын. Сын, а не ученик! И я забываю, что я педагог...