Способ побега - Екатерина Федорова

— Лихо же они тебя…

И снова застыл в горестной неподвижности, как скорбящая плакальщица.

Тимофей одним глазом оглядел помещение. Сверху падали слабые отблески света, напоминающие вечерние сумерки. Эти отблески пересекали параллельные полосы темноты, чуть подальше прерываемые огромным темным пятном. Над головой уходила вверх стена, прохладно-синеватая в этой полутьме.

Резвых попытался приподнять голову, и после трех попыток ему это удалось. Теперь, невзирая на боль, разрывающую тело, он мог осмотреть место, куда попал.

Это было большое помещение со светлыми стенами. Пол — не земляной, но и не каменный. Скорее что-то вроде утрамбованной глины. Глина была с неровностями, в которых стояли мелкие неглубокие лужицы. В одной из таких лужиц лежала его ладонь. Он с трудом сдвинул руку в сторону. Локтевой сустав отозвался болью. Наверное, лужицы и были причиной сильной вони, забивавшей ноздри. Только теперь Тимофей ощутил, насколько оглушительный запах стоял здесь. Если бы не молоточки, гулко тюкающие изнутри по черепу, его вполне могло бы стошнить.

Но боль запустила когти во все уголки его тела и не оставила места для простых проявлений гадливости. Вонь теперь стала просто запахом, который его нос ощутил. И не больше.

Чем-то этот запах напоминал тот, что идет от клеток с крупными хищниками.

— Где мы? — Тимофей протолкнул слова через губы, почти не чувствуя их. И скривился от нового взрыва боли в ребрах.

Леха снова наклонился над ним, суетливо прикоснулся ко лбу и щеке со стороны здорового глаза.

— Мы в тюрьме. В здешней тюрьме. Как же тебя били, браток…

Били? Кто? Он не помнил ничего, кроме последних мгновений боя со стражниками. Дальше в памяти сразу же начинался провал.

Но боль во всем теле не могла появиться сама собой. Он покопался в памяти, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь. Но память вернула только хрустящие звуки, которые он слышал неизвестно когда и где. И ничего больше. Тимофей шевельнулся. Боль острыми и тупыми толчками разливалась в голове, в половине лица, в ребрах, в пояснице и в животе. И еще в ногах — разрывающая боль в обеих голенях и боковых поверхностях бедер.

Судя по ощущениям, его обрабатывали с ног до головы. Били с яростью. И били прицельно. Так, чтобы причинить как можно больше увечий. Но почему тогда он ничего не помнит? Кроме хрустящих звуков, конечно…

Он передохнул, пережидая болезненное колотье в ребрах. Затем снова осторожно набрал воздуха в легкие и выдохнул:

— Мы… в городе магов? А где Витала…

Леха просунул руку ему под плечи, подтащил его к стене и прислонил к шершавой поверхности. Прохлада стены показалась благословением для пылающей головы. Силуэт Лехи внезапно начал тускнеть и расплываться. Леха откуда-то издалека произнес:

— Да, в городе магов. Ты пока не разговаривай, береги силы.

Сознание уплывало, Тимофей уже не мог удерживать взгляд на Лехе, но собрался и из последних сил прохрипел:

— Вигала…

— Нету его, — гулко, как в бочку, проговорил Леха, уже невидимый в пелене боли. — Отдохни пока…

И Тимофей Резвых снова потерял сознание.

Второй раз приходить в себя было больнее, чем в первый. Отупелость и онемелость, случающиеся в первые часы после побоев, прошли. Теперь количество боли стало таким, что просто не могло помещаться в человеческом теле. Каждый вдох сопровождался диким кружением головы. И горячими иглами в ребрах.

Тимофей медленно поднял единственное здоровое веко и, преодолевая суховатую резь в глазе, обозрел место, где находился. Яркий свет, падающий сверху и бьющий в лицо, заставил его поморщиться.

День. На Эллали был день.

Он лежал у стены, и под головой у него находился какой-то сверток. Стены уходили вверх метра на три и там исчезали. Зеленое небо, видневшееся в проеме стен, перечеркивали длинные темные полосы, идущие от стены к стене. Перекрытия… нет, скорее ребра клетки. Значит, он действительно в тюрьме.

Посередине открытого пространства над ребрами клетки нависало какое-то большое темное пятно. Словно туда навалили груду мешков, и она теперь закрывала свет, кидая по центру прямоугольного помещения крупную неровную тень.

Вдоль стен сидели фигуры. И кто-то уныло тянул:

— Гидеон на альпе… Гидеон на альпе…

Слова были совершенно бессмысленные. Впрочем, для того, кто выл эту абракадабру, вероятно, эти слова что-то значили.

Тимофей перекатил голову по валику, лежащему под головой, и прикрыл глаз. Окружающий мир сейчас для него ничего не значил. Сознание медленно плыло по лабиринту, горячечными мыслями отмечая места в собственном теле, заполненные болью больше других.

Вонь, лезущая в ноздри, его не трогала совершенно.

Через какое-то время — он не знал, через какое, — кто-то просунул ему руку под голову. Тимофей приоткрыл единственный здоровый глаз. Рядом сидел Леха.

Лицо братка выглядело расплывчатым и несчастным, но он все же сумел заметить, что следов побоев на нем не было. Он приподнял руку и попробовал дотянуться до лица Лехи.

Рука упала, не достигнув цели. Он успел заметить ужас на лице Лехи. Разлепить губы было сейчас немыслимо мучительным делом, но Тимофей сделал над собой усилие и прохрипел:

— Кто меня бил? Стражники?

Леха кивнул, пряча от него глаза, потом повернулся и взял с пола странной формы чашку, стоявшую позади него. В пересохший рот Тимофея полилась вода. Он жадно глотал, не обращая внимания на кровянистый привкус от распухших десен, потом с трудом оттолкнул от себя почти пустую посудину. Леха опять с жалостью и ужасом поглядел на него. В другое время Тимофея покоробило бы от такого взгляда, но сейчас ему это было совершенно безразлично. Нет лучшего средства для смирения гордости, чем боль.

— Стражники. Как только приволокли сюда, так и начали бить. И пинали и кулаками… Чем ты им насолил?

Он знал, чем им насолил, но промолчал. Леха, скованный чарами мага-оружейника, похоже, не догадывался о том побоище, которое Тимофей устроил перед воротами. И просвещать его не хотелось — у тренера по тюк-до не было сил на долгие объяснения.

Леха, так и не дождавшись ответа, искательно заглянул ему в лицо. Тимофей, облизнув губы, хрипло попросил:

— Посади меня.

Сильные руки рванули его вверх, и он едва удержался от стона. Ребра опять заныли, тело от затылка до пяток прошил очередной приступ рвущей боли.

Сидеть было больнее, чем лежать, но зато головокружение уменьшилось. Их камера уже не качалась перед глазами. Тимофей вяло пошевелился и бросил короткий взгляд на собственные ноги и руки. Похоже, кости были целы все до одной. Раз так, значит, его били со знанием дела. Тело ныло, превратившись в мешок с болью, но ни одного серьезного перелома он не получил. Стало быть, заживет как на собаке.

Вот только когда? Он не может здесь рассиживаться. Ларец Сил по-прежнему был нужен Земле, желание найти его он ощущал как занозу, глубоко засевшую в сознании.

Тимофей на мгновение задумался. Не то чтобы он верил в эту историю с чудодейственным Ларцом… но это было делом, порученным им троим. Значит, он обязан его выполнить.

Заноз в сознании теперь было две — найти Ларец и Вигалу. Оставалось надеяться, что эльфа держат здесь же, но в другой камере.

Он поднял руку и потрогал лицо. Старый перелом на носу теперь был перекрыт новым переломом, правая сторона лица заплыла, превратившись в пухлую болезненную оладью. Глаз по-прежнему не открывался, но — сэнсэй подвигал глазным яблоком в глазнице — был цел. Просто распухшие веки были не в состоянии раскрыться.

Тимофей с трудом собрал разбегающиеся в стороны мысли и постарался отодвинуть боль на задворки сознания, отделиться от нее. Ощущения ноющего тела мешали сосредоточиться. Хоть и не сразу, но он все же сумел отстраниться от того, что испытывало тело, обособив себя в уголке сознания. На это потребовалось около пяти минут и вся его выучка мастера тюк-до. И воля. Не сразу, но волны боли начали течь мимо, струясь горячечными импульсами где-то вне его. Так. Было кое-что, что он должен был узнать прямо сейчас.

Леха, застыв в позе кающейся Марии Магдалины, по-прежнему сидел рядом и заглядывал ему в лицо.

— Я не помню, как меня били.

— Это почти как у меня, — немного пристыженно отозвался браток. — Я тоже не помню, как они меня схватили. Вроде только-только подошел этот… местный металлист в цепочках. И потом сразу же — раз! — и меня уже волокут к воротам. И столько народу висит, что и руки не поднимешь поздороваться. А как эти гориллы местные к нам подошли, откуда их столько набежало — не помню.

— Понятно. — Тимофей хрипло выдохнул. — Скажи, Леха, — меня и Вигалу волокли с тобой вместе?

— Да. Потом нас бросили здесь, а его поволокли куда-то дальше. А потом эти уроды накинулись на тебя с кулаками. Били и пинали, пока не устали. Я пытался тебя защитить, Тимоха. Правда, пытался…