Преступно счастливая - Галина Романова

— Я не хочу сказать, товарищ майор, — повторил Гришин. — Я в этом уверен!

— Да ну! — насмешливо протянул Волков.

Осторожно поставил стакан на подоконник, желание грохнуть им о стену над головой Гришина было просто невыносимым.

— Откуда такая уверенность, коллега?

— Из сводок происшествий за сегодняшнее утро, товарищ майор.

И противная рожа Гришина расплылась в такой довольной ухмылке, что у Волкова тут же заныло внутри.

Что-то стряслось!

— Давай сюда!

Майор требовательно шевельнул пальцами, выдернул из рук Гришина лист бумаги, заполненный печатным шрифтом наполовину. И, не читая, пошел за свой стол. Лишь там, усевшись, он начал читать.

Так, так, так…

На стройке в соседнем микрорайоне найдено тело бездомного со следами насильственной смерти.

Это не то.

Супружеская пара, напившись, повздорила с соседями. Кто-то кому-то поранил голову пустой бутылкой.

Ерунда, не его тема.

Молодая девушка на остановке подверглась нападению. Хулиганы вырвали сумку и убежали. Были почти сразу задержаны проезжавшими мимо в патрульном автомобиле сотрудниками полиции.

Это тоже мимо.

Так, дальше…

Несчастный случай за городом. Пожилая женщина переходила дорогу и была сбита автомобилем. Умерла, не приходя в сознание. Так, так… Виновный в совершении дорожно-транспортного происшествия скрылся. Установить марку автомобиля и номерные знаки не удалось. Свидетелей не оказалось. Район дачного поселка.

Господи, нет!

— Погибшая под колесами — Николаева Нина Ивановна?! — вслух прочитал Волков и замер, боясь верить.

— Так точно, товарищ майор! — чуть не нараспев произнес Гришин. — Николаева Нина Ивановна шестидесяти восьми лет от роду. Пенсионерка. Заслуженный педагог. Долгие годы директорствовала в школе номер тридцать восемь. Кстати, в той самой, где почти пять лет проработала наша утопленница — Угарова Вера Степановна.

И Гришин, совершенно довольный собой и произведенным эффектом, вытянулся на стуле в линейку, сцепив руки на животе и поигрывая большими пальцами.

— Откуда информация, коллега? — стараясь не выглядеть удивленным, спросил Волков. — Не помню, чтобы я давал тебе задание установить бывшие контакты захлебнувшейся в собственной ванне Угаровой. Так откуда?

— Работаем, товарищ майор, — противно оскалился Гришин. — Я это почти сразу после ее смерти установил.

— Что? Установил что?

Волков тяжело посмотрел на коллегу. Установил и промолчал. Почему? Ох, не сработаются они! Не сработаются.

— Установил, что Угарова в силу своего склочного, мягко говоря, характера нигде больше двух месяцев не проработала. Иногда неделю, иногда две, реже пару месяцев. Но в школе тридцать восемь почти пять лет! И даже была дружна с директором. Странно! Детей, что ли, так любила, задался я вопросом. И решил учебное заведение навестить.

— Навестил?

— А как же!

Гришин напружинился и резко встал, тут же сунул руки в карманы брюк. От его противной расслабленности, отдающей высокомерием и снисходительностью, не осталось и следа. Он сделался предельно сдержан и деловит. И взгляд открытый, и говорит нормально, без подвоха. Таким его Волков еще согласен был терпеть.

— И что в школе?

Майор отложил в сторону листок со сводкой происшествий. Потер виски. Подступала та самая головная боль, которая могла свалить его с ног на пару дней. Не дай бог!

Он ненавидел себя в такие дни за слабость. За то, что приходилось валяться в кровати в полной темноте и тишине. Пить таблетки, послушно подставлять жене руку для инъекций. За то, что детям в такие дни не разрешалось играть и смеяться. И даже временами смотреть телевизор. Потому что им могло стать весело, и они могли рассмеяться. В такие дни его жена Аня была единственным связующим звеном со всем внешним миром. Она тихо входила в комнату, осторожно трогала его лоб губами. Потом кормила, ставила укол, заставляла выпить лекарства. И так же тихо уходила.

Нет, еще она успевала вкратце что-то рассказать. В основном это были хорошие новости. И еще он успевал поймать ее мягкий укоряющий взгляд, означавший, что он себя не жалеет и что ему давно уже пора было сменить работу. И еще она тихонько качала головой, когда он спрашивал, не звонили ли ему с работы.

Он ненавидел себя в такие дни. Просто ненавидел!..

— Установил, что Николаева давно не работает, капитан? — Волков полез в стол, достал таблетки, предназначавшиеся для предотвращения кризиса, швырнул сразу две под язык. — Что она давно на пенсии?

— Так точно, товарищ майор.

— И?

— И еще установил, что дружба директрисы и уборщицы носила весьма странный характер.

— То есть?

— Угарова в школе была кем-то вроде жандарма, товарищ майор.

— То есть?

Во рту от таблеток разлилась острая горечь. Он с вожделением глянул на оставленный им на подоконнике стакан. Глоток воды не помешал бы. Но вставать не было сил. С головной болью всегда накатывала слабость.

— Она отвечала за дисциплину. За дисциплину в школе, товарищ майор!

И Гришин — о чудеса — неожиданно переставил стакан с подоконника ему на стол и тут же продолжил блуждать по кабинету, будто ничего такого и не сделал.

Волков благодарно кивнул, выпил воды и спросил:

— Что значит отвечала за дисциплину? Мне об этом и Генриетта говорила, ее племянница. Но я так и не понял. Подробнее, пожалуйста. Она что, шваброй всех гоняла на переменах?

— И не только шваброй, товарищ майор. Она могла на переменах ворваться в туалет мальчиков, подловить курильщиков и оттащить их за ухо к директору. Девочкам тоже доставалось. Дети ее боялись! Боялись больше директора! Так, во всяком случае, утверждает одна из учительниц. Она в то время только-только устроилась туда работать. И…

— Почему она уволилась, раз все было так замечательно?

— А вот тут-то и начинается кое-что интересное. — И Гришин снова сделался противным, превратив свои глаза в щелочки и сложив рот в масленую улыбку. — Поговаривают о каком-то скандале. Каком-то отвратительном случае, в котором оказалась замешана Угарова.

— Что за случай?

Волков облегченно выдохнул. Таблетки начинали действовать. Головная боль отступала. И горечь благодаря выпитой воде пропала. Может, пронесет? Может, он не свалится снопом в койку? И жене Ане не придется за ним ухаживать и молчаливо упрекать за то, что он себя не жалеет ради себя, ради них всех…

— Эта училка, с которой я разговаривал, точно ничего не знает. Она, как я уже говорил, только-только на тот момент устроилась в школу работать. И даже не в этом дело.