Дело о молчаливом партнере - Эрл Гарднер

– Вы полагаете, я приехал сюда, чтобы найти труп? – возмутился Мейсон. – Нет уж, спасибо. С меня хватает других забот.

Трэгг некоторое время разглядывал адвоката, потом почесал голову за левым ухом.

– Вы встречаетесь со своей клиенткой и мчитесь сюда. Некто предполагает, что Эстер Дилмейер – одна из ваших свидетельниц, Линк – еще один свидетель, и открывает на них сезон охоты. Похоже, кому-то очень не хочется, чтобы вы выиграли дело.

Мейсон сказал:

– Если найдете какой-нибудь факт, указывающий на то, что это убийство как-то связано с делом Эстер Дилмейер, дадите мне об этом знать?

– Если вы расскажете мне о том, что известно вам.

Мейсон пожал плечами:

– Что ж, я пытался с вами сотрудничать. Увидимся позже.

– В этом можете не сомневаться, – мрачно заверил его Трэгг.

Мейсон позаботился о том, чтобы без особой спешки завести автомобиль, и не прибавлял газа до тех пор, пока не отъехал от дома на добрых полмили.

В ночном ресторане на бульваре был телефон, и Мейсон позвонил в Гастингский мемориальный госпиталь, попросив позвать доктора Уиллмонта.

Он ждал больше минуты, прежде чем услышал в трубке голос Уиллмонта.

– Это Мейсон, доктор. Что вы узнали насчет Эстер Дилмейер?

– Она выкарабкается.

– Конфеты были отравлены?

– Да. Яд присутствовал во всех конфетах.

– Что это за яд?

– Если судить по симптомам пациентки, – сказал доктор Уиллмонт, – и по тем тестам, которые мы успели выполнить, это одно из производных барбитурата, возможно веронал. Вещество имеет слегка горьковатый привкус, который практически незаметен в горько-сладких конфетах. Оно обладает снотворным действием, но есть большая разница между медицинской и летальной дозами. Обычно выписывают от пяти до десяти гран. Как правило, этого достаточно, чтобы заснуть. Смерть наступает при дозе от шестидесяти гран и выше, хотя бывали случаи, когда человек выживал после трехсот шестидесяти гран. При дозе в двести гран летальные исходы довольно часты. Мы не успели всесторонне проанализировать конфеты, но, судя по запаху и другим факторам, в середине каждой из них находится от пяти до семи гран вещества. Очевидно, она ела их довольно медленно, поэтому получился интервал между первыми десятью или двадцатью гранами и последующей дозой: к тому времени, как она проглотила смертельную дозу, часть отравы уже успела нейтрализоваться.

– Вы уверены, что все было именно так? – спросил Мейсон.

– Вполне уверен, об этом говорит и исследование конфет, и состояние пациентки. Ее лицо вздуто, дыхание медленно и затруднено. Рефлексов нет. Зрачки слегка расширены. Температура повышена примерно на градус. Мое мнение, что это веронал, и доза его была приблизительно пять гран в середине каждой конфеты. В общем она приняла около пятидесяти гран. Если это так, то вполне вероятно, что она поправится.

Мейсон сказал:

– Хорошо, продолжайте работать. Проследите, чтобы она получила самый лучший уход. Пусть за ней все время присматривает специальная сиделка. Обратите внимание на ее питание. Я хочу быть абсолютно уверен, что в ее пищу больше не попадет ни капли яда.

– Я за всем внимательно слежу, – сухо ответил доктор Уиллмонт.

– Когда она придет в себя?

– Не сразу. Мы прочистили ей желудок, сделали пункцию в области поясницы и откачали определенное количество жидкости. Это сильно ускорит процесс восстановления, но все-таки в ее организме осталось еще много наркотика, так что некоторое время она будет спать. Не думаю, что нам стоит слишком торопиться.

– Дайте мне знать, когда она проснется, – сказал Мейсон, – и постарайтесь, чтобы больше с ней не случилось ничего плохого.

– Вы думаете, что кто-то этого хочет? – спросил доктор Уиллмонт.

– Не знаю. Она собиралась прийти ко мне в офис, чтобы сообщить кое-какую информацию. Она свидетельница. Я не знаю, что ей известно. Очевидно, кому-то очень нужно, чтобы я никогда этого не узнал.

– Дайте ей еще двадцать четыре часа, и она вам все расскажет, – заверил доктор Уиллмонт.

Мейсон задумчиво произнес:

– Возможно, тот, кто это сделал, вовсе не хотел ее убивать, а лишь пытался помешать ей сообщить мне что-то в течение этих двадцати четырех часов. Иными словами, потом будет уже слишком поздно.

– Во всяком случае, с ней больше ничего не случится, – пообещал доктор Уиллмонт. – К ней не допускают посетителей без моего разрешения. В палате посменно находятся три сиделки – кстати сказать, все три рыжие.

– Хорошо, доктор. Оставляю ее вам.

Мейсон повесил трубку и вернулся в машину, чтобы отправиться к дому Милдред Фолкнер на Уайтли-Пайнс-драйв.

Он снова поднялся по крутому склону возвышавшегося над городом холма. Дом стоял ниже дороги, со стороны улицы в нем был один этаж, а с тыльной стороны – три.

Мейсон осторожно позвонил, и Милдред Фолкнер почти сразу открыла дверь.

– Что вы узнали? – спросила она.

Мейсон ответил:

– Она на пути к выздоровлению. Это был наркотик, судя по всему веронал. Ваш дом буквально висит в воздухе.

Она нервно рассмеялась, провожая его в гостиную.

– Да, я купила его около шести месяцев назад, после того, как заболела Карла. Я хотела быть поближе к ней.

– И вы этого добились?

– Да. Она живет на Червис-роуд. Дом на этом же холме.

– Далеко отсюда?

– Нет, минут пять пешком. Примерно… ну, не знаю. Что-то около четверти мили.

– Одна минута на машине?

– Да. Объясните, как ее отравили? Или это была передозировка снотворного?

– Нет. Она была отравлена. Точнее, отравлены были конфеты. Эксперт из отдела по расследованию убийств говорит, что ядом пропитали каждую конфету. Но они еще не проделали полного анализа.

Милдред Фолкнер подошла к встроенному в пол обогревателю, встала на его решетку и сказала:

– Вы садитесь, я хочу погреться.

Мейсон, усевшись в кресло, стал наблюдать, как она стоит на решетке и подол ее юбки развевается в восходящих потоках воздуха.

– В чем дело? – спросил он. – Вы замерзли?

– Не знаю. Может быть, это от нервного напряжения. Прошу вас, продолжайте и расскажите мне обо всем. К чему тянуть время? Я чувствую, у вас плохие новости.

Он кивнул.

– Этого я и боялась. Линк не тот человек, которого легко запугать.

– А почему вы решили, что у меня плохие новости?

– Потому что, если бы они были хорошими, вы бы сразу же мне их сообщили. Хотите выпить? Один бокал?

– Совсем чуть-чуть, – сказал Мейсон.

Она открыла небольшой бар, вынула бутылку шотландского виски, кубики льда и содовую.

– Неплохой у вас агрегат, – заметил Мейсон.

– Да, в нем есть собственный маленький холодильник, который делает лед и газирует воду. Так что сказал Линк? Он еще не передал акции Пивису?

– Не знаю.

– Он вам не сказал?

– Он не мог мне ничего сказать, – усмехнулся Мейсон.

– Не мог сказать? Вы имеете в виду, что он был пьян?

Она наливала в бокал виски, и ее руки дрожали так сильно, что горлышко бутылки стучало о стекло. Мейсон подождал, пока она нальет скотч и возьмет бутылку содовой.

– Линк, – произнес он, – был убит, это случилось приблизительно около полуночи.

В первый момент ему показалось, что она не обратила внимания на его слова. Она продолжала наливать газированную воду из сифона в свой бокал, потом вдруг сделала конвульсивное движение, дернула рычажком, и пенистая струя перелилась через край.

– Вы говорите… Я вас правильно расслышала? Он мертв?

– Убит.

– В полночь?

– Да.

– Кто… кто это сделал?

– Пока неизвестно. Он был застрелен в спину из револьвера 32-го калибра.

Она поставила на стол бутылку с содовой и подала ему готовый напиток.

– И что это означает для меня?

– Судя по всему, ничего хорошего, – ответил Мейсон.

– Так вы говорите – в полночь?

– Совершенно верно.

– По крайней мере, у меня есть алиби. – Она издала нервный смешок.

– Какое? – спросил Мейсон.

– Вы это серьезно?

– А вы нет?

– Нет.

– В таком случае я советую вам быть серьезной. Где вы были?

– Где я была? – переспросила она. – Я… Но это же полная ерунда! Меньше всего мне было нужно, чтобы с ним что-нибудь случилось до того, как я… как мы получили обратно эти акции.

Она помедлила у бара и достала из него бутылку коньяка.

– Скотч хорошо пить во время беседы, – сказала она, – но я замерзла, и мне не по себе. Мне нужна хорошая порция бренди. Хотите присоединиться?

– Нет, – ответил Мейсон. – Думаю, и вам не стоит этого делать.

Она уже собиралась налить, но при этих словах развернулась и уставилась на него.

– Не стоит?

– Нет.

– Почему?

– Потому, – ответил Мейсон, – что если в течение ближайшего получаса вы выпьете бокал бренди, а потом еще и виски, то утратите критическую ясность ума. И вам начнет казаться, что вы можете справиться с вещами, которые на самом деле вам не под силу.