Голод Рехи - Мария Токарева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«А если за две недели обожание сменится ненавистью? Они решат, что это я наслал на них тучи пепла», – опасался Рехи. Он бы согласился добровольно отправиться в изгнание и больше не занимать место объекта культа. Но Саат, вероятнее всего, отпустил бы его только в качестве хладного трупа с перерезанным горлом. И приходилось терпеть, находясь в состоянии зыбкой неопределенности.
И Рехи терпел. Две недели растягивались в месяцы. Никто не приходил, не считая безликих жрецов и податливых девиц. Две из них еще утром отмывали его в купальне, а до этого он их всю ночь брал по очереди и одновременно, даже не помня имен подосланных красоток. «Что это за культ такой, в котором женщины нужны только для утех? Наши в деревне охотились на равных», – пренебрежительно думал о них Рехи. И снова вспоминал о Лойэ. Он чувствовал ее где-то рядом, и все-таки она была бесконечно далека. Управление линиями не давало великих знаний Стражу Мира в отличие от Стража Вселенной.
– Вот вспомнишь ящера, услышишь рев над ухом! – фыркнул Рехи, когда от мрака дальнего угла отделилась полупрозрачная тень. Вскоре в ней безошибочно проступили хмурые черты Сумеречного Эльфа. Он был облачен в мрачно-черную тунику, на одежде виднелись обугленные прорехи, от волос явственно пахло паленым, а на бледном осунувшемся лице виднелись следы ожогов.
– Линии? – спросил Рехи и не удивился, когда Сумеречный угрюмо кивнул.
– Поэтому вы с Митрием не помогли, когда Ларта ранили? Или вообще не хотели ему помогать? Такое же испытание, как мне устроили жрецы? И чем вы лучше?
Рехи говорил осуждающим тоном. Потом взгляд упал на обугленные до черноты руки Сумеречного Эльфа, и голос иссяк. Собственные ожоги начали чесаться, и Рехи сцепил руки в замок, подражая жрецам.
– Линии… – протянул он отстраненно, отступая к колонне и прижимаясь спиной к холодному камню.
– Линии. Я был у Цитадели. Совсем рядом, – скрипуче отозвался Сумеречный Эльф. – Бесполезно. Я и забыл, как тяжело противостоять равному по силе.
– Еще бы, – ответил Рехи, вновь испытывая привычную неприязнь. Если Стражу Вселенной до сих пор не встречались хотя бы равные, то Рехи постоянно натыкался на превосходящих по силе противников. И обычно ему не помогала магия линий мира, а двое великих созданий не слышали криков о помощи. Хотели помочь всему миру, а не помогали никому. Как обычно, закон такой, наверное.
– Еще бы… – согласился Сумеречный. – Не врут легенды, которые гласят, что любого из круга Двенадцати Проклятых способно убить лишь оружие, в которое заточена часть души тех, кто его любил при жизни. Иначе никак.
– Что за легенда? И где найти это оружие? – встрепенулся Рехи.
– Оно должно появиться само, когда один из Стражей совершит нечто, за что обязан поплатиться, – туманно объяснил Сумеречный. Рехи заинтересовался, для него это оказалось новостью. Раньше Эльф никогда не упоминал об оружии.
– Так зачем же мы тогда ломимся в Цитадель? – он одернул себя: – Вы ломитесь. Если все равно не сможете его убить.
– Чтобы показать Двенадцатому, во что он превратил свой мир. Тогда, возможно, он признает свою вину и сам призовет Меч, Разящий Неправого, – Сумеречный нахмурился. – Но кроме Двенадцатого есть там что-то еще… Или кто-то, в этой Цитадели. Я чувствую. Десять из нас уже погибли, когда сами вызвали из небытия оружие, разящее Стража Вселенной. Остался только Двенадцатый. Ну и я…
Эльф вздрогнул, нервно повел плечами и неловко натянул на голову широкий капюшон. Рехи подошел к нему и задумчиво оглядел со всех сторон.
– И что, если ты узнаешь тайну, то откуда-нибудь сам собой прилетит меч, чтобы отсечь дурную башку Двенадцатого? – недоверчиво проговорил он.
– Да. Так и есть. Но пока что мы не можем пробиться к Цитадели. Там черные линии сплелись в такие заросли, что не найти прорехи в этой стене.
– А я вам все-таки зачем? Думаете, у меня получится? У меня нет такой силы.
– Можешь оставаться здесь. Воля твоя, – невесело усмехнулся Сумеречный, но тяжело вздохнул: – И когда мы попытались отнять свободу воли, мы сделались проклятыми. Нельзя навязать добро.
– Потому что нет добра и зла, есть только голод и жажда жизни.
– Ты еще веришь в это? – снисходительно сощурился собеседник, устраиваясь прямо на лежанке Рехи, чему тот не обрадовался.
– Эй! Спи в другом месте! – возмущенно прорычал он и стянул с каменной глыбы шкуру мохнатого ящера. Эльф остался лежать на холодной гладкой поверхности, неподвижный, как надгробная статуя из усыпальницы королей. Рехи показалось, что он уловил тлетворный могильный хлад, который знал по спускам в разоренные курганы и гробницы старинных городов. Или это сквозь прорехи в кровле ветер вновь кинул пригоршню пепла? Рехи рассеяно посмотрел наверх. Взгляд уткнулся в перемычки и балки свода.
Где-то за пределами этого купола его ждала судьба, где-то на пустошах, возможно, скитался Ларт. Или же ящеры уже растащили его пожелтевшие кости, содрали с них мясо, как король полукровок раздирал плоть убитых на пирах. Страшное сравнение, но оно уже не отзывалось оглушающей болью. Лишь немой тоской.
Где-то в Бастионе, возможно, скрывалась Лойэ, но Рехи все еще не выпускали за пределы тронного зала, а отводили только в купальню или к верховному жрецу, чтобы тот произнес какую-нибудь бессмысленную тираду. Скучно. Нестерпимо однообразно и бестолково. Он до сих пор не знал, что за ценности исповедует секта, почему так ждет Стражей Мира и какую участь им готовит. Рехи задыхался в Бастионе, его душили сами стены. Он достиг цели долгого путешествия, чтобы понять, насколько она ему не нужна.
– Эльф, эй, Эльф, а если я Страж Мира, почему не могу, как ты, обернуться тварью крылатой и лететь, куда вздумается? – грустно протянул он.
– Потому что ты Страж Мира, а я Страж Вселенной, – вкрадчиво ответил Сумеречный, не открывая глаз. Кажется, он и правда спал, избитый и измученный черными линиями мира. Рехи надоело стоять и глупо сжимать в руках шкуру ящера, поэтому он небрежно накинул ее на Сумеречного и сказал:
– Гадко это звучит.
– Как есть. Но обращения в зверей – это мелочь. Твоя сила – линии.
– Да я уж заметил. Ненормальная сила. А толку-то от нее? Опять только для разрушения, – поморщился Рехи, протирая лицо мутной водой из таза возле лежанки. По ее маслянистой поверхности плыли частички гари, поэтому
