Афанасий Фет - Михаил Сергеевич Макеев

Печатался он, подписываясь криптонимом К. Р. (впрочем, кто скрывался за этими буквами, было секретом Полишинеля). В 1886 году Константин Константинович издал небольшим тиражом книжку стихотворений. Молодой стихотворец (он родился в 1858 году) и по природной склонности, и по общественному положению не мог принадлежать к некрасовскому направлению в поэзии, предпочитая интимную лирику, близкую к творчеству Полонского и Майкова: писал о любви и природе, сочинял дружеские послания и лирические отчёты о встречах и расставаниях с любимыми и друзьями. Стихами Фета Константин Константинович не просто вдохновлялся, но иногда и прямо и сознательно им подражал — например, старался написать стихотворение без единого глагола. Испытывая «пристрастие к людям необыкновенным», великий князь желал иметь литературный круг общения и к 1886 году уже переписывался с Полонским, Майковым, Гончаровым, посылал им свои стихи, а к их критическим замечаниям относился очень внимательно.

Более замкнутый, живущий в провинции или в Москве, практически не участвующий в литературной жизни Фет поначалу оставался вне поля зрения Константина Константиновича. Неожиданным посредником выступила их общая знакомая Софья Петровна Хитрово, племянница вдовы Алексея Константиновича Толстого (Фет в поздние годы жизни поддерживал с обеими дамами приятельские отношения). Она передала сестре великого князя Ольге Константиновне, королеве Греческой, «Вечерние огни» со стихотворением, написанным Фетом специально в её честь, а та сообщила об этом брату и тем самым возбудила в нём желание познакомиться с любимым поэтом и необычным человеком. Узнав, что Фету известны его стихи, великий князь послал ему свой сборник и попросил в ответ подарить «Вечерние огни». Фет, польщённый вниманием августейшей особы, ответил чрезвычайно доброжелательно. Завязался интенсивный обмен письмами, продолжавшийся до самой смерти поэта.

Переписка с великим князем и льстила поэту, и одновременно вызывала определённые проблемы. Первое время Фет нащупывал правильную дистанцию, с которой мог бы говорить с такой особой. Поначалу он побаивался великого князя, хотя тот в их переписке с самого начала выступал в роли начинающего поэта, который хотел бы поучиться у такого маститого поэта «пушкинского направления», каким в его глазах был Фет. Фет, не имевший придворного опыта, не знавший всех правил обращения к члену венценосного семейства, боялся нарушить этикет и не раз признавался своему корреспонденту, что не уверен, не написал ли чего-то недопустимого.

О чём можно и о чём нельзя говорить с великими князьями, Фету приходилось узнавать методом проб и ошибок. Однако и Константин Константинович, и его сестра, которой Фет, воспользовавшись её благосклонностью, продолжал присылать свои книги и сочинять стихотворные послания, были люди развитые, умели смотреть на себя со стороны и потому с юмором относились к попыткам Фета выступить в роли царедворца. Так, 4 февраля 1887 года Ольга Константиновна писала брату: «Сегодня получила от старичка Фета его прежние стихотворения и перевод “Фауста”; все три книги в прелестном красном кожаном переплёте с моим шифром и в двух книгах ещё стихи мне, и в этот раз очень миленькие; только мне совестно становится, читая их: он меня никогда не видел и всё восхваляет мою красоту; мне странно и неприятно даже, особенно когда я в беспощадно-откровенном зеркале вижу свой двойной подбородок, короткую шею, недостающие зубы и всю свою грациозную фигуру с выпученным животом, — и всё это воспевает Фет, думая, вероятно, что так следует обращаться к королевам, будь они мордасы первый сорт! I am not fishing for compliments[46]; и ты не возражай. Если б он меня знал, то он бы не к soit dit[47] красоте моей обратился, а скорее к моей любви к родине или к чему-нибудь, что во мне лучше моей наружности»587. Важно было, что Фет ни на секунду не забывал, что имеет дело с августейшими особами, и никогда не переходил границы уважения и благоговения перед титулом великого князя.

Поначалу разговор шёл почти исключительно о поэзии, в частности о стихах самого К. Р. Уже во втором письме Фет прислал скрупулёзный разбор сборника. Поэт оценивает его стихи чрезвычайно благожелательно (явно благожелательнее, чем Гончаров и особенно Майков, вообще человек суховатый и педантичный). Но неверно приписывать этот отзыв только тому обстоятельству, что перед ним были стихи важной особы, дружбой с которой он дорожил:

«Чтобы не превращать моих заметок в тяжеловесную критическую статью, укажу, кроме стихотворений, выписанных из сборника Бурениным, на те, которые при чтении я сам отметил как более выдержанные в тоне и ближе подходящие к моему идеалу лирического стихотворения.

Таковы: “Письмо: опять те алые цветы” (С. 66).

“Уж гасли в комнатах огни” (С. 68).

“Я нарву вам цветов к именинам” (С. 89).

“Распустилась черёмуха в нашем саду” (С. 182).

“Как жаль, что розы отцветают” (С. 204).

Какая задушевная прелесть разлита по стихотворению “Опять те алые цветы”; письмо, по которому я, кажется, узнал Ту, которой в недавнее время имел счастие переслать свои “Вечерние огни”.

Как красиво словно из мрамора вырезанное заключительное четверостишие (С. 19): “безмолвн[а] мраморная арка”, с его свежими и неожиданными рифмами»588.

Здесь есть и снисходительность к начинающему поэту близкого направления, пытающемуся идти той же дорогой, что и сам Фет. К тому же великий князь просил честной и нелицеприятной критики, и Фет не хотел обманывать его доверие и эту критику давал — критиковал и отдельные строки, и целые стихотворения, но старался делать это максимально щадяще и доброжелательно, всё время сохраняя тон заинтересованности в успехах своего ученика: «Без сомнения, при строгом чувстве красоты стиха, Ваше Высочество будете избегать словоударений вроде: тебя, пока (С. 12) и тебе (С. 13). Не лучше ли (С. 21) вместо не совсем звучного “пускай звук поцелуя” поставить “пусть звуки поцелуя”? Как мило стихотворение с немецкого на 38-й странице»589. Надо сказать, что и К. Р. столь же аккуратно соблюдал дистанцию по отношению к царю поэтов и не решался в ответ критиковать присланные ему Фетом стихи, хотя иногда такая критика встречается в его дневниках.

Постепенно, когда собеседники нашли правильный тон и шероховатостей стало меньше, круг тем расширился — они начали обмениваться впечатлениями об искусстве, литературных новинках: попавшихся в журналах стихотворениях, новых произведениях общих знакомых. И уж здесь-то Фет был твёрд в выражении своих взглядов. Нет ни одного случая, чтобы он менял свою точку зрения на какое-то произведение из-за того, что великий