Время – московское! - Александр Зорич

– Ну и?

– Кремль разрушен… Исторический музей, Манеж… Но от Спасской башни кое-что осталось, часы, например… Я оборачиваюсь и смотрю на эти часы. На них время: пять минут двенадцатого.

– Двенадцатого?

– Да. Я положение стрелок запомнил, потому что из них латинская буква V получается. И тут ты мне говоришь: «Пушкин, на тебе шинель чужая. Погоны кавторанга. Отдай, это моя шинель».

– Меня действительно в кавторанги произвели, – нахмурился Меркулов.

– Верно. Но ты дослушай. Как только ты это сказал, прилетает наш торпедоносец. Почти «Фульминатор». Ну, может, в деталях отличается. Торпедоносец садится. А ты говоришь: «Время, Саша». Садишься в торпедоносец на место второго пилота и улетаешь.

– А шинель?

– Шинель… Не забрал ты ее. На мне осталась.

– Ерунда. Я на истребителе летаю, – сказал Меркулов, помолчав немного, и зашагал по коридору.

– Да понятно. – Я был вынужден говорить ему в спину. – Но ты все равно… Береги себя, Богдан.

– Так ведь война, Саша, – сказал он, не поворачивая головы.

Везет мне на разгромленные космодромы.

Март – Глетчерный.

Май – Гургсар.

Июнь – Хордад.

«А „хордад“ это что-то знакомое… время года? месяц?.. а, так это июнь и есть! – сообразил я. – Вот так совпадение».

Мы сидели всемером в тени бабакуловского «Горыныча» и обсуждали только что спущенную из оперштаба задачу.

Над головой, опоясанная кольцом, как утопающий – спасательным кругом, нависала бледно-голубая в дневном свете планета-гигант Бирб.

Я на Паркиде… Подумать только!

И не просто на Паркиде, а на одном из военных космодромов планеты.

Космодром Хордад выделялся почти полным отсутствием надземной инфраструктуры и рекордным количеством битых клонских флуггеров.

Их сталкивали с летного поля танками. Волокли на буксире боевыми машинами десанта. Резали шнуровыми зарядами, а потом растаскивали по кускам.

А прямо у нас за спиной мобильные пехотинцы, густо хекнув в сорок глоток, покатили на руках прочь с рулежной дорожки штурмовик «Кара», почти целехонький.

– Короче говоря, они хотят, чтобы мы нашли и добили «Митридат».

– А если их несколько? – поинтересовался незнакомый мне младлей. (Судя по глазам – совсем еще необстрелянный.)

Бабакулов пожал плечами.

– Значит, добили несколько «Митридатов».

– А теперь можно комментарий для молодого пополнения? – спросил я. – Что такое «Митридат»?

Бабакулов понимающе улыбнулся по поводу «молодого пополнения» и ответил:

– Идея такая: на Бирбе, вокруг которого обращается Паркида, клоны создали уникальную систему противокосмической обороны. Строго говоря, именно она и называется «Митридат», вся эта система. Но мы называем «Митридатами» основные носители огневых средств – аэростатические платформы, способные «всплывать» и «погружаться» в плотной атмосфере планеты-гиганта в диапазоне нескольких сотен кэмэ. Когда такая платформа «уходит на глубину», ее не видно и не слышно. Обнаружить ее доступными техническими средствами нельзя, уничтожить – тем более. Когда надо, она всплывает повыше, дает ракетный залп по нашим кораблям и снова погружается. Этими платформами азиатская эскадра в день «Д» занималась. Потом еще четырнадцатое авиакрыло. И две наши эскадрильи тоже. Вроде бы все «Митридаты» уничтожены… Но вот, оказывается, не все.

– И что, это так серьезно? Ведь от Бирба до, скажем, геостационара Паркиды любая ракета будет идти больше часа, да? То есть время реакции у такой системы аховое, верно?

– Верно. Но «Митридат» – система по своей концепции стратегическая. Против одиночных кораблей, занятых рейдерством или разведкой, она бессмысленна. Но против нашего флота вторжения, который привязан к орбите Паркиды уже четвертые сутки, – самое то. «Митридат» – лишний фактор, перенапрягающий наше ПКО дальней зоны. Командование хочет этот фактор как можно быстрее устранить.

– Понял. И как против этих платформ работать?

– А вот Румянцев по «Митридату» главный эксперт, он сейчас все и расскажет.

Андрея Румянцева я в принципе знал. Он учился со мной в Академии, тоже на истребителя, но в другой группе. В мае прошлого года, как и я, вошел в число кадетов-добровольцев, воевавших с джипсами. Тогда его распределили в эскадрилью Бердника, так что мы общались только на уровне «здрасьте – до свидания».

Потом его за какую-то мутную историю из Академии вытурили, хотя и без обычного позорного «выбарабанивания». Что было в высшей степени странно. Выходило, что вина на нем есть, но вина какая-то необычная…

«Может, вина, а может, и неуставная заслуга», – предположил тогда Колька.

Некоторое время морально нестойкие кадеты смаковали слух, что Румянцев-де соблазнил несовершеннолетнюю дочь Федюнина, начальника нашего факультета. Но после воспитательной беседы (с легким рукоприкладством), устроенной мною, Переверзевым и Белоконем для морально нестойких, бредовые разговорчики были прекращены.

О Румянцеве быстро забыли. Все были уверены, что уже никогда его не увидят. Я – так точно.

Поэтому, встретив его в Городе Полковников накануне рейда к Фелиции, я натурально не поверил своим глазам. Мало того, что Румянцев носил значок пилота военно-космических сил, так на нем, не окончившем трех курсов СВКА, были еще и погоны! Лейтенантские! С двумя звездочками!

А у кого из нас, недоученных кадетов, тогда, в январе, были две звездочки? Вот то-то.

Вернувшись из плена, я снова встретил Румянцева – на борту «Трех Святителей». Он продолжал летать в эскадрилье И-03 и уже вполне заслуженно считался ветераном нашего авиакрыла.

После гибели «Трех Святителей» лейтенант снова пропал из моего поля зрения. Я почему-то был уверен, что его перевели в одну из эскадрилий ГАБ, слышал я краем уха о связях Румянцева с этой организацией…

И только перед отлетом на Глагол я снова услышал о нем. Совершенно случайно.

Я возвращался в учебный центр из главного капонира Глетчерного, где подбирал себе «Дюрандаль» получше для перегона на «Ксенофонт», и встретил Бердника. Каперанг шел с дня рождения комэска торпедоносцев Яхнина.

Был Бердник весел и приветлив. Мы разговорились и всплыла тема свежего люксогена, который был приобретен у невесть какой «расы К» (подробности сделки не разглашались, весь Город Полковников питался слухами).

Собственно, всплыть теме было несложно. Очередной танкер, «Имадзи Мару», как раз аккуратно примерялся к посадке на Глетчерный и радовал глаз всякого, кто знал об острейшем люксогеновом голоде флота.

Тут-то Бердник и говорит: «А вот, кстати, твой однокашник, Андрюша, в обеспечении этой операции летал».

«Какой операции? Какой Андрюша?»

«Отвечаю по порядку. Операции, по итогам которой мы люксоген выторговали. А Андрюша понятно какой: Румянцев».

«А! Румянцев! Скажите, Григорий Алексеевич, а он правда на ГАБ работает?»

«Правда. У парня не биография, а сказка тысяча и одной ночи».

И эту самую сказку мне Бердник тогда поведал. О том, как прошлым летом Румянцева занесло в Тремезианский пояс, где он работал на известный концерн «Дитерхази и Родригес». Дальше – больше, и попал он – я ушам своим не поверил – к пиратам!

«Да какие могут быть пираты в двадцать седьмом веке, Григорий Алексеевич?»

«Сам не знаю. – Бердник понизил голос так, что я с трудом различал его слова. – Но в личном деле у него записано: участвовал в деятельности незаконных вооруженных формирований „Синдикат TRIX“ и „Алые тигры“».

«Это что еще за звери?»

«Вот пойди в ГАБ и спроси. Сам понимаешь, без вмешательства Агентства никак не могло так получиться, чтобы участник НВФ после начала войны вдруг сделался лейтенантом военфлота. Так что наш Румянцев ой как непрост!»

И вот теперь непростой Румянцев, который воевал в системе Вахрам с первых же минут операции «Москва» и которому – по всему было видно – паскудные «Митридаты» успели поперек горла стать, разъяснял нам особенности действий в атмосфере Бирба.

– …Пройдя надоблачную дымку, попадаем в зону облаков замерзшего аммиака. Они загрязнены различными примесями, которые придают им характерный ядовито-синий цвет. Облака не образуют сплошного покрова, а формируют гигантские пирамиды и башни. Между ними всегда есть просветы, вполне достаточные для маневра «Горынычей», а вот «Дюрандалям» там приходится уже тяжеловато…

– А что, это так критично? В аммиачные облака нельзя залетать? – спросил я.

– Залетать в облака, строго говоря, не опасно. Но скорее всего исчезнет радиосвязь и истребитель будет временно потерян обеспечивающими вылет «Асмодеями». А по опыту наших действий, лучше все время оставаться в поле видимости и слышимости. Дело в том, что контакт с очередным «Митридатом», как правило, возникает совершенно неожиданно и держится считанные секунды. Чем быстрее борт ударной группы получит целеуказание, тем выше его шансы успеть поразить «Митридат» до того, как тот уйдет на глубину или спрячется за одной из «летающих тарелок».