Современная повесть ГДР - Вернер Гайдучек

Глава вторая

ЖАБА В ПТИЧЬЕЙ КУПАЛЬНЕ

Молодой человек носил имя Добриэль, девушку звали Милена. Пес, если хотел, отзывался на кличку Каспер. Они жили втроем в этом огромном саду, называвшемся также Богов Сад.

Добриэль обитал в перевернутом вверх дном цветочном горшке, у которого с краю один черепок был отбит и вновь приставлен, — он служил дверью. Милена жила неподалеку от него в заброшенном птичьем гнезде.

К Богову Саду примыкал другой сад, отделенный от первого лишь живой изгородью из буков; он был до того запущен, что в него даже никто не заглядывал. Это был не сад, а стыд и позор. Официально он назывался Гадкий Сад. Но все именовали его не иначе как Гадюшник. Владычествовала в нем злая фея Медведка по имени Грызля.

А огромным садом, где жили Добриэль и Милена, управлял мудрый Садовый Бог, в любую погоду и в любое время года неизменно возвышавшийся на своем постаменте. Поэтому в Боговом Саду жизнь протекала разумно и ладно.

— Подумай только, — сказал молодой человек, положив на место портфель и кинув косточку псу, — подумай только, наш Садовый Бог сбежал — уехал в город.

— Неужто? — удивилась Милена. — А как мы с тобой проведем сегодняшний вечер?

— Погуляем по саду, — решил Добриэль, и поскольку Милене хотелось того же, она сразу согласилась и взяла молодого человека под руку.

Они вышли из своего крошечного дворика, мощенного булыжником, и направились в ту часть сада, где раскинулся залитый солнцем Французский Парк — прямые аллеи посыпаны гравием и обрамлены аккуратно подстриженными деревьями. Все здесь дышало покоем и изысканным вкусом. Красные дорожки сходились к мраморному постаменту, на котором всегда стоял Садовый Бог. Но сейчас постамент был пуст.

— В самом деле! — удивленно воскликнула Милена. — Его нет.

Они пошли дальше и попали в Английский Парк. Он представлял собой просторную лужайку, по которой тут и там были разбросаны группы могучих деревьев и декоративных кустов — цветущих или разнящихся цветом листьев.

— Но трава слишком отросла, — заметил Добриэль. — Значит, овцы все же не было.

— Трава выросла как раз настолько, чтобы в ней было уютно целоваться, — возразила Милена. Она осторожненько приподняла сзади подол платья, опустилась на траву и потянула Добриэля к себе.

Они возлежали под алтеем, осыпанным голубыми граммофончиками, и целовались в свое удовольствие.

Но вдруг Добриэль спросил:

— Что ты имела в виду, говоря «в самом деле»?

— Что-что? — изумленно переспросила Милена.

— Ну, ты сказала «в самом деле, его нет», когда мы проходили мимо постамента. Что ты имела в виду?

— Что его нет, — ответила Милена.

— Но ведь об этом ты уже слышала от меня, — удивился Добриэль.

— А теперь и увидела, — спокойно возразила Милена.

— Мне кажется, однако, — сказал Добриэль ворчливо, — это сообщение о чем бы то ни было, услышанное тобой от меня, по крайней мере столь же достоверно, как то, что ты увидишь собственными глазами. Так что твои слова были абсолютно лишними.

— Но ведь и неправильными их не назовешь, — опять возразила Милена.

— Наверное, было бы совсем неплохо иметь настоящего друга, — словно думая вслух, вдруг произнес Добриэль.

— Тебе не нравится, что я не парень, а девушка? — немного забеспокоилась Милена.

— Глупый вопрос! — воскликнул Добриэль уже раздраженно.

— Не вижу в нем ничего глупого, — прошептала Милена.

И по ее щекам ручьем покатились слезы.

— С любимой не ссорятся, — выдавила она сквозь плач. — Это лишнее. Ее просто любят, и все.

— Но ведь ты — мое сокровище, — заверил ее Добриэль.

— Нет, — всхлипнула Милена. — Тебе больше нужен друг, чем я, потому что я глупая и верю своим глазам и говорю слишком много, и я больше не буду твоим сокровищем, если мы сейчас же не пойдем купаться.

— В таком случае, — заявил Добриэль, — лучше уж пойдем искупаемся.

И с этой целью они направились в Огород.

Огород имел форму четырехугольника, в котором прямые и изогнутые грядки образовывали узор, напоминающий извивы линий на доске при игре в мюле. На одних грядках росли овощи всех видов, на других — цветы всех оттенков.

Середину Огорода занимала совершенно круглая грядка, в центре которой на бронзовой ножке возвышалась бронзовая чаша. И чаша, и ножка были разукрашены резными листьями. Это и была птичья купальня.

Милена ловко вскарабкалась на чашу, приподняла сзади подол, уселась на резной край и принялась болтать ногами в теплой воде на дне чаши.

— Странные все же существа девушки, — заметил Добриэль. — Почему-то всегда поднимают подол. Перед тем как на что-нибудь сесть.

— Просто не хотят запачкать платье, — откликнулась Милена. — А трусики легко постирать.

— Тогда нам, мужчинам, — поддел ее Добриэль, — следовало бы каждый раз снимать штаны.

— На твоем месте я бы именно так и поступила, — заметила Милена.

Эта мысль пришлась Добриэлю весьма кстати.

Он тут же скинул с себя штаны и во всю длину растянулся на дне купальни — тело в воде, голова на коленях Милены, а пятки — на металлической выпуклости, слегка торчавшей из воды в самой середине купальни.

Прикрыв веки, они всем телом ощущали воду, воздух и солнце, и на душе у них было легко и радостно. Вдруг совсем рядом кто-то окликнул их грубым голосом:

— Эй, вы!

Они разом открыли глаза. В воде купальни сидела зеленая Жаба. Жаба про квакала:

— Вам нельзя здесь купаться.

— Очень жаль, — откликнулся Добриэль. — А почему?

— Запрещено, — ответила Жаба.

— Извините, пожалуйста, — сказала Милена. — А мы и не знали.

— Не знали! — передразнила ее Жаба. — Каждому ясно, что это — купальня для птиц. А разве вы птицы?

— Кажется, нет, — заметила Милена. — Но ведь и вы, сдается мне, не птица?

— Это не имеет отношения к делу, — отрезала Жаба. — Сейчас речь о вас.

— А почему речь сейчас о нас? — спросила Милена.

— Потому что я первая подняла этот вопрос, — ответила Жаба.

— Видите ли, — примирительно заметила Милена, — в конце концов, я ведь и живу в птичьем гнезде.

— Вот как? — деланно удивилась Жаба. Но тут же нашлась: — Тогда вам давно уже полагается быть дома и насиживать яйца.

От этого совета Добриэль с Миленой расхохотались так, что долго не могли успокоиться.

— Ну, не чудесно ли мы провели вечер в саду? — сказали они друг другу.

Добриэль поцеловал Милену на ночь в лобик и, может быть, даже не один раз. После чего они разошлись по домам — она побежала в свое гнездышко, он зашагал к цветочному горшку. Но едва прилег, как услышал песенку. Пела ее Милена. Она пела каждый вечер, и пела она для него.

Вот слова ее песенки:

Милена сидит в своем гнездеИ песню поет, чтоб слышали все.А в песне поется, как славно живетсяМилене, сидящей в своем гнезде.Поет она для зверька и цветка,Для всех обитателей сада.Милена поет в своем гнезде,Ей большего счастья не надо.

«Сейчас она уснет», — подумал Добриэль умиротворенно. Но только хотел прикрыть веки, как в его дверь кто-то поскребся. Оказалось, то была Летучая Мышь. Взволнованно трепеща крыльями, она прошептала ему на ухо:

— Вас будут ждать возле беседки, как только взойдет луна. Собрание чрезвычайной важности.

И в тот же миг улетела. Но потом вернулась и добавила таким беззвучным шепотом, каким умеют говорить только летучие мыши:

— Строжайшее соблюдение тайны!

С этими словами она метнулась в сторону и растворилась во мраке, чтобы оповестить остальных.

Глава третья

СОБРАНИЕ У БЕСЕДКИ

В косых лучах только что взошедшей луны очертания беседки смутно вырисовывались на фоне погруженного в ночную темень сада. Беседка представляла собой восьмиугольную площадку, окаймленную деревянной балюстрадой со столбиками на каждом из углов, подпирающими остроугольную крышу.

Добриэль сразу увидел, что здесь собрались сливки общества. Присутствовали лишь наиболее влиятельные и выдающиеся обитатели сада, а не какие-то там кузнечики и иже с ними.

Наконец от чернеющей толпы отделился зверек и встал в позу оратора перед деревянной лестницей беседки. У зверька были острые клыки, рыжий мех и пушистый хвост. Это был Колонок, близкий родственник Горностая.

— Как самый крупный хищник этого сада, — начал он, воздев вверх когтистую лапу, — я беру на себя председательство на нашей встрече. Положение серьезное и даже угрожающее. Перед нами две проблемы, одна неразрешимее другой.

Начало не предвещало ничего хорошего, и у всех защемило сердце. А Колонок опять воздел лапу и сообщил: