Мелкий бес - Федор Сологуб

В этот вечер Варвара нашла случай украсть у Передонова первое поддельное письмо. Это было ей необходимо, по требованию Грушиной, чтобы впоследствии, при сравнении двух подделок, не оказалось разницы. Передонов носил это письмо с собою, но сегодня как-то случайно оставил его дома: переодеваясь из вицмундира в сюртук, вынул его из кармана, сунул под учебник на комоде, да там и забыл.

Варвара сожгла его на свечке у Грушиной.

Когда, поздно ночью, Передонов вернулся, и Варвара увидела его разбитые очки, он сказал ей, что они сами лопнули. Она поверила, и решила, что виной тому злой язык у Володина. Поверил в злой язык и сам Передонов. Впрочем, на другой день Грушина подробно рассказала Варваре о драке в клубе.

Утром, одеваясь, Передонов хватился письма, нигде не нашел, и ужаснулся. Он закричал диким голосом:

— Варвара, где письмо?

Варвара смешалась.

— Какое письмо? — спросила она, глядя на Передонова испуганными и злыми глазами.

— Княгинино, — кричал Передонов.

Варвара кое-как собралась с духом. Нахально ухмыляясь, она сказала:

— А я почем знаю, где оно. Бросил, должно быть, в ненужные бумаги, а Клавдюшка и сожгла. Ищи у себя, коли еще оно цело.

Передонов ушел в гимназию в мрачном настроении. Вчерашние неприятности припоминались ему. Он думал о Крамаренке: как этот скверный мальчишка решился назвать его подлецом? Значит, он не боится Передонова. Уж не знает ли он чего о Передонове? Знает, и хочет донести?

В классе Крамаренко смотрел на Передонова в упор, и улыбался, и это еще более страшило Передонова.

В третью перемену Передонова пригласили к директору. Он пошел, смутно предчувствуя что-то неприятное.

Со всех сторон до Хрипача доносились слухи о подвигах Передонова. Сегодня утром ему рассказали о вчерашнем происшествии в клубе. Вчера же после уроков к нему явился Володя Бультяков, на днях наказанный своею хозяйкою по жалобе Передонова: опасаясь вторичного посещения его с такими же последствиями, он решил пожаловаться директору.

Сухим и резким голосом Хрипач передал Передонову дошедшие до него слухи, — из достоверных источников, прибавил он, — о том, что Передонов ходит на квартиры к ученикам, сообщает их родителям или воспитателям неточные сведения об успехах и поведении их детей, и требует, чтобы мальчиков секли, вследствие чего происходят иногда крупные неприятности с родителями, как например, вчера в клубе с нотариусом Гудаевским.

Передонов слушал озлобленно, трусливо. Хрипач замолчал.

— Что ж такое, — сердито сказал Передонов, — он дерется, а разве это позволяется? Он не имел права мне в рожу заехать. Он в церковь не ходит, в обезьяну верует, и сына в ту же секту совращает. На него надо донести, — он штундист.[44]

Хрипач внимательно посмотрел на Передонова, и сказал внушительно:

— Все это не наше дело, — относительно же нанесенного вам оскорбления вам следовало бы привлечь его к суду, — а самое бы лучшее было бы для вас — оставить нашу гимназию.

— Я инспектором буду, — сердито возразил Передонов.

— До тех же пор, — продолжал Хрипач, — вам следует воздержаться от этих прогулок. Согласитесь сами, что такое поведение не прилично педагогу, и роняет достоинство учителя в глазах учеников. Ходить по домам сечь мальчиков, — это, согласитесь сами…

Хрипач не кончил, и пожал плечами.

— Что ж такое, — опять возразил Передонов, — я для их же пользы.

— Пожалуйста, не будем спорить, — резко прервал Хрипач, — я самым решительным образом требую от вас, чтоб это больше не повторялось.

Передонов сердито смотрел на директора.

Сегодня вечером решили справлять новоселье. Позвали всех своих знакомых. Передонов ходил по комнатам, и посматривал, все ли в порядке, нет ли чего такого, о чем могут донести.

Что ж, кажется, все хорошо, — думал он: — запрещенных книжек не видно, лампадки теплятся, царские портреты висят на стене, на почетном месте.

Вдруг Мицкевич со стены подмигнул Передонову. — Подведет, — испуганно подумал Передонов, быстро снял портрет, и потащил его в отхожее место, чтобы заменить им Пушкина, а Пушкина повесить сюда.

Все-таки Пушкин — придворный человек, — думал он, вешая его на стену в столовой.

Потом припомнил он, что вечером будут играть, и решил осмотреть карты. Он взял распечатанную колоду, которая только однажды была в употреблении, и принялся перебирать карты, словно отыскивая в них что-нибудь. Лица у фигур ему не нравились: глазастые такие.

В последнее время за игрой ему все казалось, что карты ухмыляются, как Варвара. Даже какая-нибудь пиковая шестерка являла нахальный вид и непристойно вихлялась.

Передонов собрал все карты, какие были, и остриями ножниц проколол глаза фигурам, чтобы они не подсматривали. Сначала сделал он это с игранными картами, а потом распечатал и новые колоды. Все это проделывал он с оглядкой, словно боялся, что его накроют. К счастью его, Варвара занялась на кухне, и не заглядывала в горницы, — да и как ей было уйти от такого изобилия съестных припасов: как раз Клавдия чем-нибудь попользуется. Когда ей что-нибудь надобилось в горницах, она посылала туда Клавдию. Каждый раз при ее входе Передонов вздрагивал, прятал ножницы в карман, и притворялся, что раскладывает пасьянс.

Меж тем, как Передонов таким образом лишал королей и дам возможности досаждать ему подсматриваниями, надвигалась на него неприятность с другой стороны.

Ту шляпу, которую, на прежней квартире, Передонов забросил на печку, чтоб она не попадалась под руку, — нашла Ершова. Домекнулась она, что неспроста оставлена шляпа: ненавистники — ее съехавшие жильцы, и очень может быть, думала Ершова, — что они, со зла на нее, наколдовали в шляпу что-нибудь такое, от чего квартиру никто не станет нанимать. В страхе и досаде понесла она шляпу знахарке. Та осмотрела шляпу, таинственно и сурово пошептала над нею, поплевала на все четыре стороны, и сказала Ершовой:

— Они тебе напакостили, а ты им отпакости. Сильный колдун ворожил, да я хитрее, — я напротив его тебе так выворожу, что его самого скорежит.

И она еще долго ворожила над шляпой, и, получив от Ершовой щедрые дары, велела ей отдать шляпу рыжему парню, чтобы он отнес шляпу Передонову, отдал ее первому, кого встретит, а сам бежал бы без оглядки.

Случилось так, что первый рыжий парень, встреченный Ершовой, был один из слесарят, злобившихся на Передонова за раскрытие ночной проказы. Он с удовольствием взялся за пятак исполнить поручение, и по дороге от себя усердно наплевал в шляпу. В квартире у Передонова, встретив в темных сенцах самое Варвару, он сунул ей шляпу, и убежал так проворно, что Варвара не успела его разглядеть.

И вот, едва успел Передонов ослепить последнего валета, как вошла в горницу Варвара, удивленная и даже испуганная, и сказала дрожащим от волнения голосом:

— Ардальон Борисыч, посмотри, что это такое.

Передонов взглянул, и замер от ужаса. Та самая шляпа, от которой он было отделался, теперь в Варвариных руках, помятая,[45] запыленная, едва хранящая следы былого великолепия. Он спросил, задыхаясь от страха:

— Откуда, откуда это?

Варвара испуганным голосом рассказала, как получила эту шляпу от юркого мальчишки, который словно из-под земли вырос перед нею, и опять словно сквозь землю провалился. Она сказала:

— Это никто, как Ершиха. Это она тебе наколдовала в шляпу, уж это непременно.

Передонов бормотал что-то неразборчивое, и зубы его стучали от страха. Мрачные опасения и предчувствия томили его. Он ходил хмурясь, а серая недотыкомка бегала под стульями, и хихикала.

Гости собрались рано. Нанесли много пирогов, яблок, груш. Варвара принимала все это с радостью, только из приличия приговаривала:

— Ну, к чему это вы! Напрасно беспокоились.

Но если ей казалось, что принесли дешевое или плохое, то она сердилась. Не нравилось ей тоже, если двое гостей приносили одинаковое.

Не теряя времени, сели за карты. Играли в стукалку, на двух столах.

— Ах, батюшки! — воскликнула Грушина, — что это, король-то у меня слепой!

— Да и у меня дама безглазая, — зсмотревшись в свои карты, сказала Преполовенская, — да и валет тоже.

Гости со смехом принялись рассматривать карты. Преполовенский заговорил:

— То-то я смотрю, что такое, шершавые карты, а это вот отчего. А я все щупаю, — что такое, думаю, шершавая какая рубашка, а это, выходит, от этих дырочек. То-то она рубашка-то, и шершавая.

Все смеялись, один только Передонов был угрюм и молчалив. Варвара, ухмыляясь, говорила:

— Ведь вы знаете, мой Ардальон Борисыч все чудит, все придумывает разные штуки.

— Да зачем ты это? — с громким хохотом спрашивал Рутилов.