Заговорщица - Мишель Зевако

— Знаете ли. сударь, — закончил свое повествование хозяин, — все думали, будто со времен Лукреции Борджиа во дворце никто не живет… а там жила одна дама, очень важная дама, говорят, мятежница. Восстала против Его Святейшества…

— И что с ней стало?

— Погибла, сударь, погибла в огне… все так говорят.

Хозяин еще что-то рассказывал, но Пардальян его уже не слушал.

Значит, Фауста мертва? Пардальян побледнел, вспомнив ту. которая столько раз пыталась убить его, а в результате погибла сама. Ужасная смерть!.. Но ведь она сама разожгла этот огонь!

Шевалье решительно встряхнул головой, отгоняя мрачные мысли:

— Умерла Фауста, а с ней умерло и прошлое!.. Надо смотреть в будущее!

Когда шевалье уже был в седле, хозяин поднес ему на дорожку стаканчик бургундского, который приберегал для особо дорогих гостей. Через полчаса Пардальян уже выезжал из Рима.

Но Фауста была жива. В тот момент, когда шевалье покидал Рим, она находилась в замке Сант-Анджело вместе со своей служанкой Мирти. Их заперли под охраной в отдаленной комнате.

После того как Мирти по приказу своей госпожи подожгла вязанки дров на первом этаже, она вышла из дворца. Мирти ждала хозяйку, как ей и было приказано, у боковой двери в левом крыле здания, куда— пламя добралось не сразу. Собралась толпа, но зеваки стояли со стороны фасада, где огонь бушевал особенно яростно. Служанка заметила, что какие-то странные личности шныряют вокруг Палаццо-Риденте, мало интересуясь пожаром. Но Мирти так волновалась за Фаусту, что тут же позабыла о них.

Время шло, а Фауста все не появлялась. Огонь уже перекинулся на левое крыло. Наконец распахнулась боковая дверь, и на улицу выбежала принцесса. Мирти несказанно обрадовалась.

Однако те самые люди, что следили за дворцом, моментально оказались рядом и окружили служанку и госпожу. Один из них положил руку на плечо Фаусты и вполголоса произнес:

— Вы — принцесса Фауста! Мы уже неделю следим за этим дворцом. По приказу Его Святейшества я арестую вас. Будьте любезны следовать за нами и не поднимать шума. Лишь в этом случае вы сможете рассчитывать на снисхождение святого отца…

Фауста подняла глаза к небесам и горестно вздохнула.

Через минуту ее уже втолкнули в закрытую карету…

Глава XLII

«ЧЕРТ МЕНЯ ВОЗЬМИ!» С ГАСКОНСКИМ АКЦЕНТОМ

В первый день путешествия Пардальян чувствовал себя подавленным, скорбя о Фаусте. (Отметим кстати, что это делало ему честь, ибо прекрасная итальянка пять раз пыталась убить его.)

Однако Пардальян был не только великодушен, но и справедлив. А справедливость требовала признать, что Фауста погубила сама себя. Признав это, Пардальян ощутил, как к нему возвращается обычное спокойствие, которое он так ценил.

Когда он вступил на землю Франции, происшедшее в Палаццо-Риденте казалось ему давним кошмарным сном. Тем более, что те новости, которые он узнал, прибыв на родину, заставляли забыть обо всем.

Старый кардинал де Бурбон, оказывается, был провозглашен королем Франции под именем Карла X. Майенн вошел в Париж, а Генрих III отступил в сторону Блуа. Король Наваррский двигался с сильной армией на Сомюр. Шарте, Ле Ман, Анже, Руан, Эвре, Лизье, Сен-Ло, Алансон и другие города восстали против законного государя. Короче, огонь мятежа полыхал по всему королевству. Готовилось генеральное сражение, которое должно было решить судьбу Франции и ее короны.

Пардальян вспомнил о Жаке Клемане. Он принял решение ехать либо в Орлеан, либо в Париж, но предварительно посетить лагерь короля. Пардальяну до смерти надоели вопли «Да здравствует Лига!», «Смерть царю Ироду!» и тому подобное. Он даже подумывал, не спасти ли Валуа от кинжала монаха. Двадцатого июня Пардальян прибыл в Блуа.

Там он узнал, что король и его немногочисленная армия расположились лагерем между Туром и Амбуазом. На следующий день Пардальян отправился вниз по Луаре и, проехав Амбуаз, наткнулся на большой отряд королевских войск, который возглавлял Крийон. Старый солдат очень обрадовался неожиданной встрече. Он тут же передал командование одному из своих офицеров и предложил шевалье отправиться в лагерь.

Первые минуты были посвящены взаимному обмену любезностями: этого требовали тогдашние правила вежливости. Но после приветствий Крийон грустно вздохнул.

— Мне кажется, капитан, — заметил Пардальян, — что настроение у вас неважное?

— Да нет, друг мой, я даже счастлив. Начинается поход, и предстоят серьезные бои, когда можно вдоволь пострелять и помахать шпагой. На войне я чувствую себя, как рыба в воде…

— Так это вы от радости так грустно вздыхаете?

— Увы, нет!

— Может, влюблены?

Крийон указал на шрамы, пересекавшие его лицо, и рассмеялся:

— С такой физиономией только и влюбляться! Нет, шевалье, я вздыхаю потому, что дела моего бедного господина, короля Генриха, идут все хуже и хуже. Конечно, его теперь частенько называют царем Иродом, но я-то присягал именно ему. Он вручил мне капитанскую шпагу и сделал меня кавалером ордена. Так что я предан ему душой и телом и мне очень грустно видеть, что корона едва держится на его голове. Ах, если бы вы только пожелали…

— Что вы имеете в виду, капитан?

— Вы знаете, вокруг Валуа мало достойных людей, ибо все его бросили. Пара надежных полков у меня еще осталась, есть и люди, способные умереть за короля, но нет таких, кто был бы способен на великие дела. Шевалье, если бы вы пожелали поступить на службу к Его Величеству…

— Благодарю вас за столь высокое мнение обо мне, — ответил шевалье, — и если бы я решил поступить к кому-нибудь на службу, то непременно выбрал бы короля. Хотя бы потому, что дело его кажется безнадежно проигранным… Однако же я предпочитаю оставаться свободным.

— Это ваше последнее слово?

Пардальян кивнул.

— Но раз уж все королевство восстало против Валуа. — продолжал шевалье, — раз он не в силах противостоять Майенну, он должен действовать иначе…

— И как же, по вашему мнению? — спросил Крийон.

— Надо искать союзников. Например, у Генриха Беарнского прекрасная армия…

— Королю это хорошо известно, и он готов просить о помощи… Но Генрих III боится: а вдруг Беарнц откажет ему? Знаете, шевалье, мне самому приходила в голову мысль навестить короля Наваррского. Но он может отказать мне, а ведь я слуга Генриха Валуа. Если меня не примет Генрих Наваррский, оскорблен будет король Франции.

— Так пошлите кого-нибудь другого! Человека, который никому не служит, — спокойно заметил Пардальян.

— Согласен, но кого? Дело это деликатное, не дай Бог наша миссия не удастся, слухи о неудаче дойдут до ушей Майенна…

— Я могу поехать, если не возражаете… Вы оказали мне услугу, укрыв в покоях Руджьери, теперь моя очередь помочь вам.