Заговорщица - Мишель Зевако

Иногда он задерживался на пару дней в каком-нибудь городе. Он проехал Лион, спустился вниз по Роне, затем двинулся по побережью Средиземного моря, добрался до Ливорно и, наконец, оказался во Флоренции.

На следующее утро Пардальян разыскал в городе дворец, о котором говорила ему Фауста. Привратник у дверей спросил, действительно ли перед ним находится светлейший синьор де Пардальян. Шевалье уже привык к льстивой итальянской вежливости, поэтому спокойно ответил, что он и есть тот самый синьор де Пардальян. Тогда важный привратник передал ему запечатанное письмо. Пардальян тут же раскрыл его и прочел всего четыре слова:

«Рим. Палаццо-Риденте. Фауста.»

— Значит, госпожа Фауста ждет меня в Риме? — спросил Пардальян.

Но привратник заявил, что ему велено передать светлейшему господину де Пардальяну только письмо — и ничего более. Впрочем, шевалье был рад продолжить свое путешествие и вовсе не огорчился, что свидание с Фаустой откладывается. Читатель резонно может спросить:

— Если Пардальяну так не хотелось встречаться с Фаустой, то зачем же он к ней ехал?

Такая мысль пришла в голову и самому Пардальяну.

— Какого черта я притащился в Италию? — спросил себя шевалье, отправляясь прекрасным майским утром в Рим. — Подумаешь! Растрогался на минуту, пожалел несчастную женщину… Она была так прекрасна, когда разговаривала со мной там, на берегу Луары… а потом бросилась в воду… Конечно, я должен был спасти ее. Но не стоит ли мне немедленно развернуть лошадь и поскакать в Орлеан? Там меня ждут… буду зимой греться у очага, осенью охотиться на оленя, а летом, в жару, устроюсь под липой и займусь мемуарами. В самом деле, почему бы мне не засесть за мемуары, в подражание господам де Ту, Брантому, дю Бартасу и многим, многим другим?

Идея о мемуарах почему-то очень развеселила шевалье.

«Болтая таким вот образом сам с собой и убеждая себя, что надо возвращаться во Францию, шевалье тем не менее, неуклонно приближался к Риму.

Пардальян въехал в вечный город четырнадцатого мая 1589 года, вечером, когда косые солнечные лучи осветили романтические развалины итальянской столицы, а тысячи колоколен на Авентине. Эсквилине, Капитолии и Целии зазвонили к вечерне.

Пардальян остановился в гостинице, именовавшейся «У доброго парижанина». Его внимание привлекла вывеска на французском языке и уютный, гостеприимный вид заведения. Хозяином действительно оказался француз, более того — француз вдвойне, ибо он был парижанином с Монмартрской улицы. В Риме он жил уже лет пятнадцать и нажил неплохое состояние, знакомя римлян с прелестями французской кухни. А тех французов, что останавливались у него, находчивый хозяин кормил итальянскими блюдами, чем, по его мнению, способствовал сближению двух народов.

Пардальян с аппетитом поужинал, а потом отправился спать, отказавшись совершить недалекую прогулку и полюбоваться Колизеем в лунном свете — непременное развлечение каждого попавшего в Рим иностранца.

Проснулся шевалье в восемь утра. Позавтракав, он принарядился и расспросил хозяина, как пройти к Палаццо-Риденте.

— Этот дворец когда-то был очень красив, — сказал трактирщик, — но теперь он превратился в развалины. При папе Александре VI его разграбили, так что со времен Лукреции Борджиа там никто не живет.

Пардальян отправился по улице, что шла вдоль Тибра и вскоре оказался перед мрачным, но пышным дворцом. Фасад его украшали многочисленные статуи и барельефы, однако окна были закрыты, сад одичал, ограда местами рухнула. Короче говоря дворец выглядел покинутым.

— Очень похоже на дворец госпожи Фаусты в Ситэ, — констатировал Пардальян. — Надеюсь, здесь хотя бы нет комнаты смерти и железной ловушки-верши.

Он подошел поближе. Дверь была заложена кирпичами, до зарешеченных окон не добраться. Шевалье пожал плечами и собрался возвращаться в гостиницу. Но тут неведомо откуда взявшийся человек подошел к нему сзади и легко коснулся рукой плеча.

— Идите за мной…

— По-моему, меня ждут, — пробормотал Пардальян.

Он послушно последовал за незнакомцем, убедившись на всякий случай, что кинжал на месте.

Человек прошел в узкий проулок, огибавший Палаццо-Риденте и выходивший к Тибру. Где-то посередине проулка, в боковой стене дворца оказалась низкая дверь, и провожатый Пардальяна исчез за нею. Шевалье шагнул следом. Молча они продвигались по узкому темному коридору и наконец оказались в просторном зале, который, похоже, занимал едва ли не весь первый этаж дворца. Некогда самые блестящие вельможи Рима, князья церкви, поэты и художники, знаменитые артисты, — все прогуливались здесь, беседуя и ожидая приема у Лукреции Борджиа.

Теперь огромный мраморный зал был пуст. Лишь пыльные покалеченные статуи — одни без головы, другие без рук — тосковали и скучали в просторном помещении. Кое-где обвалились лепные карнизы и потрескались колонны, а стены почернели от дыма и сажи. Похоже, когда-то в старом дворце развернулись трагические события.

Они пересекли еще один зал, поменьше, но также находившийся в плачевном состоянии, а потом через бронзовую дверь проникли в задние комнаты здания. Эти покои блистали роскошью и великолепным убранством. Пардальян остановился в изумлении и тут заметил, что его провожатый куда-то пропал. Шевалье побродил по залу и залюбовался великолепным портретом работы Рафаэля ди Урбино, изображавшим ослепительную черноглазую красавицу в царственной позе с величественной улыбкой на устах. Это был портрет знаменитой Лукреции Борджиа, прабабки Фаусты… Эта женщина, дочь папы римского, прожила бурную, богатую событиями жизнь. Пардальян задумался, глядя на изображение красавицы, но вдруг легкий шум шагов вернул его к реальности. Он обернулся и увидел появившуюся из-за бархатной портьеры фигуру — та же роковая красота, те же трагические глаза, та же осанка королевы… Пардальян склонился в поклоне перед правнучкой Лукреции…

— Смотрели на портрет моей прабабки? — улыбнулась Фауста. — Она смогла воплотить в жизнь то, о чем я только мечтаю, правда, иными средствами. Ее брат Чезаре Борджиа правил Италией, а отец — Александр — властвовал над всем христианским миром.

Теперь этот дворец разрушен и заброшен, но тогда не было в Риме места прекрасней. Сейчас он превратился в памятник славы давно ушедших веков, но когда-то здесь звучала музыка, множество слуг прислуживало гостям; толпы придворных, принцев и послов и даже немало монархов собирались в этом роскошном и вместе с тем уютном доме. Все трепетали перед его хозяйкой, перед Лукрецией… Нынче же тут живут лишь тени.

Вечерами я люблю бродить в одиночестве по пустым комнатам, где проводила свои дни Лукреция — дочь папы римского, сестра Чезаре Борджиа. Этой женщине поклонялись короли и принцы, они льстиво сгибались перед ней, вымаливая улыбку или доброе слово. Она сумела воплотить в жизнь свои великие замыслы, которые вынашивала в старинном дворце Палаццо-Риденте, среди роскоши и экзотических цветов. Если бы я добилась исполнения своих желаний, то и я вошла бы в этот дом как могучая властительница, а не как жалкая беглянка!..