Волк среди волков - Ханс Фаллада

- Как? - спросила Вайо и смерила его взглядом. - Вы ни разу не целовались с девушкой?

- Сто раз собирался, честное слово, фройляйн! Но в решительную минуту мне как-то не хватало смелости...

- Сколько вам лет?

- Скоро двадцать четыре...

- И вы еще ни разу не целовались с девушкой?

- Я же говорю, фройляйн, ужасная застенчивость...

- Трус! - воскликнула она с глубоким презрением.

Некоторое время оба молча шли по липовой аллее, которая вела к пруду.

Затем Пагель опять осторожно начал:

- Разрешите вас спросить, фройляйн?

Вайо, весьма нелюбезно:

- Ну, шпарьте, вы - герой!

- Но только вы на меня не рассердитесь?

- Спрашивайте!

- Честное слово, не рассердитесь?

Она, очень нетерпеливо:

- Нет! Спрашивайте же, наконец!

- Ну так вот: сколько вам лет, фройляйн?

- Вот дурак, - шестнадцать!

- Видите, вы уже и рассердились, а я только начинаю свои расспросы.

Вайо, в гневе топнув ногой:

- Да ну спрашивайте же, чудак вы этакий!

- А вы вправду не рассердитесь?

- Извольте спрашивать!

- Фройляйн... вы уже... целовались с мужчиной?

- Я? - Минутку подумав: - Ну, разумеется, сотню раз.

- Не верю.

- Тысячу раз!

- Уж будто!

- Целовалась... с папой! - И она громко расхохоталась.

- Ну, видите! - сказал Пагель, когда она наконец успокоилась. - Вам тоже не хватает смелости.

Вайо возмущена:

- Мне не хватает смелости?

- Да, вы такая же трусиха, как и я.

- Нет, я все-таки целовалась с мужчиной! Не только с папой. С молодым мужчиной, со смелым мужчиной, - речь ее звучит почти песней, - не с таким жалким чудаком, как вы...

- Не верю...

- Целовалась... Целовалась... У него даже усы есть, светлые усики щеточкой, и как колются! А у вас усов нет!

- Вот как! - вздохнул Пагель. - И вам, правда, только шестнадцать лет, фройляйн?

- Даже только пятнадцать, - с торжеством заявила она.

- Ну и смелы же вы. - В голосе его послышалось восхищение. - У меня ни за что бы не хватило смелости. Но сами-то вы, конечно, никогда не целовали мужчину, - утешил он себя. - Вы только позволили мужчине себя поцеловать, это другое дело! А вот схватить мужчину в объятия и расцеловать его, этого бы вы тоже не посмели.

- Не посмела бы? - воскликнула она, сверкнув глазами. - Хорошего же вы обо мне мнения!

Он опустил глаза под ее взглядом.

- Простите, простите, фройляйн! Я ничего не говорил. Да, вы посмели бы, я вам и так верю... пожалуйста, пожалуйста, не надо... я робею...

Но его мольбы не помогают. Ее сверкающие глаза, ее полуоткрытые губы совсем рядом, хотя Пагель и попятился от нее. И вот ее губы уже у его губ...

В то же мгновенье Вайо всем существом ощутила, что совершилась какая-то перемена. Она почувствовала, что он сжимает ее в железных объятиях; словно ее губы влили в него силу, он отвечает на ее поцелуй... Теперь хочет вырваться уже она, теперь страшно ей... Но поцелуй все жарче и жарче, она еще противится, но уже чувствует, что сейчас уступит. Недавно еще гордо поднятая голова склонилась, прильнула к нему. Все тело обмякло, она никнет в его объятиях.

- О! - и Вайо со стоном погрузилась в море, по которому давно стосковалась. - О, ты...

Но он уже не держит ее в своих объятиях. Он поставил ее обратно на твердую землю. Его лицо опять далеко от ее лица, оно серьезно, улыбка исчезла...

- Так вот оно как, фройляйн! - спокойно говорит Пагель. - Если вы так слабы, вам не следует играть с мужчинами!

- Это подло! - крикнула она, щеки ее пылают и от гнева и от стыда. Порядочный человек этого не сделает!

- Да, это подло! - соглашается он. - Но мне надо было кое-что о вас узнать, а правды вы бы мне ни за что не сказали. Теперь я узнал то, что хотел. Вот, - он лезет в карман, - это письмо, копию письма я нашел в конторе засунутым в книгу, ведь это ваше письмо?

- Подумаешь, старое дурацкое письмо, - протянула она пренебрежительно. - Стоило из-за этого представление устраивать. Что это Мейер выдумал, зачем ему понадобилось снимать с него копию! Вам надо было просто разорвать письмо, а не разыгрывать меня так подло...

Разрывая письмо на мелкие кусочки, Пагель испытующе глядит на нее.

- Так, - сказал он, собрав клочки письма в горсть и сунув их обратно в карман, - будет сожжено в срочном порядке. Но на свете существует по крайней мере еще одна такая копия, что, если этот Мейер пошлет ее вашему отцу - что тогда?

- Такое письмо может всякий настукать! - заявила она.

- Ясно! - согласился Пагель. - Но вы и так под домашним арестом, значит, какое-то подозрение уже существует! Копия письма сама по себе еще ничего не доказывает, но раз есть подозрение...

- Подлинник у меня. Если я ни в чем не сознаюсь, мне ничего не могут доказать.

- Но вас могут перехитрить!

- Меня не перехитрить!

- А как же я перехитрил вас в два счета?

- Не все такие пройдохи, как вы!

- Милая барышня, - постарался ласково вразумить ее Пагель, - давайте раз навсегда условимся, что вы будете со мной вежливы, точно так же, как и я вежлив с вами. Это письмо, теперь уже порванное, мы позабудем. То, что я сделал, как будто не очень красиво. Но было бы хуже, если бы я отправился к вашей матушке и насплетничал ей, правда? Может быть, и следовало бы так поступить, но мне это не по душе...

- Что вы мне мораль читаете! - иронически заметила она. - Небось сами тоже и писали и получали любовные письма. - Но ее ирония не возымела действия.

- Ясно, - сказал он спокойно, - но я никогда не был подлецом. Я никогда еще не соблазнял порядочных пятнадцатилетних девочек. Идемте, - он взял ее под руку, - идемте к вашей матушке. Она, верно, уже беспокоится.

- Господин Пагель! - умоляюще сказала она и остановилась. - Он не подлец!

- Несомненный подлец, и вы это отлично знаете!

- Нет! - выкрикнула она, едва сдерживая слезы. - Почему все такие недобрые стали? Раньше было совсем не так!

- Кто стал недобрым?

- Мама, ведь она меня вечно изводит, и Губерт...

- Кто такой Губерт? Его зовут Губертом?

- Да нет же! Наш лакей, Губерт Редер...

- Он знает?

- Да, - сказала она сквозь слезы, - отпустите, пожалуйста, мою руку, господин Пагель, вы делаете мне больно.

- Простите. Так, значит, лакей вас изводит...

- Да... Он такой подлый...

- А кто еще знает?

- Что-либо определенное - никто.

- Управляющий Мейер не знает?

- Ну, он ведь уехал.

- Следовательно, и он тоже знает. Еще кто?

- Лесничий, - но тоже ничего определенного.

- Еще кто?

- Больше никто - совершенно определенно никто, господин Пагель! Не смотрите так на меня, я вам все сказала. Совершенно определенно!

- А лакей вас изводит? Как он вас изводит?

- Он пошляк, он говорит пошлые вещи и засовывает мне под подушку пошлые книги.

- Что за книги?

- Почем я знаю - о браке, с картинками...

- Идемте, - сказал Пагель и опять взял ее под руку. - Будьте мужественны. Идемте к вашим родителям и скажем им все. Вы попались в руки какой-то сволочи; вас замучают до того, что вы не будете знать куда деться. Ручаюсь, ваши родители поймут. Ведь теперь они на вас сердятся только потому, что вы лжете, они это чувствуют... Идемте, фройляйн, будьте мужественны, ведь трус-то из нас двоих - я.

И он ободряюще улыбнулся ей.

- Милый, милый господин Пагель, пожалуйста, пожалуйста, не надо! - По лицу ее катятся слезы, она хватает его за руки, словно он сейчас побежит со своей недоброй вестью, она гладит его. - Если вы скажете моим родителям, клянусь вам, я брошусь в воду. Зачем им говорить? Все равно все уже кончено!

- Все кончено?

- Да, да, - бормочет она сквозь слезы. - Вот уже три недели его нет.

Пагель задумался, он соображает.

И неизбежно перед ним возникает образ Петры - увы! исчезнувшей. Уже несколько мгновений он не может от него отрешиться. Уже когда он почувствовал эти губы на своих губах, это разомлевшее тело, мгновенно поддавшееся зову наслаждения, - не призыву любви, - уже тогда возник этот образ, далекий, но явственный: лицо, нежное и строгое, улыбалось ему из глуби времен. Он не желал сравнивать, но, и не желая, все время сравнивал: что бы сделала она? Что бы сказала? Так бы она никогда не поступила...

И нежное далекое лицо, на которое он смотрел тысячу раз, лицо девушки, покинувшей его, покинутой им, восторжествовало над этой маменькиной дочкой, этой барышней из хорошей семьи.

Оно восторжествовало - и торжество той, покинутой, он воспринял как предостережение: будь добр хотя бы к этой девушке, не взваливай всю тяжесть на ее плечи... Ты был слишком суров со мной, не будь таким с ней! - звучало в нем.

Пагель задумался, он соображает, она старается по его лицу угадать его мысли.

- Кто он? - спрашивает Пагель.

- Лейтенант.

- Рейхсвера?

- Да!

- Ваши родители его знают?

- Думаю - нет. Наверное сказать не могу.

Пагель снова задумался. Если он офицер, значит, каков бы он ни был, он подчиняется известному кодексу чести, а это уже некоторое успокоение. Если он раз забылся, а потом сам испугался и исчез, это еще не так страшно. Значит, простая опрометчивость, может быть, под влиянием вина, повторения можно не опасаться. Надо бы выяснить. Надо бы спросить. Он испытующе смотрит на нее. Но как спросить такую молоденькую девушку, случилось это только раз или?..