Волк среди волков - Ханс Фаллада

Они заговаривали с Вольфгангом, спрашивали:

- Ну, а дальше что? Подумаешь, свекольная ботва! Ну, запишете нас по фамилии, подадите в суд, дескать, воровали на поле. Раньше за это полагалось три марки, теперь полагается несколько миллионов. А дальше что? Пока мы уплатим штраф, он уже ничего не будет стоить, ни пфеннига, - мы и сдачи не потребуем, - вот как мало это стоит. Есть из-за чего стрельбу подымать!

- Молчать! - сердито приказал Пагель. - Следующий раз в воздух стрелять не будем.

- Из-за свекольной-то ботвы калечить людей? Так вот вы какой! Хорошо хоть узнали. Другие тоже стрелять умеют!

- Тише, болван! - крикнули остальные. - О таких делах не говорят.

- Смирно! - резко крикнул Пагель. Ему почудились на дороге люди. А что, если это были ротмистр с женой? Не может быть! Он сказал бы несколько слов благодарности.

До имения дошли в известном порядке. Теперь, когда было приказано опорожнить перед коровником корзины, поднялась ругань. Люди были уверены, что заплатят штраф, зато заберут домой ботву.

- Чем теперь козу кормить?

- Скотина ведь не понимает. Просит корму.

- Что же, нам опять на добычу идти!

- Тише, болван!

Добродушия как не бывало; сердито, грубо, злобно, возмущенно называли они свои фамилии. Но все же называли. Ковалевскому ни разу не пришлось толкать Штудмана в бок.

- Следующий раз вам меня не накрыть, - заявил один.

- Запишите: Георг Шварц второй, господин управляющий, - сказал другой. - Не забудьте поставить "второй". Не хочу, чтобы двоюродному брату пришлось с таким дерьмом путаться.

- Следующий, - устало сказал Штудман. - Пагель, нельзя ли немножко поскорей. Следующий!

И наконец-то:

- Спокойной ночи, Ковалевский. Да, да, большое спасибо. У вас, надеюсь, не будет неприятностей?

- Нет - у меня не будет. Спокойной ночи.

И вот они остались вдвоем - Штудман и Пагель. На письменном столе в беспорядке набросаны бумаги, прекрасно натертый пол конторы испачкан и весь в песке. Под ногами скрипит при каждом шаге.

Штудман встал из-за письменного стола, посмотрел в лицо Пагелю и сказал:

- Собственно говоря, в девять часов мы вышли из дому в довольно веселом настроении, а?

- Да, и дорога была приятная, несмотря на ваше объяснение с приказчиком.

- Вот ведь не умещается это у него в голове. И у них в голове тоже не умещается. Совсем как в Берлине в гостинице: все, что мы делаем, для них только придирки, подлость.

- Вы слишком многого требуете, Штудман, в конце концов они не могут иначе.

- Да, не могут, но...

- Но?

Штудман не ответил. Он встал, прошелся по комнате, высунулся в окно. Немного спустя Штудман отвернулся от окна и сказал вполголоса, словно про себя:

- Нет, он не придет...

- Кто не придет? Вы кого-нибудь ждете?

- Ах... - сказал Штудман уклончиво. Но потом передумал. - В конце концов нашей сегодняшней удачей мы обязаны главным образом вам, Пагель. Я думал, ротмистр зайдет поблагодарить нас, вернее, вас.

- Ротмистр?

- Вы его не заметили?

- Мне показалось... на дороге... так это, правда, был он?

- Да, это был он. Он постарался стушеваться. Я заговорил с ним, но ему это было явно неприятно. Добряку Праквицу не хотелось, чтобы его видели...

- Как же так? - удивленно спросил Пагель. - Ведь он как раз требует, чтобы мы прекратили воровство на поле.

- Ну конечно. Но прекратить его обязаны мы! Мы, Пагель! Не он, он не хочет, чтобы это касалось его.

Пагель задумчиво свистнул сквозь зубы.

- Боюсь, Пагель, нашему хозяину нужны очень жесткие служащие, дабы самому казаться подобрее. Боюсь, что в господине фон Праквице мы не встретим поддержки... - он еще раз выглянул в окно. - Я думал, он, по крайней мере, сюда придет. Выходит, что нет. Мы можем полагаться только друг на друга, ну что ж, будем довольны и этим, а?

- Отлично, - сказал Пагель.

- Никаких обид, сейчас же все друг другу высказывать, никаких секретов, всем друг с другом делиться, каждой мелочью. Мы в своего рода осажденной крепости, боюсь, что нам трудно будет сохранить для ротмистра Нейлоэ. Пагель, у вас что-то есть?..

Пагель вытащил руку из кармана. "Это не мой секрет, - подумал он. Сперва надо поговорить с девочкой".

- Нет, ничего нет, - сказал он громко.

10. ГАЗЕТЫ, ГАЗЕТЫ...

Газеты, газеты...

Люди покупали газеты повсюду: и в Нейлоэ, и в Альтлоэ, и в Берлине, и в любом месте, по всей стране. Они читали газеты. Больше людей, чем прежде, покупали газеты, они следили за курсом доллара. Радио еще не было, и они узнавали курс доллара из газет, но когда они развертывали газету, отыскивая астрономические цифры, им поневоле бросались в глаза огромные заголовки, сообщавшие о событиях. Многим не хотелось их читать, уже семь лет пичкали их жирными заголовками, им не хотелось больше слышать, что творится на белом свете. На свете не было ничего хорошего. Будь у них хоть малейшая возможность, они бы охотно жили изолированно, для самих себя. Но ничто не помогало, они не могли высвободиться, они были детьми своего времени, время просачивалось в них.

Время было богато событиями. В эти горячие уборочные дни люди читали о том, что правительство Куно уже опять пошатнулось, поговаривали, будто оно мирволило спекулянтам и это привело к недостатку продуктов первой необходимости. Рурская область все еще была занята французскими колониальными войсками, ни один человек там не работал, ни одна труба не дымила. Это называлось "пассивным сопротивлением", и это сопротивление хотели финансировать новыми налогами, новыми поборами, которые, как предполагалось, уплатит капитал путем своего обесценения. За время от 26 июля по 8 августа курс доллара поднялся с 760.000 марок до 4.860.000! Дисконтная ставка государственного банка повысилась с восемнадцати до тридцати процентов.

Но несмотря на это сопротивление, несмотря на протест Англии и Италии, которые объявили действия Франции противозаконными, Франция продолжала свою войну - войну мирного времени. Надо создать затруднения для Германии, заявила она, иначе Германия не будет платить. Имя этим затруднениям было: свыше ста убитых, десять смертных приговоров, с полдюжины пожизненных осуждений, аресты заложников, ограбления банков, выселение ста десяти тысяч человек с насиженных мест. Гибни, Германия, но плати!

Вот о чем люди читали в газетах, они этого не видели, но они это чувствовали. Это входило в них, становилось частью их, определяло их сон и бодрствование, мечты и питье, еду и достатки.

Отчаянное положение отчаявшегося народа, когда отчаянно действует каждый отчаявшийся.

Смутное, мутное время...

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. ИДУТ ПРОДУВНЫЕ ГУСАРЫ

1. РОТМИСТР БЕСНУЕТСЯ ИЗ-ЗА ПИСЬМА

- Какая наглость! - кричал ротмистр.

- Я так и знала, что ты расстроишься, - кротко сказала фрау фон Праквиц.

- Я этого не допущу! - крикнул ротмистр еще громче.

- Я же только о тебе забочусь, - успокаивала фрау фон Праквиц.

- Где письмо? Дай сюда письмо! Это мое письмо! - вопил ротмистр.

- Все уже давно улажено, - высказала предположение фрау фон Праквиц.

- Письмо прислано мне три недели назад, а я его еще не видал! Кто здесь хозяин? - гремел ротмистр.

- Ты! - сказала жена.

- Да, и я ему это докажу! - крикнул ротмистр, но уже слабее, так как громче кричать было некуда. Он побежал к двери. - Ишь ведь что вообразил!

- Ты позабыл письмо! - напомнила жена.

- Какое письмо? - Ротмистр остановился как громом пораженный. Он позабыл о всех письмах, кроме одного.

- Да то, из Берлина.

- Ах да! - ротмистр сунул его в карман. Он с мрачной угрозой посмотрел на жену и сказал: - Не вздумай еще ему телефонировать!

- Ну что ты! Только не волнуйся. Люди должны быть здесь с минуты на минуту...

- Мне на людей...

Как человек благовоспитанный, ротмистр, только выйдя из жениной спальни, сказал, что ему "на людей". Жена улыбнулась. Сейчас же вслед за тем она увидела, как ее супруг с непокрытой головой, жестикулируя худыми, длинными руками, вихрем помчался по дороге к конторе.

Фрау фон Праквиц подошла к телефону, покрутила ручку, спросила:

- Это вы, господин Пагель? Нельзя ли спешно попросить к телефону господина фон Штудмана? Спасибо!.. Господин фон Штудман? Муж идет на вас. Он мечет громы и молнии за то, что мы скрыли от него письмо об электричестве. Дайте ему отбушеваться вволю. Самое страшное вынесла я... Ну, разумеется; очень вам благодарна... О нет, я уже давно к этому привыкла. Итак, заранее большое спасибо.

Она положила трубку, спросила:

- Что тебе, Вайо?

- Можно мне пойти на полчасика погулять?

Фрау фон Праквиц посмотрела на часы.

- Через десять минут ты пойдешь со мной в замок. Мне надо поглядеть, как там справляются с едой для людей.

- Ах, вечно в замок, мама! Мне бы так хотелось опять пойти в лес. Нельзя в лес? А поплавать? Я уже месяц не плавала!

- Ты, Виолета, знаешь... - как можно суше, вопреки собственному сердцу.

- Ох, ты так меня мучаешь! Ты так меня мучаешь, мама! Я больше не выдержу! Незачем было раньше давать мне столько свободы, если теперь ты меня на привязи держишь! Как в тюрьме! Но я больше не выдержу! Я у себя в комнате с ума сойду! Иногда мне снится, будто все стены на меня валятся. А потом гляжу на шнур от занавесей и соображаю, выдержит ли он. А потом мне хочется выпрыгнуть в окно. Мне хочется разбить стекло, мне хочется, чтобы потекла кровь, только бы почувствовать, что я живу... Вы все кажетесь мне привидениями, и сама я себе кажусь привидением, будто мы и не живем вовсе - но я больше не хочу. Я что-нибудь выкину, мне все равно, что ни выкинуть, я ни на что не посмотрю...