Ожоги сердца - Иван Падерин

Сорок второй год. Над холмистой степью большой излучины Дона нещадно печет жаркое июльское солнце. На дорогах столбится рыжая пыль. Части Красной Армии отходят на восток. Впереди штабные машины, тягачи и упряжки без орудий. Вслед за ними бредут усталые пехотинцы, артиллеристы, связисты, и дорожная пыль оседает на их спинах с тощими вещевыми мешками. Вот уже который день отступают они к новым рубежам обороны где-то в районе Дона. В небе кружат «юнкерсы» и «мессершмитты», охотясь за движущимися машинами. Одиночным пехотинцам бомбы и пулеметные очереди с воздуха не так страшны: свернул с дороги, припал в первую попавшуюся на глаза канаву и лежи. Но надоело быть беспомощными. Когда же это кончится?

В те дни на сборном пункте севернее Суровикино мне довелось услышать горестные упреки рядового Александра Цыганкова. Когда я закончил изложение очередной сводки Совинформбюро, он сказал:

— Вот такими сводками нас вроде бы норовят убедить: отступление — позор. Правильно, мы и без того знаем — позор. Но почему так получается? Наш взводный погиб при первой же бомбежке. Тут справа и слева показались вражеские танки. Мы остались без командирского пригляда. Что делать? Послали связного в штаб полка, а того и след простыл. Пока ждали его, началась настоящая кутерьма. Смотрим, а уж немецкие танки наши окопы гусеницами утюжат. Кто уцелел, стал откатываться назад. Откатились и мы на запасные позиции. Ведь должны же где-то наконец проявить себя, коль уцелели… А там еще хуже — окопы мелкие: от танков не спасешься. Снова бомбежка, снова артобстрелы, затем танки, за ними фашистские автоматчики. Сатанинская у гитлеровцев тактика — огнем с воздуха прокладывают себе путь. А что может придумать солдат против такой тактики? Вот и откатились почти к самому Дону… Так что не позорьте нас, рядовых, за отступление. Не одни мы виноваты…

В ту пору боевой устав разрешал командирам батальонов и полков размещать командные пункты и штабы на значительном удалении от первой линии обороны. Скажем, штаб полка, как правило, располагался в зоне недосягаемости для пулеметного огня противника, а штаб дивизии — на расстоянии вдвое большем. Разрыв между боевыми порядками и командными пунктами достигал трех-четырех километров. Управление боем в обороне осуществлялось с помощью средств связи. И когда связь нарушалась, на переднем крае наступала растерянность, затем начиналось отступление. И, конечно, за это нельзя было винить рядовых. Назревал пересмотр коренных уставных положений. На практике это было сделано в ходе боев у стен Сталинграда, месяц спустя. А сейчас передо мной стоял рядовой Александр Цыганков, щуплый, подвижный, взгляд умных глаз колючий, требовательный: «Ну, отвечай, отвечай, старший политрук, на мои доводы». И, признаюсь, я тогда не находил слов. Ведь он выражал не только свое мнение. Его отец Василий Иванович Цыганков, крестьянин с хутора Лучновского, что на Хопре, отправил младшего сына на фронт вслед за старшими Григорием, Петром и Антоном отражать натиск врагов, а не отступать в глубь страны. Александр еще не знал судьбы братьев, но выполнить наказ отца было для него святым делом.

В большой излучине Дона развернулись упорные бои с авангардами 6-й полевой армии Паулюса. Против них оборонялись выдвинутые сюда из резерва Ставки части 62-й и 64-й армий. Александр Цыганков действовал как наводчик орудия в противотанковом дивизионе 181-й дивизии.

В конце июля поступил приказ Сталина. Помню, как пронзительно звучали слова приказа:

«После потери Украины, Белоруссии, Прибалтики, Донбасса и других областей у нас стало намного меньше территории, стало быть, стало намного меньше людей, хлеба, металла, заводов, фабрик. Мы потеряли более 70 миллионов населения, более 800 миллионов пудов хлеба в год и более 10 миллионов тонн металла в год. У нас нет уже теперь преобладания над немцами ни в людских резервах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше — значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину. Каждый новый клочок оставленной нами территории будет всемерно усиливать врага и всемерно ослаблять нашу оборону, нашу Родину».

И заканчивался приказ словами:

«Отныне железным законом дисциплины для каждого командира, красноармейца, политработника должно являться требование — ни шагу назад без приказа высшего командования…»

Что творилось в душе у наводчика орудия Александра Цыганкова, когда зачитывался приказ, догадаться нетрудно. В борьбе с танками и пехотой противника севернее Суровикино он не дрогнул, за что был награжден медалью «За отвагу». Позже командующий артиллерией 62-й армии генерал Пожарский взял его в армейскую группу противотанковых орудий. Самый младший сын хоперского крестьянина Василия Ивановича Цыганкова более четырех месяцев не покидал огневых позиций в заводском районе Сталинграда.

— Отличный наводчик, вдумчивый агитатор, душевный человек, коммунист, — сказал о нем генерал Пожарский на собрании коммунистов штаба артиллерии после окончания битвы.

…Минуло сорок лет, и мне посчастливилось встретиться с Александром Васильевичем Цыганковым. Ныне он доктор наук, профессор Волгоградского инженерно-строительного института. На груди — целая радуга орденских колодок, и среди них колодка ордена Славы, полученного им за штурм Берлина.

— Дошел и до логова Гитлера, — сказал он, перехватив мой взгляд. Мы разговорились о днях Сталинградской битвы. — Главное, — подчеркнул Александр Васильевич, — мы тогда знали и почти физически ощущали, что люди нашей планеты смотрят на нас и ждут, куда повернет ход войны битва за наш город. Повернула куда надо, потому что мы не потеряли веры в себя, в свои силы.

Затем, помолчав, он с той же интонацией, как и тогда на сборном пункте под Суровикино, упрекнул меня:

— Не успокаивай себя и своих читателей, особенно молодежь, что зажили раны войны. А боевые шрамы памяти? Разве могу я забыть своего брата Петра, казненного гитлеровцами? За семикратные попытки совершить побег из плена он был повешен на площади концлагеря. Как могу быть спокойным, если знаю, что еще один брат до сих пор со слезами на глазах рвется к рычагам трактора, но у него перебита рука: бросившись с гранатами под вражеский танк, он остался калекой. Самый старший, Григорий, тоже вернулся с фронта инвалидом… Вся наша крестьянская семья Цыганковых лишилась радости выращивать хлеб. Вот что сделала с нами война. Но мы все равно победили. Дух наш победил. И если будешь писать, то запомни: стойкость, силу мы обрели там, в большой излучине Дона, в июле — августе сорок второго. Почти месяц заставили буксовать на месте танки Гота и мотопехоту Паулюса. То было начало победной Сталинградской битвы.

…Утром в воскресенье 23 августа 1942 года первый секретарь Сталинградского обкома партии Алексей Семенович Чуянов попытался незаметно пройти в свой кабинет, чтобы побыть одному, вникнуть в суть сведений о работе предприятий города за минувшую неделю, но не тут-то было: обком гудел как растревоженный улей. Уже в коридоре его встретили дежурный обкома и начальник связи области — к исходу 22 августа гитлеровцы форсировали Дон…

Чуянов сразу же связался со штабом противовоздушной обороны города и с командными пунктами городского оборонительного обвода, куда еще накануне начали выдвигаться отряды народного ополчения. Чутье подсказывало ему, что резервные части фронта не успеют занять позиции на обводе, поэтому на всякий случай туда следует направить ополченцев, пусть даже слабо вооруженных.

Сейчас, узнав тревожную новость, первый секретарь обкома, он же председатель городского комитета обороны, ощутил потребность посмотреть своими глазами, что делается на пристанях, на улицах, в заводских поселках, самому убедиться в том, знают ли рабочие, служащие, домохозяйки, школьники, как надо поступать в случае налета вражеской авиации. Фронт переместился в междуречье Дона и Волги и может скоро подкатиться к стенам города. Необходимо пресекать всякие проявления паники. Об этом следует предупредить в первую очередь комиссаров народных дружин и команд местной противовоздушной обороны.

Кабинет заполнился в считанные минуты. Комиссары — в большинстве своем партийные работники (секретари райкомов, парткомов, инструкторы обкома и горкома) — не присаживались, как обычно, к столам, а стоя ждали, что скажет председатель городского комитета обороны.

— Никогда не забуду этого момента. Под взглядами собравшихся я растерялся, — признался много лет спустя Алексей Семенович. — Они смотрели на меня, как солдаты в строю: ну, командуй, командуй. Но «командирствовать» я не умел…

В первом часу дня ему позвонил директор Тракторного завода К. А. Задорожный:

— Алексей Семенович, тебе известно о прорыве фронта?! Немецкие танки вышли на Мечетку. Наши зенитчики ведут с ними бой. Это в трех километрах от завода.