Елизавета I - Маргарет Джордж

Мне горе заступило место сына:

В его кроватке спит, со мною ходит,

Глядит, как он, твердит его слова,

Напоминает милые движенья,

Собой его одежды заполняет[30].

– Ох, Уилл, – только и смогла вымолвить я («одежды» попали мне в самое сердце: вещи Уолтера до сих пор лежали в сундуке в его бывшей комнате). – Вы отправили нынешнее горе назад, в прошлое почти на четыреста лет.

– Это единственный способ с ним справиться, – отозвался он, забирая у меня листок. – Ну вот, теперь вы видели мою мастерскую. Она меньше, чем у какого-нибудь кузнеца или даже у портного с первого этажа. Но мне больше и не надо. Мне одному вполне хватает, а для семьи я только что купил большой дом в Стратфорде. Жаль – чтобы вспомнить о них, понадобилось то, что понадобилось.

Означало ли это, что он воссоединился с женой и теперь регулярно ее навещает? Спрашивать я не стала.

– Так что пусть вас не смущают эти тесные комнатушки. В другом месте у меня есть попросторнее. Разумеется, истинный христианин всегда скажет вам то же самое. – Он вздохнул (я отметила, что он постарел). – А вы? Чего на самом деле хочет Роберт?

Даже если бы я знала, говорить ему было небезопасно.

– Он хочет нанести испанцам еще один удар, но не может убедить королеву дать добро на новый поход. По правде говоря, на войне он чувствует себя лучше. Хитросплетения придворной жизни слишком сложны для него. – Я спохватилась, что мои слова прозвучали нелояльно. – Я имею в виду, что при дворе ему всегда приходится обуздывать свою натуру.

– Именно из этого источника я и черпаю большую часть материала для моих драм – скользкие булыжники придворных мостовых, где из-за одного неверного шага можно упасть и сломать себе шею. Я о том, как было сотни лет назад, разумеется. – Он помолчал. – Это про Роберта. А вы?

– О, жизнь идет своим чередом, – небрежно пожала я плечами. – Сегодня одно, завтра другое.

– И какое же это «одно» и «другое»?

– Я… я…

«Моя жизнь пуста, тосклива и бессмысленна. Развлечения на стороне утратили в моих глазах всякую привлекательность».

– Я рад, что вы счастливы, Летиция.

– Кто вам сказал, что я счастлива? – огрызнулась я его же словами.

Мы оба рассмеялись.

– Ну вот, я вас подловил, – сказал он.

Меня внезапно охватило чувство неловкости. В один миг находиться в этой комнатке стало невыносимо. Я демонстративно подхватила свой плащ и изобразила на лице улыбку фальшивую, как накладная борода актера в роли Болингброка.

– Всего тебе хорошего, Уилл, – сказала я и, торопливо выскочив за дверь, побежала по лестнице.

Он следом за мной не пошел.

50

После той встречи я удалилась в Уонстед, не желая больше выслушивать ни разговоры о том, что в «Ричарде II» в образе Болингброка выведен мой сын (несмотря на все заверения Уилла в обратном), ни наивные идеи Роберта о том, как его новая «дружба» с Сесилом и Рэли поможет ему вернуть расположение королевы.

Но он последовал за мной и в один прекрасный день свалился как снег на голову в своей обычной взбалмошной манере, чтобы доложить о том, что происходит в Лондоне.

– Роберт, прошу тебя, избавь меня от этих разговоров. Я уже сыта ими по горло. Здесь я могу делать вид, что ничего не происходит, что я нахожусь за тридевять земель от всего этого, в Москве… или еще где-нибудь. – Меня вдруг одолела подозрительность. – Или у вас какой-нибудь разлад с Фрэнсис?

Он принял возмущенный вид:

– Нет, разумеется, нет. Я просто тоже захотел отдохнуть от всего. Я вас не потревожу!

Видит Бог, отдых ему не помешал бы.

– Прекрасно, – сказала я.

– Я привез с собой только Мейрика, чтобы было кому мне прислуживать. Вам не придется обременять себя заботами.

Гелли Мейрик, его управляющий! Я всегда терпеть его не могла, еще с тех времен, как он прилепился к Роберту во времена их обучения в Кембридже. Он был гнусный тип, непредсказуемый валлиец, чье настоящее имя, Гвиллиам, с первого раза не мог выговорить никто. Он входил в число тех, кого Роберт имел глупость произвести в рыцари в Кадисе, и теперь гордо именовал себя сэром. Герб он выбрал самый что ни на есть странный, почему-то с дикобразами.

– Я ценю твою предусмотрительность, но, пожалуйста, не прячься от меня. Давай будем говорить только о приятных вещах. Давненько нам с тобой не представлялось такой возможности.

Я была бы очень рада для разнообразия пообщаться с ним без его всегдашней свиты, если не считать противного Мейрика. Здесь, в Уонстеде, легко быть выше назойливых слухов и бед королевства – растущей дороговизны, постоянного беспокойства о возможном нападении Испании (избавимся ли мы когда-нибудь от него вообще?), мыслей о скверном характере королевы и ее долголетии.

Ночь. Я всегда любила ночь, когда все стихало. С заходом солнца меня неизменно охватывало странное возбуждение, как будто жизнь начиналась лишь с наступлением темноты.

Я налила себе вина, вставила в подсвечники свежие свечи и приготовилась читать и думать, как вдруг в одно из окон соседней комнаты забарабанили. Это был резкий пугающий звук, не суливший ничего хорошего. Я отложила книгу и прислушалась. Может, просто ветка бьется в окно? Но ветра сегодня не было, да и веток в такой близости от наших окон тоже.

Тук-тук-тук! Стук повторился. Больше делать вид, что мне послышалось, было нельзя. Я поднялась. Роберт был в другом крыле здания, и позвать его, не пройдя мимо окна, я не могла. Я на цыпочках подобралась к двери в соседнюю комнату и осторожно выглянула из-за косяка.

Из окна на меня смотрело мертвенно-бледное, как у покойника, лицо. Я завизжала. Лицо исчезло, потом показалось вновь и замахало перед окном раздутыми бесформенными руками.

– Роберт! – закричала я. – Гелли!

Вот сейчас дюжему управляющему с его крепкими кулаками я была бы очень рада.

Вместо того чтобы скрыться, пришелец продолжал жалобно скрестись в окно своими жуткими руками, как будто рассчитывал, что я его впущу. Потом в соседнем окне появилась еще одна такая же рожа. Снаружи послышался какой-то шум; Роберт с Гелли выскочили из дома и налетели на этих двоих. Последовала громкая возня, затем все затихло. Я бросилась к окну и, распахнув его, высунулась наружу, чтобы посмотреть, что происходит.

Роберт и Гелли прижимали незваных гостей к земле, заломив руки