Жестокий век - Исай Калистратович Калашников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы забываете, – сказал он, – что татары били, резали наших предков, выдавали их злому Алтан-хану. Они коварно погубили моего отца, и все беды моей семьи начались с этого! Разве после всего содеянного мы можем быть мягкосердечны? – Он распалился от своих собственных слов. – Повелеваю: татар, исконных врагов наших, лишить жизни. Всех! От немощных стариков до несмышленых сосунков.
Немота изумления охватила людей. Он почувствовал, как высоко стоит над всеми, какой страх и трепет внушает его воля. Первым пришел в себя шаман Теб-тэнгри. Не глядя на Тэмуджина, заговорил ровным голосом, будто начал молитву Небу:
– Все имеет и начало, и конец, и свою меру. Мы не ведаем, кто положил начало вражде наших племен. Но люди надеются: этой вражде ты положишь конец. – Он повернул хмурое лицо к Тэмуджину. – Потому-то за тобой идут сегодня отважные сыны многих племен. Однако ты сворачиваешь с пути, предопределенного Небом. После тебя обезлюдят степи, станут владением диких зверей. Ты говоришь о мести за кровь предков. Но такая месть превышает всякую меру, она противна душе человеческой.
Тэмуджин хотел было прервать шамана, но одумался. Не натягивай лук сверх меры – переломится, и не грозное оружие окажется в твоих руках, а никуда не годные обломки. Сказал с натугой:
– Мудра твоя речь, Теб-тэнгри. Только глупый упрямец станет отвергать то, что разумно. Детей, не достигших ростом до тележной оси, оставьте в живых.
– А женщин? – спросил Хасар. – Тут есть такие красавицы…
– До красавиц ты, известно, охоч. Успел присмотреть?
Кто-то засмеялся.
– Ну что смеетесь? – обиделся Хасар. – Я вам покажу, какие тут красавицы. Неужели не жалко губить?
Он проворно вскочил, вскоре вернулся, втянул в юрту девушку в красном шелковом халате. Она не знала, куда девать свои руки. На щеках рдел румянец смущения, в глазах поблескивали слезы. Была в ней какая-то особенная чистота, свежесть – саранка-цветок, омытый росой.
– Как тебя зовут? – спросил Тэмуджин.
– Есуген.
– Хочешь быть моей женой, Есуген?
Девушка кротко взглянула на него, и все ее юное тело напряглось – дикая коза, увидевшая перед собой разинутую пасть волка. Казалось, сейчас отпрянет назад и умчится, исчезнет бесследно. В своем испуге она стала еще более прекрасной. А почему бы и в самом деле не взять ее в жены? Он – хан. От пределов государства Алтан-хана до земель найманов и кэрэитов простирается теперь его улус. Много дней надо быть в пути, чтобы объехать его из края в край. Не приличествует ему иметь одну жену, как простому воину.
– Что же ты молчишь, Есуген?
– Я в твоей воле, повелитель чужого племени. Но более меня достойна моя старшая сестра Есуй.
– Твоя сестра красивее тебя?
– Красивее.
– И ты уступишь ей свое место?
– Уступлю, повелитель. Она была недавно просватана. Но вряд ли ее жених остался в живых.
Посмеиваясь, он велел разыскать сестру девушки. Есуй была года на два постарше Есуген. И тоже очень красива. Но по-другому. Это была красота зрелой женщины, жаждущей материнства. У Есуй он не стал спрашивать, хочет ли она быть его женой.
– Беру вас обеих. Отныне моя ханская юрта – ваш дом.
Хасар завистливо посматривал то на сестер, то на старшего брата.
А нойоны молчали. И в этом молчании было осуждение. Обычай не дозволял воину брать жену, покуда поход не завершен. Они молчали, но ни один не смел ему перечить. Тишина была тяжкой, как в предгрозовую ночь. И в этой тишине не к месту громко прозвучал разговор за порогом юрты. Кто-то спросил Бэлгутэя, где Есуген и Есуй.
– Тебе что за дело? – надменно ответил Бэлгутэй.
– Они мои дочери.
– Тогда радуйся. Они станут женами моего брата, хана Тэмуджина.
– Осчастливили! А что будет со всеми нами?
– Готовься вознестись на небо. Под корень изведем все ваше злое племя.
Тэмуджин расправил плечи, презрительным взглядом обвел нойонов. Как они смеют даже молча противиться его желанию, они, которых он привел к этому великому мигу торжества над некогда могущественным врагом.
– Теб-тэнгри, сегодня же совершим обряд возведения этих достойных женщин в мои супруги. А весь татарский народ распределите и уничтожьте, как было уговорено.
Снаружи донеслись крики. Они становились все сильнее. Казалось, весь стан пришел в движение. Уж не напали ли враги? Но кто? Откуда? Нойоны вскочили с мест, толкаясь, повалили в двери. Он вышел следом. Пленные татарские воины, до этого спокойно ожидавшие решения своей участи, вдруг возмутились, смяли немногочисленную охрану, и теперь толпой прорывались к юрте. Караул пятился. К Тэмуджину со всех сторон бежали воины, рубили татар мечами, кололи копьями, но они, зверея от крови, лезли вперед по грудам трупов, голыми руками хватались за мечи, истекая кровью, падали на землю вместе с его воинами, следующие подхватывали оружие, и сеча становилась все более яростной. Татар окружили и, туго сжав кольцо, посекли. Стан оказался завален трупами, истоптанная трава, колеса, оглобли повозок забрызганы кровью.
К Тэмуджину подбежал Джучи. Он был бледен, губы тряслись, с языка не могло сойти ни единого слова. Тэмуджин положил руку на его плечо:
– Ну что ты, глупый?..
– Кровь… Кровь… – выдавил из себя Джучи.
– Ничего, привыкнешь, – строго сказал он.
В это время к юрте подъехали нойоны-родичи. Все трое – дядя, Алтан и Хучар – были в новых шелковых халатах с серебряными застежками. Отобрали у татар…
– Что тут случилось? – спросил дядя.
Тэмуджин не удостоил его ни взглядом, ни ответом. Велел Боорчу подсчитать, сколько воинов пало в этой неожиданной битве с пленными татарами. И когда ему назвали число, вспыхнул от гнева, отыскал глазами Бэлгутэя, поманил его пальцем, размахнулся копьем, ударил брата по голове – древко переломилось надвое. Бэлгутэй выпучил глаза, схватился за голову обеими руками.
– Болтливый дурак! Отныне и навсегда лишаю тебя права сидеть в юрте, когда мы держим совет. Будешь ведать караулом. И если еще раз случится что-то подобное, оторву твою глупую голову, как пуговицу! – Круто повернулся к нойонам-родичам. – Ну, много добра захватили?
– Тут есть что брать, – спокойно, как ни в чем не бывало, ответил Алтан. – Богато жили несносные!
– Всех троих, тебя, дядя, тебя, Алтан, и тебя, Хучар, я тоже лишаю права сидеть на совете. Джэлмэ, забери у них добычу всю до рваной уздечки. Не забудь снять и эти шелковые халаты.
Дядя хихикнул, будто ему стало очень весело, но в прижмуренных глазах вспыхнула ненависть.
XV
Одно видение наплывало на другое. То возникало сытое, с девически нежной кожей лицо князя Юнь-цзы, то он видел своего отца, славного багатура Мэгуджина Сэулту, – в дорогих воинских доспехах, в золотом искрящемся шлеме, то самого себя, пахнущего дымом, степными травами, босоногого и оттого легкого, как молодой дзерен, но чаще всего перед ним возникала его невеста Есуй. Она бежала к нему по зеленой луговой траве, но почему-то не приближалась, а отдалялась, в отчаянии протягивала руки, звала: «Тамча! Тамча-а!» Он кидался ей навстречу, но не мог сделать и шага, чернота затягивала его с головой. И все исчезало. Потом наплывала новая череда видений, и каждый раз все заканчивалось вязкой, как солончаковая грязь, чернотой. Он собрал все свои силы, дернулся, и что-то как будто свалилось с него, легче стало дышать. Липкая, холодная грязь стекала по лицу, по рукам. Тамча открыл глаза. Прямо перед лицом торчали чьи-то босые ноги с грязными ступнями и потрескавшимися пятками, на них навалилась голая шерстистая грудь. И Тамча сразу же все вспомнил. Ему стало страшно и тоскливо, что он не умер. Попробовал пошевелиться. Руками ощутил липкую и холодную – чужую – кровь. Во всем теле боль и слабость, внутри сухой жар. Мертвые крепко притиснули его к земле,
