Миры Стругацких: Время учеников, XXI век. Важнейшее из искусств - Андрей Чертков

— В этом мире все возможно, — пожала плечами мать Навы. — Я слышала о таких вещах.

— Это болтовня, — отрезала беременная женщина. Она снова внимательно оглядела меня. — А ты знаешь, — сказала она, — пожалуй, от него было бы больше пользы здесь… Помнишь, что вчера говорили Воспитательницы?

«Это про лукавую деревню и про Карла, что ли?» — догадался я.

— А-а, — сказала мать Навы, — пожалуй… Пусть… Пусть остается.

— Да, да, оставайся, — сказала вдруг Нава. Она уже не спала и тоже чувствовала (я сразу определял, как она чувствует), что происходит что-то неладное. — Ты оставайся, Молчун, ты не ходи никуда, зачем тебе теперь уходить? Ты ведь хотел в Город, а это озеро и есть Город, ведь правда, мама?.. Или, может, ты на маму обижаешься? Так ты не обижайся, она, вообще, добрая, только сегодня почему-то злая… Наверное, это от жары…

Про какую маму она говорит? Про ту, что мертвяки увели, а она просунула дочку между их ног на свободу? Или про эту?.. Дочка одна, а мамы совсем разные…

Мать поймала ее за руку. И я увидел, как вокруг головы матери быстро сгустилось лиловатое облачко. Глаза ее на мгновение остекленели и закрылись, потом она сказала:

— Пойдем, Нава, нас уже ждут.

— Но я хочу, чтобы он был со мной! Как ты не понимаешь, мама, он же мой муж, мне дали его в мужья, и он уже давно мой муж…

Обе женщины брезгливо поморщились.

— Пойдем, пойдем, — поторопила мать Навы. — Ты пока еще ничего не понимаешь… Он никому не нужен, он лишний, они все лишние, они ошибка… Да пойдем же! Ну хорошо, потом придешь к нему… Если захочешь, — раздраженно посулила она.

Нава сопротивлялась; наверное, она чувствовала то же, что чувствовал я, — что мы расстаемся навсегда. Это похоже на долгое падение без парашюта… О чем это я?.. Словно сосульку вколачивают в позвоночник…

Мать тащила ее за руку в тростники, а Нава все оглядывалась и кричала:

— Ты не уходи, Молчун! Я скоро вернусь, ты не вздумай без меня уходить, это будет нехорошо, просто нечестно! Пусть ты не мой муж, раз уж это им почему-то не нравится, но я все равно твоя жена, я тебя выходила, и теперь ты меня жди! Слышишь? Жди!..

Я смотрел ей вслед, слабо махал рукой, кивал, соглашаясь, и все старался улыбнуться, а губы заледенели и не желали улыбаться.

«Прощай, Нава… Прощай… Прощай… — билось пульсом в висках. — Прости…»

Я хотел броситься следом, но вдруг почувствовал себя деревом, пустившим корни в слякотную почву, она была полужидкая, и поэтому корни быстро прорастали в глубину. Можно было бы их выдрать. Но тогда я упал бы головой в тростники и перестал видеть Наву. А может, я — прыгающее дерево? Вот сейчас как присяду да как прыгну туда, к Наве!..

Они скрылись из виду, и остались только колышущиеся тростники. Но голос Навы был еще слышен:

— Не уходи, Молчун! Жди, Молчун! Я вернусь, Молчун! Ты молчи сколько хочешь, Молчун, без меня не надо говорить, нечего с ними говорить, они нас не понимают, а когда я вернусь, уж мы с тобой поговорим — я все-все тебе расскажу, ведь ты мой муж, хоть это всяким тут и не нравится… Ты только дождись!..

А потом Нава замолчала, раздался всплеск, и все стихло. Не знаю, как я проглотил ледяной комок, застрявший в горле, — было больно — и спросил беременную женщину:

— Что вы с нею сделаете?

Она все еще внимательно разглядывала меня. Все это время разглядывала, пока я прощался с Навой.

— Что мы с нею сделаем? — задумчиво произнесла она. — Это не твоя забота, козлик, что мы с нею сделаем. Во всяком случае, муж ей больше не понадобится. И отец тоже… Но вот что нам делать с тобой? Ты ведь с Белых скал, и не отпускать же тебя просто так…

— А что вам нужно? — спросил я.

— Что нам нужно… Мужья нам, во всяком случае, не нужны. — Она перехватила мой сомневающийся взгляд, направленный на ее откровенные женские достоинства во главе с торчащим вперед животом, и презрительно засмеялась. — Не нужны, не нужны, успокойся… Попытайся хоть раз в жизни не быть козлом. Попытайся представить себе мир без козлов…

«Да что ты знаешь о мире?! — мелькнуло вдруг у меня в голове. — Что ты знаешь о мире, кроме своего вонючего леса?.. Глядя на тебя, непроизвольно думаешь, что не быть козлом означает быть крокодилом. Беременным крокодилом. А я не хочу быть крокодилом, я брезгую».

Она говорила, явно думая о чем-то другом, уделяя мне лишь малый краешек своего сознания.

— На что же ты еще годен?.. Скажи мне, козлик, что ты умеешь?

Было за всеми ее словами, за ее тоном, за ее пренебрежением и равнодушной властностью что-то важное, что-то неприятное и страшное, но определить это было трудно, и я только почему-то вспомнил черные квадратные двери и Карла с двумя женщинами — такими же равнодушными и властными.

— Ты меня слушаешь? — спросила беременная. — Что ты умеешь делать?

— Я ничего не умею, — вяло ответил я. Бесполезно. Все бесполезно. Она не поймет меня. Я не пойму ее. Впрочем, она и не нуждается в моем понимании.

— Может быть, ты умеешь управлять?

— Умел когда-то, — не покривил душой я.

«Да пошла ты к черту, к лешему, в болото и в задницу, что ты ко мне привязалась? Я тебя спрашиваю, как пройти к Белым скалам, а ты ко мне привязываешься…» Я вдруг понял, что боюсь ее, и страх парализовал мою волю, иначе я бы давно ушел, убежал, смылся, унес свои козлиные копыта. Она была здесь Хозяйкой, а я был жалким, грязным, глупым козлом, которому никуда от нее не скрыться, пока она не разрешит. Был момент, когда она меня гнала, теперь поздно, упустил, но тогда мне было не до собственных копыт.

— «Умел когда-то…» — передразнила она. — Прикажи этому дереву лечь!

Я посмотрел на дерево. Это было большое толстое дерево с пышной кроной и волосатым стволом. На хрена этому дереву ложиться? У тети не в порядке с головой. Я пожал плечами.

— Хорошо, — сказала она. — Тогда убей это дерево…

Этого еще не хватало! Всю жизнь ненавидел тех, кто убивает деревья. Может, поэтому лес принял меня?

— Тоже не можешь? — кивнула она. — Ты вообще можешь делать живое мертвым?

— Убивать?

— Не обязательно убивать. Убивать и рукоед может. Сделать живое мертвым. Заставить живое стать мертвым. Можешь?

— Я не понимаю.

— Не понимаешь… Что же вы там делаете на этих Белых скалах, если ты даже этого не понимаешь? Мертвое живым ты тоже не умеешь делать?

Чушь какая! Что она несет? Я не Бог. Да и Он вряд ли такое умеет. Да, из клеток мертвого человека можно вырастить клон живого человека, но для этого клетка должна быть живой. Она явно путает понятия, но ей же не объяснишь.

— Не умею, — признался я.

— Что же ты умеешь? Что ты делал на Белых скалах, пока не упал в лес? Просто жрал и поганил женщин?