Гордая птичка Воробышек - Янина Логвин

Он никогда раньше не катался на коньках, понимаю я, но ни за что не признается. Парню, привыкшему твердо стоять на ногах, подобное признание может стоить, как минимум, хлесткого удара по самолюбию.

— Ты никогда не катался, да? — вырывается у меня. — Не знаю, смогла бы я тебя научить…

Но я ошибаюсь — Люков легко признается:

— Когда-нибудь, птичка, ты обязательно меня научишь. И стоять на коньках и многому другому. Но только в следующий раз. А сейчас давай помогу, не хватало еще ногу подвернуть. Мне кажется, это туже шнуровать надо.

У Ильи сильные руки и, присев передо мной на корточки, он без труда шнурует коньки и помогает подняться. Провожает к распахнутой в бортике дверце, пока я делаю несколько неуверенных шагов вперед…

— Черт! А может, Воробышек, ну его?.. Кажется, это была не самая лучшая идея.

— Нет! — возражаю я, с каждым новым шагом обретая в ногах все больше твердости, а в теле равновесия. — Это была замечательная идея, Илья! Кажется, мне хочется к ним! — бодро отвечаю и показываю подбородком на катающихся по ледовому полю людей. — Да, я уверена, что хочется!

Я вновь пошатываюсь, и губы Люкова тут же жестко смыкаются, обозначив натянувшиеся на скулах желваки.

— Бога ради, осторожней, птичка! — выдыхает он, но я, скользнув по его напряженному лицу благодарным взглядом, уже выхожу на каток и, держась за бортик, пробую первый скользящий шаг. Еще один. Какая-то парочка проносится мимо, обдав ветром, а вместе с ним и желанием почувствовать подобную скорость и полет, и я, ведомая этим овеявшим меня настроением, осторожно увязываюсь за ними.

Сколько же я не стояла на коньках? Девять лет? Или чуть меньше? Но правду говорят: если однажды освоил езду на велосипеде, ты никогда не забудешь добытого вместе с шишками и ссадинами умения. Навык держаться на льду возвращается ко мне, и я уже смелее пробую лед.

Первый крут позади, я отрываю руки от бортика и вполне сносно качусь вместе с другими отдыхающими вдоль ограждения. Через два круга еще уверенней опускаю коньки на лед и позволяю себе куда больший прежнего скользящий шаг.

— Оп-па! Тёма, гляди сюда! Какая симпатичная девушка, и без охраны! Это в такой-то вечер! Девушка, а девушка! А давайте познакомимся? Меня Виктор зовут, вот его Артем, а вас?.. Вы почему такая грустная? Неужели потому, что у вас до сих пор не было хорошей компании?!

Смелая рука того, кто Виктор, обхватывает мою талию, привлекает к себе… Парень, смеясь, несется по кругу, не замечая, что я настойчиво пытаюсь избавиться от чужих рук, удержаться на ногах и остановиться. Мне удается оттолкнуть его от себя, прижаться к ограждению и даже повернуться, чтобы достойно ответить наглецу… но его уже держат крепкие руки Люкова, пригвоздив виском к дереву бортика.

— Дружка забрал и сдернулись, быстро! Чтобы через секунду не видел! Не то поговорим по-мужски.

— Черт! Парень, извини! Виноват! Не знал, что твоя девчонка… Эй! Сказал же — виноват! — незадачливый кавалер падает на колено и впивается пальцами в напряженное запястье Ильи. — Отпусти клешни, придурок, ты мне шею сломаешь!

Я останавливаюсь, готовая провалиться под лед от своей невезучести, не зная чего ожидать от неожиданной стычки незнакомых парней с Люковым, но Люков, как ни в чем не бывало, улыбается мне. Без труда удерживая возле себя парня, кивком головы предлагает продолжить прерванное занятие:

— Катайся, Воробышек. Ну, чего остановилась?

И я послушно отъезжаю и делаю медленный виток вдоль катка, стараясь усмирить зашедшееся в груди сердце. Оглядываюсь на высокую фигуру Ильи, уже в одиночестве стоящую у ограждения. На парня, невозмутимо сложившего руки на деревянный бортик, и провожаю его взглядом…

— Осторожно, девушка! Здесь вам не остановка общественного транспорта! Мы же могли сбить вас с ног! Эй, Наташка! Объезжай и догоняй! Элька, встретимся под елочкой!

— И-извините, — я шарахаюсь в сторону от промчавшейся мимо тройки студенток.

Лед все тверже подо мной, ноги устойчивее, музыка спокойнее, или это я смелее? Но на десятом круге я уже вполне в состоянии сделать приличный поворот и даже, увидев, как девчонки-студенточки, едва не сбившие меня с ног, машут своим друзьям, расположившимся за стойкой кафе-бара, ответить на пристальный взгляд Люкова коротким взмахом руки над головой и улыбкой: все же каток — это замечательно!..

Его нет! Не знаю, что случилось, но Люков больше не стоит у деревянного бортика, и я чувствую, как разочарование, а может, паника, тут же захлестывает меня, поднимается к горлу из образовавшейся в груди дыры холодной волной, бьет под вмиг ослабшие колени, унося почву из-под ног.

Я скольжу, теряюсь среди обгоняющей меня яркой толпы людей, тону, отчаянно верчу головой, пытаясь удержать равновесие и зацепиться взглядом за высокую спортивную фигуру самого красивого на свете парня, который в этот сложный вечер по неизвестной причине предпочел меня своим друзьям и подругам, и не нахожу…

— Эй! Птичка! — он улыбается, спрятав руки за спину, не зовет меня, скорее окликает, но я сама лечу к нему навстречу и впиваюсь дрогнувшими пальцами в дерево ограждения.

— Илья! А я думала, ты ушел!

Он удивляется, сильно. Не говорит ничего, но я замечаю его изменившееся настроение по потемневшему взгляду, обрисовавшимся скулам и вновь ставшими жесткими губам.

— Иди сюда, — говорит отрывисто, требуя подъехать к бортику вплотную. — И глаза закрой!

Я подъезжаю и закрываю, стараюсь, чтобы слезы отчаяния, едва не пролившиеся из глаз от страха, что я осталась одна, так и не появились в глазах. Закрываю и чувствую…

— Ой, Илья! Что это?

— Шапка! — руки вновь касаются меня и укутывают теплом шею. — И шарф. Тебе, Воробышек!

— З-зачем? Не надо…

— Надо, не спорь! Подарок, к празднику. Могу я сделать тебе подарок? Ты ведь подарила мне шарф? По-моему, — Люков отстраняется от меня и окидывает внимательным колючим взглядом, — тебе идет.

Я чувствую, что шапка и шарф мягкие и теплые, почти невесомые, но рассмотреть подарок удается только у раздевалки. Накинув мне на плечи куртку, Люков останавливается у широкого зеркала и поворачивает меня к нему лицом.

— Я думаю, ты красавица, птичка, — как-то тихо говорит, взяв сзади за плечи.

Он улыбается. Осторожно. А я смотрю на свое отражение — на невысокую девчонку в светло-голубой шапке с крупными белыми снежинками и белоснежным песцовым помпоном, с румяными щеками и покрасневшим носом, с кудряшками, упавшими на плечи, с царапинами на щеках, в очках, — перевожу взгляд на красивого парня, замершего за моей спиной, и выдыхаю, не в силах сдержать улыбки: шутник!