1937. Трагедия Красной Армии - Олег Сувениров

Правда, этот пункт приказа оставлял некоторую неясность – как именно расследовать такие заявления? В чисто ведомственном, административном порядке или же возбуждать уголовные дела? Когда военный трибунал МВО (председатель диввоенюрист А.Д. Горячев) попытался за незаконные методы следствия привлечь работников НКВД к уголовной ответственности, то нарком юстиции СССР в приказе № 0145 от 24 июля 1940 г. расценил это как серьезную политическую ошибку, поскольку это проводилось «без проверки показаний обвиняемых, заявлявших о незаконных методах следствия»234. Но ведь предварительное следствие на то и проводится, чтобы проверить достоверность показаний? И диввоенюрист Горячев ведь не осудил этих следователей сразу, а лишь возбудил уголовное дело. Где же здесь ошибка?

Нетерпимую позицию по отношению ко всякой попытке правоохранительных органов действительно охранять права граждан от надуманных, а иногда и преступных посягательств сотрудников НКВД, продолжало занимать и руководство спецслужб СССР. 31 августа 1940 г. В.Н. Меркулов обращается с новой ламентацией в адрес наркома юстиции, прокурора Союза, председателя Верховного суда СССР и председателя его Военной коллегии. На этот раз обвинения формулировались в адрес судебно-прокурорских органов Хабаровского края, которые якобы «в ряде случаев необоснованно прекращают дела на государственных преступников». И далее Меркулов приводит весьма выразительные данные. Оказывается, только за три месяца (с 20 сентября по 20 декабря 1939 г.) Хабаровский областной суд из 73 рассмотренных дел прекратил производством 43, а военный трибунал 2-й Отдельной Краснознаменной армии из 60 прекратил 40235. Свое явное недовольство этим процессом хотя бы робкого восстановления справедливости заместитель наркома внутренних дел СССР формулирует следующим образом: «Анализ оправдательных приговоров по этим делам показывает, что стоит лишь обвиняемому отказаться от своих показаний или заявить какую-либо клевету на органы следствия (т. е. на НКВД. – О.С.), как Краевой Суд и Военный Трибунал выносят оправдательный приговор по делу и в лучшем случае возвращают дело на доследование по чисто формальным признакам»236. Как сладостно, наверное, вспоминались Меркулову 1937 и 1938 годы, когда рубили налево и направо, абсолютно не считаясь ни с какими «ненужными» юридическими формальностями.

Будучи профессиональным юристом, прокурор Союза ССР А.Я. Вышинский не мог не понимать полного беззакония процесса избиения и уничтожения военных кадров и старался даже в подлости соблюсти оттенок благородства. И вот он 9 января 1938 г. официально обращается к Ворошилову и Ежову по весьма щекотливому вопросу. Дело в том, что военнослужащие, коим были присвоены персональные военные звания, могли быть лишены их, в соответствии с действовавшим законодательством, только по приговору суда. Но определенное количество лиц комначсостава осуждалось «по внесудебном порядке» Особым совещанием НКВД СССР, которому право выносить решение о лишении персональных военных званий предоставлено не было. И поставленный наблюдать за законностью прокурор Вышинский предлагает путь обхода закона. Он предложил, чтобы в случаях осуждения Особым совещанием «за контрреволюционные преступления» лиц комначсостава, имеющих персональные военные звания, вопрос о лишении этих званий в каждом отдельном случае передавать на разрешение соответствующих военных трибуналов либо Военной коллегии Верховного суда СССР. «Для представления данного вопроса на рассмотрение Правительства, – писал Вышинский, – прошу Вашего согласия на установление такого порядка». В тот же день появилась резолюция: «Согласен, правильно. КВ. 9/I.38 г.»237

Подобно прокурору СССР Вышинскому, действовал и главный военный прокурор РККА Н.С. Розовский. Вместо того чтобы самоотверженно бороться за соблюдение прав военнослужащих, он озабочен прежде всего тем, как бы полегче и поскорее пропустить военные кадры через судебную мясорубку. 28 апреля 1938 г. в докладной записке на имя Ворошилова и Мехлиса он печалуется о том, что разрешение вопроса о предании суду лиц комначполитсостава РККА затруднено и затягивается на весьма длительные сроки из-за действия приказа НКО № 006–1935 г., в соответствии с которым разрешение на предание суду лиц начсостава (начиная с командира взвода) мог давать только сам нарком (или его заместитель). И вот по самой сути своей должности призванный обеспечивать торжество законности главный военный прокурор РККА, желая быть католиком больше самого Папы Римского, буквально умоляет: «Убедительно прошу помочь в создании условий, при которых вопросы предания суду разрешались бы с возможной быстротой»238.

О фактическом отсутствии независимости в работе Главной военной прокуратуры и Военной коллегии Верховного суда СССР убедительно свидетельствует так называемое «дело Подласа». Несмотря на определенный успех в боях у оз. Хасан, выявились и серьезные недостатки в боевой и политической подготовке действовавших там частей РККА. Недостатки были настолько серьезны, что в отношении командующего 1-й ОКА комдива К.П. Подласа, члена Военного совета – бригадного комиссара М.В. Шуликова и начальника штаба армии полковника Помощникова было принято решение: «судить». Казалось бы, и судите, опираясь на соответствующие законы и исследование практической деятельности привлеченных к суду лиц. Но не таков был менталитет тогдашних «блюстителей законности». Главный военный прокурор РККА Н.С. Розовский 3 января 1939 г. письменно докладывает обо всем этом деле наркому обороны и без всякого зазрения совести юриста-прокурора пишет: «Прошу Ваших указаний о постановке процесса и о мерах наказания»239 (Так! – О.С.). И даже проходивший в школу всего «две зимы» Ворошилов вынужден наставлять ученого прокурора: «Суд для того и существует, чтобы разобраться в деле и вынести свой приговор. КВ. 3.1.39»240.

Но военные юристы РККА настолько не приучены действовать самостоятельно, руководствуясь лишь законом, что без соответствующих указаний сверху они уже жить не могут. Они бьют челом прокурору СССР А.Я. Вышинскому. И тот 21 января 1939 г. обращается с верноподданническим ходатайством «на самый верх» – к Сталину и Молотову. Он предлагает сделать этот процесс в определенной мере показательным, допустить на него 100–150 командиров и политработников по списку НКО, а в завершение пишет: «Считаю, что Подласа необходимо приговорить к 5-ти годам, а Шуликова и Помощникова к 2–3 годам лишения свободы… Прошу Ваших указаний»241.

Мне не удалось пока выяснить, какова была реакция Сталина. Но судя по дальнейшим событиям, можно сделать вывод, что Сталин согласился с предложением Вышинского (или, по крайней мере, не возражал), потому что через два месяца судебное заседание Военной коллегии Верховного суда СССР вынесет приговор, абсолютно точно совпадающий с предложениями Вышинского. В последний день судебного процесса – 31 марта 1939 г. – председатель Военной коллегии армвоенюрист В.В. Ульрих, привыкший творить «правосудие» по принципу «как прикажете», еще раз решил получить начальственное соизволение. В этот день он направляет Ворошилову проект приговора Военной коллегии Верховного суда СССР по делу Подласа, Шуликова и Помощникова242, а 1 апреля – копию приговора Военной коллегии от 29–31 марта 1939 г. Рукой Ворошилова на этом донесении написано: «Чепуха!»243.

Уже 2 апреля 1939 г. «от бывшего командира РККА, ныне заключенного К.П. Подласа» поступает Ворошилову такой вот документ: «Моя вина в том, что я слепо, не как командующий большевик, а как не рассуждающий солдат выполнял директивы фронта, которые оказались вредительскими (враг Блюхер)… Я прошу Вождя народов Великого тов. Сталина, партию, Правительство, Вас, тов. Народный комиссар, простить меня, дать мне возможность, на какой угодно работе оправдать свою вину… дать возможность если понадобится, отдать свою кровь капля за каплей и самую жизнь на защиту дела партии Ленина – Сталина, Родины и Великого Сталина. К. Подлас»244. В тот же день эта «просьба о прощении» переправляется Ворошиловым Сталину и Молотову с краткой припиской: «Посылаю поступившее на мое имя заявление от осужденного Подласа К.П.»245 (После такой слезницы Подлас был «прощен», возвращен в армию. Погиб в бою в 1942 г. в звании генерал-лейтенанта.)

Объективности ради надо сказать, что и в эти годы встречались люди, пытавшиеся честно выполнить высокий долг военного судьи, отважно вступавшие в борьбу с давившими на них функционерами НКВД. В некоторых случаях они находили поддержку даже у Ульриха. 28–31 мая 1939 г. военный трибунал КОВО (председательствующий полковой комиссар Баканов), рассматривая в судебном заседании дело № 601 по обвинению шести человек по ст. 54 УК УССР, дела на троих из них – Ф.И. Гороховского, С.И. Краснопольского и Г.В. Соколовского отправил на доследование, а трех других – И.А. Вакуленко, И.В. Голосного (по некоторым документам – Голосило) и А.И. Коберника вообще оправдал и освободил из-под стражи. Борясь за честь мундира, начальник ДТО НКВД Юго-Западной ж. д. старший лейтенант госбезопасности Малинин в докладной записке от 10 июля 1939 г. пытается обосновать, что якобы «приговор ВТ КОВО и определение по делу № 601 вынесено неправильно»246. А 8 августа уже заместитель начальника следственной части НКВД СССР майор госбезопасности Макаров пишет Ульриху: «Направляя протест ДТО НКВД Юго-Западной ж. д., просим пересмотреть решение Военного трибунала КОВО и о Вашем решении сообщить в Следственную часть НКВД СССР с возвращением следственного дела»247.