Сталин - Дмитрий Волкогонов

Поражает леденящая бесчувственность и беспредельная жестокость, с которой "вождь" неизменно давал согласие на уничтожение людей. Ему докладывали об отдельных лицах, группах лиц, представляли огромные списки. В архиве Сталина мне лишь однажды встретился документ, который хоть в какой-то степени говорит о милосердии "вождя".

"т. Сталину И.В.

В Прокуратуру обратилась жена Куклина А.С., осужденного 18 января 1936 года к 10 годам лишения свободы. Куклин содержится в Бутырской тюрьме. При медосвидетельствовании 7 января с.г. было установлено, что Куклин болен злокачественной опухолью пищевода. Положение его признано безнадежным.

Прошу Ваших указаний.

22 марта 1936 года.

А. Вышинский".

Ниже изложено решение: "Дано указание т. Сталина т. Ульриху о досрочном освобождении. А. Вышинский"474.

Может быть, в 1936 году Сталин еще "не созрел"? Не думаю - у него ни разу не дрогнула рука, не взбунтовалась мысль, когда речь шла о людях, которых он хорошо знал. Он санкционировал расстрел А. Назаретяна, своего бывшего помощника; Н. Горбунова - бывшего секретаря Ленина; А. Енукидзе, своего друга и бывшего секретаря ЦИК; А. Косарева, о котором Сталин в свое время говорил, что это "настоящий вожак молодежи"; Я. Стэна, своего "учителя философии"; А. Сольца, товарища по нелегальной работе; С. Урицкого, известного разведчика, которого "вождь" весьма ценил; Л. Карахана, бывшего заместителя наркома иностранных дел, которого ставил в пример другим; Я. Агранова, чекиста, с которым у него в свое время были дружеские отношения; А. Бубнова, вместе с которым в годы гражданской войны пришлось выполнять поручения Ленина; И. Варейкиса, "крепкого большевика", по оценке самого "вождя"; согласился на арест Г. Бройдо, своего бывшего заместителя по наркомнацу...

Сталин, обладая феноменальной памятью, пробегая многочисленные списки осужденных или арестованных, часто отмечал про себя, что знает этих людей лично. Он мог бы о каждом из них что-то сказать, вспомнить, охарактеризовать. Вот секретари обкомов, которые не раз бывали у него в кабинете, - И. Варейкис, И. Кабаков, П. Смородин, Б. Шеболдаев, Э. Прамнэк, Я. Сойфер, Л. Картвелишвили, Б. Калмыков, К. Хавкин... А этих партийных работников хорошо знал не только он, их знали и в республиках - Н. Гикало, С. Эфендиев, М. Кулиев, М. Нариманов, Г. Султанов, М. Кахиани, Н. Лакоба, А. Ханджян, С. Нурпеисов, А. Икрамов, Ф. Ходжаев... Или ученые - со многими из них он имел личные контакты - Ю. Стеклов, В. Сорин, М. Фурщик, И. Луппол, А. Гастев, Н. Вавилов, Г. Надсон, А. Свечин... Множество знакомых имен встречалось и в списках писателей, других деятелей культуры - Б. Пильняк, Б. Ясенский, О. Мандельштам, А. Веселый, Н. Клюев, А. Воронский, Е. Чаренц, Ю. Таубин, Г. Табидзе, С. Сейфуллин... Читая списки работников Коминтерна, он как бы слышал шум зала, где проходил последний конгресс, видел лица Бела Куна, П. Лапиньского, Ф. Табора, А. Барского, Я. Анвельта, Я. Ленпманиса, О. Рястаса, Ф. Бошковича, Ф. Шультке, Р. Хитарова... А бесконечные списки военных - так знакомы все эти фамилии и имена! Тысячи имен и фамилий... Тысячи жизней со своими судьбами, надеждами, болями, страстями. Люди, которые славили его и готовы были выполнить любую его волю. Многие из них успеют написать ему, Сталину, свое последнее письмо. И он прочтет многие из этих писем... Но ничего уже не изменится. Человек с железной фамилией не знает жалости и сострадания, зова товарищества и чувства чести. Он, похоже, и совесть считал "химерой". Во всяком случае, она никогда ему не "мешала". Достаточно было поставить карандашом несколько букв на уголке списка или просто бросить Поскребышеву: "Согласен". И все. Это значило, что все эти люди сегодня же или завтра перешагнут через линию, откуда возврата нет. А вскоре Вышинский и Ульрих совместно с Ежовым так отладят карательную машину, что ему останется лишь знакомиться с сухими цифрами жуткой статистики. Но у него с детства были крепкие нервы.

Есть сведения, что Сталин накануне процессов несколько раз встречался с А.Я. Вышинским и В.В. Ульрихом. В документах Сталина нет следов его разговоров с этими "жрецами правосудия", которые, как можно предположить, носили характер инструктажа. Армвоенюрист Ульрих чем-то нравился Сталину. Возможно, за лаконизм речи, строгость и краткость донесений о кровавой жатве, которые тот во множестве направлял Сталину в 1937 - 1938 годах. Можно лишь догадываться о реакции "вождя" на них. На некоторых стоит подпись "И. Ст.", на других завитушка Поскребышева. Эти люди как бы регистрировали уход из жизни тысяч обреченных на смерть и безвестье. Но уход не чужестранцев-aгpeccopoв, а своих соотечественников, со многими из которых они были близко знакомы.

Поток, а затем лавина этих донесений должны были бы нравственно сломать любого человека, напугать, потрясти до основания. Однако и в самый разгул репрессий Сталин, как обычно, бывал в театре, смотрел по ночам кино, принимал наркомов, редактировал постановления и другие документы, устраивал полуночные застолья, диктовал ответы на письма, давал замечания по поводу тех или иных статей в "Правде" или "Большевике". Даже если гипотетически допустить, что Сталин безоговорочно верил в то, что террор косит подлинных "врагов народа", можно только поражаться его абсолютной бесчувственности и жестокости.

Ульрих отвечал представлениям Сталина о судье, которому чужды сантименты. Сталин видел, что председатель военной коллегии Верховного суда СССР, подписывая десятки, сотни смертных приговоров, сохраняет полную невозмутимость и спокойствие. Это была живая составная часть гильотины.

По-другому выглядел Вышинский, коренастый, плотный человек в очках. Сталину нравилось красноречие Прокурора СССР, который своими обвинительными тирадами буквально парализовывал сидящих на скамье подсудимых. Им, в своем большинстве, оставалось в последнем слове лишь соглашаться с Вышинским. За рвение на бухаринском процессе по предложению Сталина Вышинского наградили орденом Ленина. На "вождя", по-видимому, произвели немалое впечатление заключительные слова речи прокурора на процессе Бухарина 11 марта 1938 года:

"Вся наша страна, от малого до старого, ждет и требует одного: изменников и шпионов, продававших врагу нашу Родину, расстрелять, как поганых псов!

Требует наш народ одного: раздавите проклятую гадину!

Пройдет время. Могилы ненавистных изменников зарастут бурьяном и чертополохом, покрытые вечным презрением честных советских людей, всего советского народа.

А над нами, над нашей счастливой страной, по-прежнему ясно и радостно будет сверкать своими светлыми лучами наше солнце. Мы, наш народ, будем по-прежнему шагать по очищенной от последней нечисти и мерзости прошлого дороге, во главе с нашим любимым вождем и учителем - великим Сталиным..."475

"Вождь и учитель" любил усердие. Вышинский в последующем стал заместителем Председателя Совнаркома, затем министром иностранных дел, удостоился Сталинской премии, других знаков особого внимания Сталина.

Будучи в 1949 - 1953 годах министром иностранных дел СССР, Вышинский вошел в историю дипломатии своими исключительно длинными, непримиримыми речами. Да, это был период "холодной войны", но представители государств - участников ООН, членов Совета Безопасности знали, кем в действительности является этот академик-дипломат. Теперь он не мог, конечно, как на политических процессах, бросаться словами: "вонючая падаль", "жалкие подонки", "проклятая гадина". Но его дипломатический запас брани тоже был запоминающимся: "распоясавшийся господин", "гнусный клеветник", "сумасшедший"... Его, как и раньше, ничто не смущало. Он мог говорить без конца: на 4-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН Вышинский выступал 20 раз; на 5-й - 26, на 6-й сессии - 22 раза. Прокурорское "красноречие" вызывало у слушателей, как свидетельствовали иностранные дипломаты, "смесь любопытства и глубокой неприязни". Но все это будет позже...

Вышинский не меньше, чем главный Режиссер процессов, знал цену политического фарса, который ему поручили разыгрывать. На последнем политическом процессе, состоявшемся в марте 1938 года, была завершена публичная обработка общественного мнения. Набор обвинений был прежним: выполнение директив Троцкого, шпионаж и диверсии, подготовка поражения СССР в грядущей войне, расчленение страны, покушение на жизнь Сталина и других высших руководителей.

Для того чтобы политические спектакли удались, их долго "репетировали". Процесс Бухарина, например, готовился более года. Несколько месяцев ушло на то, чтобы сломить волю обвиняемых. Следователи располагали широким набором средств насилия, чтобы вырвать нужные показания. А это, вопреки элементарным нормам, считалось главным доказательством вины. Некоторые держались месяц, два, три. Иные ломались быстро. А затем шли унизительные репетиции. Именно репетиции! Сломленных людей заставляли заучивать нужные версии, делать подсказанные заявления, "обличать" указанных людей. После многократных повторений этих постыдных инсценировок "режиссерам" давали знать о готовности тех или иных "актеров" к "премьере". Правда, были иногда и временные "сбои".